У меня от хохота уже болели щеки, Батя умывался слезами, рыдая от смеха, а Егоров сидел, пригорюнившись, подпирая кулаком подбородок и, глядя вдаль, вдохновенно повествовал:
— Быстро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Однако, минут через пятнадцать явилось им спасение в виде мужика местного, который на своем драндулете по собственным надобностям пылил. Увидел он картину эту срамную, честь мундира порочащую, и возрадовался, ибо неоднократно и безвинно претерпевал от милиции не токмо что обиды несправедливые, а прямо-таки муки адовы за свою Бахусу приверженность. И хотел он было как-нибудь мимо проехать, да взмолились менты голосами скорбными да слабыми о помощи его великодушной, и смилостивился он. Да вот только ключей от наручников он, как ни искал, а найти не смог, как, впрочем, и ключа от зажигания и оружия табельного — их мальчишечка, как потом выяснилось, все от того же удивления великого по кустам раскидал. Достал тогда мужик струмент из багажника, но по причине лет преклонных под машину лезть отказался, и пришлось ментам на пузе на девяносто градусов поворачиваться, пыль глотая, тут уж он им кольцо на наручниках и перекусил. Вскочили менты на резвы ноженьки, и запели они песню вечную, мужицкую, да с такими словами неприличными и оборотами непотребными, что птицы смолкли — заслушались, и ветер стих, внимая обещаниям их несбыточным о том, что они с этим мальчишечкой сделают, когда он им в руки попадется. И только охолонув немного, бросились они к рации, чтобы предупредить всех о супостате злокозненном, на вверенной их заботам территории бесчинствующем, ан не работала рация, лиходеем испорченная. Остался тогда один мент добро их отыскивать, а второй слезно умолил мужика в отделение его отвезти, чтобы мог он людей добрых да друзей своих верных предупредить о том, что к этому дьяволу в обличии человеческом подходить никак нельзя, а стрелять надо сразу же, и желательно наповал. Ан не сбылись намерения их благородные...
Хохочущий Батя пододвинул Кольке налитую рюмку коньяка со словами:
— Горло промочи! Сказитель! Охрипнешь же ведь!
А Егоров настолько вошел в роль, что и ему, поклонившись, ответил велеречиво:
— Благодарствуйте вам! — и,- выпив, закурил и стал рассказывать дальше с того же места, где остановился: — Потому как на беду свою догнали они мальчишечку, когда тот, на обочину съехав, пережидал, пока стадо пройдет. Взыграло у мента сердце ретивое, вспомнил он обиды свои горькие да позор несмываемый, да и мужик, не подумавши, ляпнул удивленно, как такой стручок субтильный мог двух богатырей заломать, и бросился мент на врага своего ненавистного, позабыв, что к тому и подходить-то нельзя. Да и мужик рядом с ним потрусил, подсобить обещая. Опечалился мальчишечка заметно, что придется ему опять этому недоумку великовозрастному мозги вправлять, и, велосипед свой бросив, к быку подскочил, который, как и положено, во главе стада шел. Подлетел это, значится, он к быку да с разворота ему ногой в нос и залепил, а потом на ближайшую буренку запрыгнул и дальше по коровьим спинам до конца стада пробежал, соскочил и был таков. Бык же, таким обращением непочтительным да непотребным премного разъяренный, потому как перед женщинами своими не токмо что унижен, а прямо-таки опущен был, недолго думая, на врагов, что прямо перед его битым носом суетились, и попер. Мент с мужиком в машину мухами влетели, заперлись, словно бык мог двери открыть, стекла подняли, ветошью прикинулись и прижухли. Ан не помогло им смирение это, потому что бык драндулет рогом поддел и на попа поставил, а потом еще долго вокруг него ходил и жутко матерился на своем бычачьем языке.
— А вот это, Мыкола, ерунда полнейшая! — сквозь хохот сказала я.— Ты стадо коровье хоть раз в жизни видел? Это же тебе не сельди в банке, которые впритирочку, спинка к спинке, лежат.
