Крис высмеивает традиционную философию и поносит Католическую церковь. Однажды он напился вместе с другом и похитил из церкви статую святого Антония, отшельника, который жил в пустыне, сражаясь против искушений Сатаны. Фуко был очарован житием этого святого и представлял себе сцену, в которой Антоний, чтобы победить дьявола, хватается за Библию, но открывает ее на той странице, где древние евреи избивают своих врагов. Тем самым французский философ приходит к выводу, будто «зло воплощено не в людях, но в словах» и что «врата ада» может открыть даже Святая Книга.
И наконец Крис окончательно разделался с фундаментальным нравственным догматом: он убил свою подружку Мери. «Я удерживал ее одной рукой и затягивал петлю, — пишет он. — Свободной рукой я вонзил нож ей под левую грудь… Все было в крови». В завершение Крис мастурбирует, извергая сперму на еще не остывший труп.
В романе Достоевского Раскольников признается в своих преступлениях и добровольно принимает наказание. Любовь Сонечки вернула его к христианской вере. Но Крис не раскаивается и благополучно избегает наказания. «Убийство не оставляет клейма», — уверен он. И подруга — в романе она символически названа Соней — не вернулась к нему.
Самим своим стилем и формой «Амок» — типичный роман эпохи постмодернизма — утверждает идею иллюзорности всякой истины. Что такое, в конце концов, роман, если не мифотворчество, «мифокреация»?
В своем повествовании Бала то и дело обращается к читателю и напоминает ему, что это всего лишь вымысел и что именно вымысел так неотразимо действует на читателя, как бы засасывает его.
В книге Бала постоянно играет со словами, как бы подчеркивая тем самым их ненадежность, — слова ускользают. Название одной из глав — «Отвертка» — означает и инструмент, и алкогольный напиток, и сексуальное поведение Криса. И даже убийство женщины описано как игра. «Я вытащил из-под кровати веревку и нож, как будто готовился инсценировать детскую сказку, — начинает свой рассказ Крис. — Потом я стал разматывать эту сказку-веревку, она становилась все интереснее — я завязал узел и сделал петлю. Так прошло два миллиона лет».
Книга была написана к концу 2002 года. Бала наделил своего персонажа — Криса собственной биографией, окончательно размывая границы между автором и героем-рассказчиком. Он даже вступал в блоге в дискуссию с читателями под ником «Крис», то есть как бы от имени главного героя. После выхода книги в 2003 году один интервьюер задал вопрос:
— Некоторые авторы пишут лишь затем, чтобы выпустить на волю темную сторону своей души. Вы с этим согласны?
Бала усмехнулся:
— Ясно, к чему вы клоните. Без комментариев. Кто знает, может быть, это Крис придумал Кристиана Балу, а не наоборот.
В книжных магазинах Польши «Амок» попадался редко. Роман вызвал шок, и если книготорговцы его брали, то помещали на верхние полки, подальше от детей. На английский книга не была переведена, однако в Интернете появлялись хвалебные отзывы. «Ничего подобного в польской литературе еще не было», — писал один критик. Он охарактеризовал эту книгу как «убийственно реалистическую, абсолютно вульгарную, полную параноидальных, безумных образов». Другой назвал «Амок» «шедевром иллюзии». Но для большинства читателей эта книга, как подытожила одна крупная польская газета, была «лишена художественной ценности». Даже один из близких друзей Балы счел «Амок» ерундой. Когда эту книгу открыла Серочка, преподаватель философии, ее удивила грубость и вульгарность стиля, столь разительно отличавшиеся от интеллигентного языка, на котором Бала разговаривал, учась в университете.
— По правде говоря, читать это было трудновато, — говорила она.
Бывшая подружка Балы присоединилась к ее мнению:
— Книга меня шокировала, потому что в жизни я от него таких слов не слыхивала. Он никогда не обращался со мной грубо, непристойно. У нас была самая нормальная сексуальная жизнь.
Многие друзья Кристиана таким образом и поняли эту книгу: он решил реализовать в условности то, чего не сумел сделать в жизни: разрушить все табу.
В интервью после выхода в свет «Амока» Бала заявил:
— Я писал эту книгу, не оглядываясь на условности… Рядового читателя заинтересуют разве что сцены насилия, секса. Но тот, кто вчитается по-настоящему, убедится, что эти сцены предназначены лишь для пробуждения читателя… чтобы показать ему, насколько этот мир жалок, лицемерен. Насколько люди одурачены!
