Тело Игоря Литвинова нашли метрах в двухстах от того места, где ровная деревенская дорога устремлялась в лесок и уже тропинкой текла меж деревьев. Мальчик лежал навзничь, в траве, в одежде, насквозь пропитанной кровью. Игорь нанес себе смертельную рану: он прострелил главную артерию на ноге, и пульсирующая кровь излилась из нее за считаные минуты. Это и было причиной смерти мальчика: «невосполнимая потеря крови» — так записали в медицинском заключении, в графе «причина смерти».
— Тело нашел Митя? — спросила я.
— Да… Он вбежал в лес, пометался, выкликая брата, и вдруг наткнулся на него. Мальчик был еще жив, но говорить ничего не мог, только слабо шевелил губами. Митя пытался поднять его и отнести домой — но много ли сил у двенадцатилетнего ребенка? Тогда он кинулся обратно в дом, разбудил родителей. На это понадобилось не больше пяти-шести минут, но, когда Литвиновы склонились над истекающим кровью сыном, все было уже кончено.
— Галина! Но я опять же не вижу в этой, безусловно, печальной и трагической истории ничего сверхъестественного! Ребенок забавлялся случайно найденным пистолетом, и поскольку он не умел обращаться с оружием — то и нанес сам себе смертельную рану! Ужасно, горько, печально, но… при чем же здесь самоубийство?
— Многие после того, как стало известно о смерти мальчика, думали так. Но все они ошибались. Ведь мальчик оставил предсмертную записку.
— Как?
— Да. Только когда ее обнаружили, близкие Игорю люди, в том числе и я, вспомнили о том, что мальчик в последнее время вел себя очень странно. Он часто задумывался, грустил. Заговаривал о смерти, спрашивал у взрослых, что бывает с душой человека, когда она, как это принято говорить, «отлетает от тела». И наконец, в комнате у него нашли много странных брошюр с размышлениями о смерти, любви, жизни и способах ухода из нее.
— А записка? Что говорилось в записке?!
— Она не оставляла сомнений. «Прости. Не грусти. Не беспокойся. Я должен быть один и подумать о том, попаду ли я в рай» .
— Странный текст.
— Да, очень. Но только если не знать, как он расшифровывается.
— И как же?
— «Попадете ли вы в рай?» — так называется одна из глав в той самой брошюре «Новой жатвы», которой зачитывался Игорь.
Галина Сабежникова смотрела на меня с болью. Я знала, что воспоминания о любимом племяннике, всколыхнувшись со дна ее души, теперь долго не отпустят женщину. Да, своими вопросами я снова отбросила ее туда, в тот кошмар…
Но я должна была знать правду.
— Скажите… — она спросила очень осторожно, в тайной надежде на чудо, — скажите, а Игорька и того, второго мальчика… Вадика… их действительно убили эти… из «Новой жатвы»?
— Нет.
Я сказала это очень твердо, а затем, глянув в затуманенные болью серые глаза, повторила еще тверже:
— Нет!
— Но как же…
— Мне кажется, кое-что я уже могу объяснить вам. Вадик Панин в действительности просто захотел напугать отца, чтобы наказать его. Но поскользнулся, не удержался — и тем самым погубил себя… ведь подростки редко когда всерьез думают о самоубийстве! Они вообще не знают, что такое смерть, где-то в глубине души все эти вспыльчивые мальчики и девочки таят надежду на то, что они умрут как-нибудь «понарошку», просто так, чтобы понаблюдать, как плачут и раскаиваются обидевшие их взрослые.
— А Игоречек?
— С Игорем… с Игорем все гораздо сложнее и трагичнее. Я думаю… Я даже уверена, что его убил собственный брат.
— Да вы что, Женя?!
— Не специально, конечно. Скорее всего, было так: мальчик увидел, что брата нет на месте, бросился следом, догнал в лесу, накинулся и стал упрекать за то, что тот ушел с пистолетом один, не взял его пострелять, как договаривались… Возможно, что Игорь вспылил в ответ, и, может быть, между мальчиками завязалась нешуточная потасовка, Митя пытался отобрать у брата-«предателя» пистолет, нечаянно нажав на курок, тот был снят с предохранителя, и прозвучал выстрел. Нелепая, трагическая случайность заключается в том, что выстрел пробил именно ту, главную, артерию на ноге. Но, согласитесь, ни один нормальный человек не станет кончать с собой таким странным способом. Стреляют обычно в голову или сердце, но никак не в ногу. А Митя был ниже брата чуть ли не на полторы головы. Вот почему я думаю, что выстрел мог принадлежать именно ему.