— Стадо коровье я, Елена Премудрая, в жизни видал,— покорно согласился Егоров.— И то, что они, коровы, строем не ходят, мне тоже ведомо. Да вот только и пастух, и мент с мужиком в один голос твердили и божились, что именно так оно и было. И не перебивай меня, царевна, а то я мысль светлую да нить путеводную потеряю,— с ласковой укоризной в голосе сказал Колька и продолжил: — И многие поругания от хозяина машины претерпев, добрался-таки мент до отделения и все как есть начальнику своему грозному вылепил. И взревел тут начальник его страшным голосом, и бросился он к рации, и повелел он всем, до кого доораться смог, задержать этого висельника чернявого, ирода треклятого, но уже с применением оружия. А мальчишечка тем временем добрался до того дома, где остановился, вещички неспешно собрал, а и было-то их не великое множество, со старушкой-хозяйкой попрощался, объяснив, что его злые дяди ни за что ни про что обидели, да и впредь забижать собираются, и оставил ей деньги за потерянный, велосипед, на которые, однако, и мотоцикл купить можно. Всплакнула старушка добрая, перекрестила мальца и ватрушечку ему в дорогу дала. И пошел он, душа светлая, безгрешная, походкой легкой по-над морем, и пришел он на берег синя моря-окияна, и раздеваться стал. Уже и туфельки-то он снял, и рубашечку-то снял... Вот тут-то его участковый из соседнего поселка, что на мотоцикле мимо проезжал, и приметил. И, глядя на мальца, этот олух царя небесного, дубина эта стоеросовая, которую ростом да силой природа не обидела, да вот беда-то — боженька умишком обделил, решила подвиг геройский совершить и на мальца-то и бросилась. Опечалился сильно парнишечка, что нет ему покоя в уголке этом райском, и от печали своей великой завязал недотепу морским узлом, чтобы уразумел тот, что не прав был. А потом он и штанишки — последнее, что на нем оставалось, когда его от занятия его мирного отвлекли,— снял и все свои вещички в мешок водонепроницаемый аккуратненько положил. И как божился потом этот придурок участковый, мальчишечка ручкой ему помахал, улыбнулся улыбкой светлой, печальной, вошел в море, поплыл и... пропал. А через некоторое время нашли утопленника, провели якобы опознатушки и объявили его убивцем. И закрыли они дело это кровавое в связи со смертью супостата. Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец! — торжественно закончил Колька, сам плеснул себе коньяка и залпом выпил.
— Так это не парнишка был утопленником? — спросил Батя.
— А! — раздраженно махнул рукой Колька, возвращаясь к своему обычному тону.— Конечно, нет. Видимо, у парня в том месте акваланг был припрятан, вот он с его помощью и ушел.
— Ничего себе,—только и смогла сказать я, хотя мне хотелось выразиться гораздо эмоциональнее, но присутствие Бати сдержало.— Только я не поняла, какая связь между этими делами? Там сплошная экзотика, а здесь просто снайпер. Хотя, судя по его подготовке, он, несмотря на возраст, уже, конечно, профессионал экстра-класса.
— А я разве не сказал? — притворно удивился Николай.— Сейчас объясню. Дело-то хоть и закрыли, но менты решили этого парня все-таки найти, чтобы по-свойски поквитаться. Прошерстили они все побережье в этом районе и выяснили, что парень этот у одной старушки из рыбачьего поселка в сарае устроился, объяснив, что купаться по ночам любит, вот и не хочет никому мешать. Платил он ей, однако, как за комнату,— она и рада. Она у него и документы-то не посмотрела, Ванюшей звала, как он ей и представился. Вот она-то и вспомнила, что у парнишки на левом предплечье татуировка осы была, что, кстати, и тот участковый, которого он на берегу для просушки разложил, подтвердил. А вышли мы на эту историю, когда одна дама из нашего же центра, которая весной на море в тех краях отдыхала, вспомнила рассказы местных об этом деле. Мы им тут же запрос, а они нам в ответ: «Какой такой павлин-мавлин? Не было такого!». И они правы: официально дело-то закрыто, а у утопленника никакой татуировки не было. Да и нет ни у кого никакой уверенности, что именно этот парнишка Кадета шлепнул, как, впрочем, и в первом случае, насчет того мужика в Приморье. Вот меня и отправили на месте разобраться.
— Там-то ты и загорел? — догадалась я.
