«…Была единственным человеком, который попал на этот банкет случайно. Я стояла в глубочайшей нерешительности около гигантского блюда с пирожными и, стараясь быть как можно более незаметной, аккуратно перемещала восьмое пирожное с блюда на свою тарелочку. И увидела Ольгу! В невероятном платье, красивая, заметная, уверенная, она что-то объясняла плотному невысокому мужчине в строгом темно-сером костюме, эффектно жестикулируя в воздухе своей белой ручкой. Ольга была потрясена, увидев меня. „Как ты сюда попала?! – почти возмутилась она, приближаясь. – Во что ты вырядилась?“ Если до этого я и так пыталась прикинуться скромной деталью интерьера, то сейчас вовсе ушла под землю. На банкет я надела костюм, который мне купил в Японии ВМ, и предполагала, что на вкус ВМ можно всецело положиться. Да, кивнула Ольга, костюм отличный, что и говорить, но твои ноги… Мои ноги Ольгу не вдохновляли. Надо же, единственный раз в жизни я сподобилась на мини. Увы!»
«…ВМ бросил монету, и подзорная труба заработала. Я разглядывала в нее океан. Тревожный, неспокойный, бушующий, он простирался в бесконечность и будил в груди какие-то космические чувства. Его бескрайность и значительность подавляла, я словно была песчинкой на берегу этой чудовищной серозеленой массы воды, песчинкой, которую в любой момент может смыть волной и унести к горизонту. Я смотрела в трубу, а ВМ смотрел на меня и думал о чем-то…»
"…Опять приехала на такси. Нервная и раздраженная, я смотрела видак, нашла какой-то фильм, в сердцах едва не сломала пульт, все ждала, когда пропиликает дверной замок и войдет Г. Тут мне пришла в голову смешная мысль: не пускать его. А он откроет дверь своим ключом. Да, это не выход. Выходом было бы сказать Г., что я больше не желаю удовлетворять его запросы, что я вообще мечтаю никогда в жизни с ним не встречаться. Ну и выметайся, ответит он мне. Ты уволена. И я останусь без зарплаты, племянники останутся без памперсов и фруктов, но самое главное – тогда мне придется расстаться с мыслью, что цель, к которой я медленно подбираюсь последние несколько месяцев, недосягаема. Нет, буду терпеть издевательства Г., чего бы мне это ни стоило. Однако несчастная у меня судьба. Двое мужчин отмечают собой мой сексуальный путь, и оба мне противны. Коварный ВМ приворожил меня своей галантностью, незаурядностью и талантливым исполнением постельных номеров. Говорил комплименты, целовал, шептал на ухо нежности, держал за руку, но через две недели выбросил, как использованную одноразовую салфетку. А Г. и вовсе… Не могу написать слово, соответствующее моим сильным эмоциям в отношении Г., не позволяет воспитание.
Такие мрачные мысли одолевали меня, пока я ждала. На экране телевизора самозабвенно занимались и занимались любовью, и я подумала: надо же, кто-то делает это добровольно, а не из страха потерять работу. В кого я превратилась. Сама себе противна. Откуда ни возьмись по щекам потекли слезы. Наверное, слезы ярости и бессилия. Вслед за слезами потекли сопли. Здрасьте. Сейчас заявится Г., а я сижу на диване вся из себя мокрая и сопливая. Нет, нельзя показываться ему в таком виде, еще обрадуется, что вызывает у меня такие сильные чувства. Я помчалась искать носовой платок, у себя в сумке его почему-то не нашла, диванная подушка оказалась малопригодна, сунула руку в ящик тумбочки и нащупала… О Господи! Вот это я совсем не ожидала увидеть в своей руке!.."
«И все же я не отвертелась. Б. дал мне ключи от квартиры, денег на такси и велел ждать его. С горя я отпинала диван и сожрала банку черной икры из его холодильника (втайне тешила себя надеждой, что Б. будет отвратителен соленый рыбный запах и он отступится. Ничего подобного!). За свое кассирское место, за свой оклад я расплатилась во второй раз. Удивляюсь, как не рухнула кровать. Ненавижу! Самое интересное, что…»
На этом мемуары Алены Дмитриевой обрывались.
Звонок входной двери заставил Андрея вздрогнуть от неожиданности. Он бросил взгляд на часы – половина двенадцатого. «Макс, скотина, убью!» – решил детектив.
На лестничной площадке стояла Дирли-Ду.
***
– Почти ночь, а на улице тепло, – объявила она, скидывая на руки Андрею свитер. – А ведь уже октябрь!
На Дирли-Ду было короткое зеленое платье с какими-то блестящими крапинками, из-под платья начинались и полчаса длились ноги в тончайших чулках. Великолепная конструкция заканчивалась высокими кожаными ботинками – их Дирли-Ду тут же начала расшнуровывать, опираясь на руку озадаченного детектива. Первые семь минут он еще надеялся получить какое-то объяснение ночному визиту, но неожиданная гостья явно не собиралась ничего объяснять.