Некоторое время Галина смотрела на меня, не в силах вымолвить ни слова. А потом подняла руки к вискам и сказала тихим, дрожащим голосом:
— Господи! Господи! Если это так, то на душе у мальчика лежит непосильный груз…
— Будем надеяться, что им Митя все же поделился со своими родителями, — сказала я как можно ласковее. — Мне кажется, что именно так все и случилось, и на семейном совете было принято непростое решение представить все именно как самоубийство, чтобы не портить младшему сыну биографию и не ранить больше и без того пострадавшую психику.
— Но записка! Предсмертная записка Игоря!
— А что записка? «Прости. Не грусти. Не беспокойся. Я должен быть один и подумать о том, попаду ли я в рай» . Разве есть в ней упоминание о том, что мальчик хочет покончить с собой? Нет, Игорь просто объясняет брату, что хочет побыть один. Не забудьте — ведь у него недавно умер друг. Побродить одному по ночному лесу, подумать о жизни и о себе — естественная реакция в этом случае. Пусть даже и с пистолетом. Ведь Игорь все-таки был всего-навсего мальчик.
— Но незадолго до смерти Игоречек приходил к этим… к могильщикам и взял у них литературу…
— Да, у Игоря Литвинова и в самом деле была кое-какая литература об этой секте. Может быть, какие-то тезисы в ней потрясли его, и он хотел их обдумать… может быть. Правды нам уже никогда не узнать.
Часть третья Брудершафт со смертью
Итак, я вернулась домой.
То есть к клиенту.
Было над чем подумать. Даже Фаина, которая хотела (это было видно по ее лицу) задать мне несколько вопросов, поняла, что я вовсе не расположена к разговорам, и, проводив меня в библиотеку, тихо прикрыла дверь, не произнеся ни единого звука. Я заметила это, хотя и сделала вид, что погружена в себя и не вижу происходящего вокруг.
Мне было над чем подумать.
Думала я долго. Может быть, часа два или даже три — по крайней мере, очнулась я от щелчка дверного замка, что послышался к коридоре. Это вернулся домой клиент. На правах подруги жизни я поспешила в коридор, чтобы его встретить.
— Милый! Наконец-то! — Несмотря на то что за нами, казалось бы, некому было подсматривать, я нежно схватила слегка оробевшего Ильинского за уши и троекратно расцеловала. — Что ж ты так долго? Твой пусик скуча-ал…
— Дела, Женечка, все дела, — пробормотал Ильинский. Подумав, он довольно уверенно положил руку мне на талию и притянул к себе.
— Чем пусик занимался все это время?
— Думал о тебе, котик… и слушал всякие страшные истории. Ты знаешь, твою медсестру надо бы уволить. Из-за нее мне будут сниться сегодня всякие ужасы!
— Если ты захочешь, дорогая, то сегодня ночью у тебя просто не хватит времени на просмотр снов вообще, а кошмарных в частности, — шепнул Ильинский мне в ушко. Рука его скользнула дальше и со змеиным коварством вознамерилась было погладить меня пониже спины.
Это было уже совсем ни на что не похоже и уж, во всяком случае, совершенно не нужно для конспирации, в интересах которой я громко продолжала играть свою роль. Строго взглянув в невинные глаза адвоката, я шлепнула его по руке. Никакой реакции. Пришлось пойти на крайности — положить ладонь на шею клиента и, ласково перебирая пальцами пряди его волос, нажать на некую точку между позвонками.
Пока посиневший, с выпученными глазами адвокат бился у меня в руках и силился что-то сказать, я спокойно продолжила:
— Да, милый. Мы проведем с тобой сегодня волшебную ночь. О-о, мы устроим себе такой секс, что после него даже твои соседи выйдут покурить! Ты ведь веришь, любимый мой, что я за десять минут могу исстругать тебя в опилки?
Клиент кивнул, и я убрала руку.
— Котик, скорее в ванну! Я хочу лично намылить тебе спинку!
По коридору и до самых хозяйских апартаментов мы прошли под руку. Ни Алла, ни Фаина навстречу нашим шагам не выглянули.
* * *
— Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — проворчал клиент, садясь на диван в кабинете и потирая шею. — Я только хотел тебе подыграть!
— За такие игрушки женщины прогнивающего Запада отсуживают у работодателей парочку миллионов, — сказала я, присаживаясь рядом на крышку стола и закуривая. — Слыхал, что делают с мужчинами за сексуальные домогательства?
— Дуры бабы!
— Отчасти согласна. Но вопрос не в этом. Вот что, «котик», я хотела у тебя спросить. Станешь ли ты, м-м-м-м, уменьшать мне гонорар, если я поймаю убийцу несколько раньше оговоренного срока? И тем самым нейтрализую опасность, которая грозит твоему дому, разумеется.
