Ознакомительная версия.
Пакет был пуст. Александра свернула его и, уложив обратно в спичечный коробок, задвинула крышку. Опустила коробок в карман плаща. Сбросила сабо, поспешно, словно торопясь избавиться от некоего неприятного соседства.
Она так и видела Жанну, открывшую им с Дидье калитку в воротах замка. Высокая, сухая, загорелая, с яркими васильковыми глазами, ничуть не выцветшими от времени и не поблекшими от болезней. Александра слышала заливистый лай лохматого белого пса, выбежавшего навстречу гостям, безобидного ленивого толстяка, который никогда не удалялся от сторожки, где получал кров и пищу. Она видела его на следующее утро — распростертого на террасе, окоченевшего, взъерошенного, ставшего словно вдвое длиннее. «Рабочие корчевали старые липы у оврага… — Раздавшийся в ее ушах голос Жанны был полон недоброй иронии. — Я свалила его в одну из ям и забросала землей… будет с него и такой могилы!» «Это собаку-то хоронить, как человека?! — Ее ответ, когда она возражала расстроенной хозяйке, сочился ядом. — Могилка, цветочки? Не у всех людей есть такие могилы!»
«Я уверена, что это плащ Жанны. — Александра не сводила взгляда с плаща, висевшего на крючке, и стоявших под ним сабо. — И думаю, что если отыскать яму, куда она сбросила бедного пса, и настоять на эксгумации и экспертизе, Симона узнает кое-что интересное. Здоровые собаки не умирают просто так, ни с того, ни с сего. Они не умирают оттого, что якобы встречают свою смерть, как выразилась Жанна, или пугаются до смерти, как сказала Симона. Собаки — самые большие реалисты на свете. Они умирают только от естественных причин. Накануне пес, еще не старый и ничем не хворавший, был бодр и весел. Утром его не стало. Одна из причин смерти, думаю, лежит в кармане этого плаща… Другая — известна одной Жанне. Но зачем понадобилось убивать безобидную собаку?!»
— Добрый вечер! — раздался женский голос у нее за спиной.
Александра не вскрикнула только потому, что у нее перехватило дыхание. Придя в себя, она медленно, стараясь не выдавать своего смятения, обернулась.
— Добрый вечер! — повторила стоявшая на пороге комнаты незнакомая белокурая женщина. Она смотрела на художницу пристально и, как показалось той, неприветливо. — Вы мою собаку не видели?
Александра подумала, что ослышалась. Эта женщина, терпеливо ожидавшая теперь ответа, как будто озвучила эхо ее мыслей. Художница очень сомневалась, что произнесено было именно то, что она услышала, и поэтому, помедлив, переспросила:
— Простите, вы сказали — собаку?
— Ну да, собаку. — Гостья медленно обводила взглядом комнату, без тени интереса оглядывая предмет за предметом. — У меня собака убежала. Позавчера.
— Нет, никакой собаки здесь нет, — ответила Александра, убедившись, что слух ее не обманул.
— Я почему-то думала, что она придет сюда, — доверительно сообщила гостья.
Подойдя к письменному столу, женщина отодвинула стул и присела, изящно скрестив ноги и сдвинув их вбок, в позе светской дамы. Теперь, когда на нее падал свет настольной лампы, Александра получила возможность рассмотреть внешность странной гостьи.
Пожалуй, она была красива, эта блондинка чуть выше среднего роста. На вид ей можно было дать не больше сорока лет. Тонкая бледная кожа имела сероватый оттенок, как у человека, мало бывающего на свежем воздухе и часто болеющего. Маленький рот был чуть полуоткрыт, что придавало нижней части лица безвольное выражение. Зато верхняя часть, одушевляемая большими темно-серыми глазами, казалась почти угрюмой. Выпуклый, упрямый лоб рассекала на переносице морщинка. Взгляд был малоподвижен: остановив внимание на какой-то точке, женщина не торопилась перевести его на другой объект. Сейчас она созерцала пыльные корешки учебников, лежавших стопкой в углу стола.
Александра, не знавшая, как продолжить их странную беседу, обратила внимание на то, что одета гостья довольно своеобразно. На ней была серая юбка ниже колена, синяя блузка с воротником-стойкой — все очень корректного, почти чопорного покроя. Однако создавалось впечатление, что одежда мала женщине, как минимум, на размер — юбка туго натянулась на бедрах и сильно сборила, блузка едва сходилась на груди, так, что выглядывало белье. Накинутый сверху бежевый плащ мужского фасона, напротив, был явно очень велик и висел мешком на ее изящных покатых плечах. На ногах у женщины красовались резиновые сапоги, измазанные грязью до самого края голенищ. Брызги грязи виднелись и на светлых колготках, и на юбке, и на плаще, даже на щеках и подбородке этой странной визитерши, которая, казалось, внезапно забыла о том, зачем зашла в чужой дом. Женщина сидела с таким видом, словно намеревалась остаться здесь надолго. Внезапно она перевела взгляд с учебников на Александру и, словно впервые обнаружив ее здесь, поинтересовалась:
— А кто вы?
