— Жень, ну возьми розы-то. Тяжело ведь.
— Карточка там есть? — Я раздвигала бутоны в поисках записки или визитки от отправителя.
— Да вот, торчит тут что-то беленькое.
Я выхватила белый конверт и достала карточку. На ней аккуратным почерком было выведено:
«Женя, спасибо за все! Любви тебе настоящей и мужика хорошего!» Подписи не было, но я и так все поняла. Эти слова Леонид сказал мне во время нашего последнего ужина.
— Жень, ну цветы-то возьми, тяжело ведь, — повторила тетушка.
— Тетя Мила, поставь их в вазу. — Я вылетела в коридор и накинула куртку прямо поверх футболки.
— Я сама не справлюсь.
— Тогда в ванну положи. — Я скакала на одной ноге, натягивая сапог. — Я скоро вернусь.
Я вылетела из квартиры и поспешила на улицу. Я хотела догнать того, кто принес цветы, хотела получить объяснения. Во дворе никого, то есть люди были, но все знакомые, того, кто мог принести цветы, я не увидела.
— Евгения Максимовна? — меня кто-то окликнул.
Я обернулась. Позади меня стоит шикарная черная машина. Возле машины молодой парень в строгом деловом костюме и длинном пальто, волосы аккуратно зачесаны назад.
— Да.
— С вами хотят поговорить.
Парень открыл заднюю дверцу иномарки, предлагая мне сесть.
Я подошла ближе и заглянула в салон. Там был Смирнов. Но не Леонид, а его отец. Седовласый, поджарый. На нем были дорогой костюм, дорогой галстук. Его губы и глаза улыбались мне.
— Не откажите старику в любезности, Евгения Максимовна. Садитесь, пожалуйста.
Я села, за мной немедленно закрыли дверь.
— Олег, погуляй, — обратился Смирнов к водителю. Тот немедленно вышел на улицу. Мы остались вдвоем.
— Меня зовут Смирнов Владимир Александрович.
— Я вас узнала. — Популярного тарасовского политика и бизнесмена в городе знали практически все, кто смотрит новости и интересуется жизнью родного города.
— Приятно слышать. — Смирнов-старший кивнул мне и снова добродушно улыбнулся. — А вы, значит, и есть та самая Евгения Охотникова.
— Та самая.
— Рад знакомству с вами. Очень рад. Я не решился подняться к вам в гости, но не сомневался, что вы выйдете, едва получите букет.
— Букет от вас?
— От Леонида. Он настаивал, чтобы это были непременно красные розы.
— Как это возможно? Ведь он…
— Он жив.
Мы молчали, я переваривала услышанное, не в силах поверить, что такое возможно, Смирнов вглядывался в мое лицо и ждал реакции. Когда пауза слишком затянулась, Владимир Александрович первым продолжил разговор:
— Наверное, я должен объяснить…
— Да, пожалуйста, объясните.
— Тогда, если позволите, я начну издалека.
— Как угодно.
— Три года назад было положено начало этой скверной истории, которая благодаря вашему чудесному вмешательству для всех нас закончилась благополучно и практически без потерь.
Вспоминая события трехлетней давности, Смирнов отвел взгляд в сторону и тяжело вздохнул.
— Мой бизнес и моя политическая карьера развивались стремительно. Политикой я занимался самостоятельно, а вот бизнес всегда делил, как мне казалось, с друзьями. Но, как известно, дружба и деньги — две вещи несовместные. — Он грустно усмехнулся. — Начинали мы с продуктов питания, а теперь торгуем даже нефтью. Леонид с детства проявлял сообразительность, интересовался моей работой, помогал, и в какой-то момент я решил ввести его в совет директоров, а это очень не понравилось моим компаньонам. Видите ли, я владею самым большим пакетом акций нашего концерна, и когда встал вопрос о вмешательстве Лени в наш большой бизнес, в Москве заработала какая-то махина, я стал неугоден. Дело в том, что мои компаньоны давно перебрались в столицу, — пояснил Владимир Александрович. — В общем, я узнал, что меня, как это сейчас называется, хотят убрать. Тогда мы с Леней кое-что задумали. Мы хотели создать иллюзию моего убийства, ну, чтобы все подумали, что это все-таки случилось, меня убили. А Леонид занял бы мое место на правах наследника. Все документы о передаче акций мы приготовили заранее. Но что-то пошло не так, наши планы раскрыли, но не просто раскрыли, их извратили. Выходило так, что мой сын нанял киллера, чтобы убить собственного отца. Мой бизнес, политическая карьера, все попало под удар, все могло разрушиться в один миг. На моего мальчика ополчились все кому не лень, даже мне пришлось сделать вид, что верю в это, чтобы сохранить свое дело. Леонид стойко выдержал все испытания, которые свалились на него. Он не признался в том, что все это был фарс, дешевое представление. О том, что Леня войдет в совет директоров, теперь не могло быть и речи. Я сумел отстоять его, подготовил кое-какую почву для его дальнейшего существования. Хотел выслать из страны, но он отказался уезжать. — Смирнов замолчал, тяжело дыша.