По подсчетам самого Балы, разошлось не более двух тысяч экземпляров «Амока», однако он был уверен, что его книга со временем займет свое место в большой литературе.
— Я знаю, что когда-нибудь мою книгу оценят, — утверждал он. — История свидетельствует, что многим произведениям искусства приходилось чуть ли не веками ждать признания.
По крайней мере одного Кристиан Бала добился: он создал настолько убедительный, зловещий персонаж, что все отождествляли его с его персонажем и думали, что автор книги, несомненно, страдает тяжким душевным расстройством. На сайте Балы читатели оставляли отзывы об этом сочинении, называя его «гротескным», «сексистским» и «психопатическим».
Беседуя с Балой по Интернету в июне 2003 года, одна его подружка предупредила: эта книга создает у читателей дурное впечатление о нем самом. Бала напомнил ей, что история вымышленная, однако та настаивала: мысли Криса — это «твои идеи». Бала рассердился и рявкнул: «Только последняя дура может сказать такое!»
Детектив Вроблевский вчитывался в «Амок», подчеркивая отдельные места. Некоторые подробности убийства Мери напоминали гибель Янишевского, однако многое и не совпадало: в книге жертвой оказалась женщина и давняя знакомая героя; кроме того, хотя убийца и затянул петлю у нее на шее, он еще и ударил ее японским кинжалом, а на теле Янишевского ран от ножа не было.
Но вот что было любопытно: после убийства Крис заявил: «Я продам японский кинжал на интернет-аукционе». Точно так же с аукциона был продан по Интернету мобильный телефон Янишевского. А это уж никак нельзя считать простым совпадением.
Вроблевский дошел до того места в книге, где Крис признается также в убийстве мужчины. Очередная подружка скептически отозвалась о его бесконечных «мифокреациях», на что Крис ей сказал: «В чем именно ты сомневаешься? В том, что десять лет назад я прикончил мужика, который домогался меня?» По поводу этого убийства он добавляет: «Все принимают это за вымысел. Что ж, тем лучше. Возможно, так оно и есть. Черт побери, порой я уже сам себе перестаю верить».
В литературе постмодернизма и словесных выкрутасах Вроблевский ничего не смыслил. Он верил только неопровержимым доказательствам: либо ты убил человека, либо нет. Своей задачей он считал не болтовню, а собирание улик и на их основании раскрытие истины.
Но Вроблевский тем не менее считал, что для поимки и уличения преступника не помешает разобраться и в тех социально-психологических факторах, которые его сформировали. Если Бала убил Янишевского или был как-то замешан в этом преступлении — а теперь полицейский уже полагал его главным подозреваемым, — то Вроблевский считал необходимым на время самому как бы влезть в шкуру такого постмодерниста.
Сотрудники его следственного отдела были немало озадачены, когда Вроблевский сделал с романа копии и роздал каждому по главе с приказом искать малейшие намеки, любые зашифрованные совпадения с реальностью.
Поскольку Бала жил за границей, Вроблевский попросил коллег не предпринимать никаких шагов, которые могли бы насторожить автора книги: ведь если Бала сам не приедет в Польшу повидаться с родными, у польской полиции не будет шансов поймать его.
Поэтому было решено до поры до времени не допрашивать никого из близкого окружения Балы. Вместо этого Вроблевский и его товарищи рылись в общедоступных документах и беседовали с дальними знакомыми подозреваемого, подробно изучая его биографию и психологию. Все это они затем сопоставили с его персонажем — Крисом.
Вроблевский отмечал совпадения: Бала и его альтер эго с энтузиазмом изучали философию; обоих покинули жены; оба обанкротились, занявшись бизнесом. Наконец, оба много путешествовали, а пили еще больше. Вроблевский обнаружил, что Бала был однажды задержан полицией. Он поднял отчет о задержании, и ему показалось, будто он перечитывает страницы из «Амока». Приятель Балы Павел, задержанный вместе с ним, дал в суде такие показания:
— Кристиан зашел ко мне вечером, принес бутылку. Мы начали пить. Пили до рассвета. Когда выпивка закончилась, мы пошли в магазин за новой бутылкой. На обратном пути проходили мимо церкви, тут-то и родилась эта дурацкая идея.
— Какая идея? — спросил судья.
— Мы зачем-то зашли в церковь, увидели там статую святого Антония и прихватили ее с собой.