— Я жду хозяина… — с заминкой ответила Александра. Художница все больше сомневалась в том, стоит ли откровенничать с этой незнакомкой. — То есть хозяев.
— Это комната Дидье! — решительно уточнила блондинка.
— Да, верно…
— Вы его ждете? Я его мать!
— Вы?! Вы Марианна Делавинь?!
Не сдержавшись, Александра почти выкрикнула эти слова. Звук ее голоса произвел на гостью потрясающее впечатление: та вздрогнула всем телом, откинулась на спинку стула и, закрыв глаза, отвернулась, всем своим видом показывая, как ей неприятен этот вскрик. Художница, растерянно опускаясь на край постели, немедленно извинилась:
— Простите, я просто не ожидала вас увидеть…
— Вы разве знаете меня? — с живым любопытством осведомилась блондинка, меняя позу.
Теперь она вытянула скрещенные ноги в другую сторону и изогнулась влево. Это выглядело манерно и еще больше усугубляло странное впечатление, производимое женщиной. Александра постаралась ответить как можно мягче и обтекаемей:
— Я слышала, что вы находитесь на лечении…
— Верно, я была в клинике, — охотно согласилась Марианна. — Но теперь меня выпустили. Я туда не вернусь.
— Ваша семья будет счастлива!
Александра произнесла эти слова совершенно искренне, представив себе реакцию прежде всего дочек Марианны. Но женщина, внимательно слушавшая ее, покачала головой:
— Нет… Нет… Я им мешаю.
— Что вы говорите…
Марианна нахмурилась, морщина на переносице стала глубже. Она в упор смотрела на гостью, и взгляд ее был тяжелым. Художница слегка поежилась, и не потому, что ей было холодно в майке и босиком.
— Они тут устроили черт знает что без меня, — раздраженно произнесла Марианна, выдержав томительную паузу. — Продали дом, переехали в этот сарай, где им самим места не хватает… А теперь, когда я вернулась, мне тут негде спать. Они запрятали меня в замок, к матери в сторожку. Но почему я должна там жить? Разве я не хозяйка своего дома? Я не прислуга, чтобы жить в сторожке! Мать уехала куда-то после обеда, тогда я оделась и ушла оттуда! Я шла прямо через поля! Видите, как вымазалась? Шел дождь…
— Вы давно вышли из больницы? — спросила Александра.
Она надеялась этим простым вопросом разрядить напряжение, нараставшее с каждым словом, произносимым Марианной. Та раздражалась так, словно с нею спорил невидимый собеседник. Все ее поведение, порывистые движения, вид, одновременно сонный и возбужденный, взгляд, то плывущий в тумане, то жестко сфокусированный на одном предмете, — все убеждало художницу в том, что та либо находится под сильным воздействием нейролептиков или прочих психотропных препаратов, либо, напротив, страдает из-за их отмены. В Москве у Александры имелся знакомый художник, который вынужден был два раза в год ложиться в психиатрическую больницу. Его поведение было весьма схожим с тем, что она наблюдала сейчас. «Больна она или нет, не знаю, — думала Александра, наблюдая за мадам Делавинь и все больше проникаясь к ней жалостью. — Но то, что не в своей тарелке, это точно. Она не должна находиться одна!»
Марианна, которую ее вопрос неожиданно поставил в тупик, сидела неподвижно, глядя на собеседницу. Ее маленький пухлый рот приоткрылся еще сильнее, теперь у нее был попросту глупый вид.
— Давно ли я вышла из больницы… — протянула женщина, растерянно оглядываясь, словно советуясь с комнатой. — Давно! Месяц назад.
— И все это время вы живете в сторожке?! В замке?! — воскликнула Александра, вновь потеряв самообладание.
Она опять повысила голос, и болезненная реакция со стороны Марианны не замедлила ждать — на этот раз та зажала руками уши, часто моргая и с упреком глядя на художницу.
— Сначала я жила в коттедже, но потом приехали эти двое, и мне пришлось перейти в сторожку, — сообщила Марианна. Убедившись, что собеседница пристыженно притихла, отняла руки от ушей. — Там я уже… неделю, да, неделю.
— Почему вы не живете здесь, с семьей? — недоуменно спросила Александра. — Конечно, здесь тесно… Однако, если Дидье поменяется комнатой с отцом, здесь могли бы разместиться двое… вы и ваш супруг. Я, конечно, не могу давать вам советы, но…
Ознакомительная версия.