— Все считали вас великодушным отцом, простившим своего непутевого сына.
— Да, все выглядело именно так. Но на деле это он был великодушным сыном. Правда, простить меня он так и не смог.
— Неужели была такая острая необходимость выставлять Леонида виновным? Почему нельзя было признаться во всем? Что плохого в том, что вы пытались спасти свою жизнь и свой бизнес?
— Нельзя было. Поверьте мне, Женя, в тот момент нельзя. Я надеялся, что все уляжется, устаканится и Леня вернется в бизнес. Нужно было только немножечко подождать.
— Я несколько раз предлагала Леониду связаться с вами, но он даже слышать об этом не хотел.
— Конечно, он возненавидел меня. Решил, что я его предал. Но ведь это не так, я отец и всегда заботился о своем сыне, правда. В последнее время мне приходилось делать это неофициально, чтобы он не знал. Никакой помощи от меня Леонид принимать не хотел. — Владимир Александрович положил руку на грудь в области сердца и откинулся назад.
— Вам плохо?
— Нет, все нормально. Сейчас отпустит.
После короткой паузы Смирнов продолжил свой рассказ.
— Да, здоровье меня подводит в последнее время, — вздохнул он с некоторым облегчением.
— Владимир Александрович, а как вы объясните неожиданный интерес ваших московских друзей к Леониду сейчас, когда столько времени прошло? Я так понимаю, это они прислали в Тарасов некого Стеллажа.
— Да, они, они. К сожалению, я поздно узнал о визите Стеллажа в наш город, а уж о цели его визита еще позже. Видите ли, я… — Смирнов немного помедлил, прежде чем решился признаться мне, — я тяжело болен. Мне осталось немного, полгода от силы. Я уже не представляю особой опасности, скоро сам отойду от дел, оставлю и бизнес, и политику. Одним словом, никто не хочет пачкать руки и тратить деньги на мое устранение. Вот Леонид, мой наследник, это проблема. Ведь документы, составленные на его имя, все еще имеют законную силу.
— Леонид знает о вашей болезни?
— Теперь знает.
— Как ему удалось выжить, ведь я собственными глазами видела, как пылала машина.
— Вы не все видели, — улыбнулся Смирнов, — и не все знали.
— Тогда расскажите, чего я не знаю и что не увидела?
— О том, что взрыв в «Юрте» — дело рук Стеллажа, я знал через полчаса после оного. Я был уверен, что Леонид погиб, и уже начал оплакивать его, когда появилась новая, обнадеживающая информация — его спасла какая-то женщина. Я сразу подумал о Веронике. Она единственная любила Ленечку бескорыстной, всепоглощающей любовью, на какую способна только женщина. Но, увы, мы ошиблись, Вероника ничего не знала о Леониде. Тогда я бросил все силы на поиски сына. Мои люди перерыли весь город, подняли все связи Лени, искали знакомых, заходили в места, где он мог появиться, но Леонид как сквозь землю провалился, мы нигде не могли вас найти. Я знал, что Стеллаж предпримет повторную попытку расправиться с моим сыном, ведь он не уехал из Тарасова, по-прежнему оставался в городе. Зная о давней дружбе Стеллажа и Сизого, я послал людей присматривать за Фаддеем Романовичем, за Сизым то есть, — пояснил он на всякий случай. — Но это тоже не дало результатов. Ни Стеллажа, ни сына мы найти не могли. Я все время получал сведения, что вас с Леней видели то там, то здесь, но мы всегда отставали от вас на шаг…
— Но я же встречалась с вашим человеком, с Андреем Мудрым. Почему он не сказал, что вы нас ищете?
— Я не планировал вступать в переговоры с сыном, я, как всегда, решал проблемы за его спиной. Андрей должен был проследить за вами и выяснить, где вы прячетесь, но вы оказались проворнее, вы в прямом смысле слова потерялись, — Владимир Александрович рассмеялся. — Сейчас я могу вспоминать об этом с улыбкой, а тогда я был в ярости, готов был всех по стенке размазать. Единственная ниточка, за которую мы могли уцепиться, так легко оборвалась. Вы просто непревзойденный мастер ухода от преследования, я вами восхищаюсь.
— Благодарю, — я сдержанно кивнула, хотя подобные комплименты были мне по душе.