– Стоило больших трудов выпытать у Максима ваш адрес, – только и сказала она. – Напоите меня, пожалуйста, чаем…
Андрей трудился на кухне, с удивлением отмечая про себя, что не раздражен наглым поведением рыжеволосой красотки. Наоборот, в груди шевелилось предчувствие возможной любовной интриги – то, с чем было вроде бы навеки покончено с тех времен, когда Пряжников всецело посвятил себя служению прекрасному образу Катерины. Но Катя уже более года скиталась по Европе и Америке, попадая в Россию лишь в виде рекламных снимков в модных жур.налах. Она ни разу не позвонила и не написала человеку, который (ей это было известно) имел несчастье влюбиться в дорогую фотомодель. Вернее, в девочку, внезапно ставшую дорогой, известной фотомоделью.
Чайник «Мулинекс» вскипел за полторы минуты. За это время Андрей успел кинуть на кухонный стол скатерть, достать сервизные чашки, бутылку сухого вина и коробку конфет. Он был запасливым мальчиком. Андрей не относился к тому типу холостяков, которые питаются яичницей и консервированными кашами и ходят в клетчатых рубашках с оторванными пуговицами – он умел жить очень комфортно.
– Со вкусом обставленная квартира, – заявила Дирли-Ду, появляясь в дверях кухни. – Откуда такие деньги у скромного милиционера?
– Это не моя заслуга, – честно признался Андрей, – старания богатых родителей. Они дают мне возможность прилично жить и заниматься любимым делом.
– Да? А я предпочитаю самостоятельных мужчин. – Зеленовато-синие глаза Дирли-Ду таинственно мерцали. – Будем на «ты»?
Она удобно устроилась за накрытым столом, похозяйски сняла крышку с шоколадной коробки и выжидательно посмотрела на Андрея. Он понял, что пора наполнить вином фужеры и выпить за встречу.
Гамбургер развалился в руках у Ольги, кунжутная булочка упала на каменную мостовую, следом, разбрызгивая кетчуп, прыгнула котлета и мазнула жирным боком по светлой замшевой куртке.
Оля громко выругалась. Благопристойный бюргер в клетчатом пиджаке и тирольской шляпе удивленно оглянулся. «Вали, вали, нечего смотреть», – зло подумала Ольга, разглядывая кроваво-красные подтеки. В нескольких метрах вниз по улице – три гранитные ступеньки, железные рельефные двери со львами – находилась картинная галерея, о чем говорила сияющая золотом вывеска. Оля направилась туда.
– У меня трагедия. Гамбургер, будь он неладен, упал, – по-немецки объяснила она женщине, которая встречала посетителей. – Где у вас туалет?
Толстая немка в трикотажной кофте и с разноцветным фиолетово-синим платком на шее вмиг прониклась сочувствием к безрукой туристке – как же, испорчена такая дорогая куртка. Вдоль написанных маслом картин Ольга направилась в ватерклозет.
С утра не везет, мрачно думала она, пытаясь влажной салфеткой оттереть красные пятна, вот угораздило, как же так получилось? В туалете пахло дезодорантом, в зеркалах отражалась многочисленная недовольная Ольга. На замше оставались уже не красные, а грязно-серые следы, несколько смятых салфеток валялись в белоснежной раковине. Сегодня утром вместо Романа она обнаружила на подушке рядом с собой записку. В двух строчках любовник извещал Ольгу, что будет поздно, и советовал развлечься самостоятельно в меру сообразительности и вдохновения. Оля, которая каждый час, проведенный вдвоем с Ромой, расценивала как шанс приблизить замужество, считала день потерянным. Объект ускользнул, работать было не с чем.
– Nehmen Sie, bitte… – заглянула в зеркальные двери туалета толстая немка. Она протягивала Ольге яркий флакончик.
– Спасибо, – поблагодарила Оля, взяв принесенный женщиной пятновыводитель. – Вряд ли поможет. – Проклятье, чертов гамбургер, испортила куртку.
Она возвращалась по гулкому залу галереи, машинально рассматривая картины на стенах. Это была выставка одного художника, его имя ни о чем не говорило Ольге, очевидно, местная знаменитость, подумала она. На картинах русалками плескались в городских фонтанах, играли на компьютере, кормили жирных младенцев, расчесывали розовые и зеленые волосы, отдыхали в тени обугленных и искалеченных деревьев, купались в черной реке, разговаривали по телефону спутниковой связи полуголые тициановские матроны – однако круглолицые и варварски пышные. «Ну и ужас, – возмутилась Ольга, – какие толстухи. Если бы я была такой толстой, Роман давно бы со мной расстался. Это непрестижно, несовременно. Если бы я была толстой… Значит, он меня не любит? Если бросил бы меня из-за десятка лишних килограммов? Но это я сама только что вообразила, что бросил бы, а он, возможно, ничего подобного не… Наверное, любит. Хотя не торопится жениться… Проклятый гамбургер, дался он мне, от них и толстеют, между прочим, плюс испорченная куртка». Замшевую куртку цвета сливочной помадки они с Романом покупали вместе в магазинчике на Тверской полгода назад. Зашли в него случайно, по дороге из ресторана, немного хмельные от выпитого «Шато Марго» и пьянящей весенней прохлады. Над мокрым асфальтом фиолетовой дымкой висели сумерки, а крошечный бутик сверкал огнями, как зеркальный островок, в витрине стояли два манекена в длинных шубах. Девочка-продавщица приветливо улыбнулась, когда они вошли внутрь. «Смотри, тебе пойдет, – сказал Роман, вытягивая рукав куртки из плотной шеренги нарядов, висевших на длинной стойке. – Сколько стоит? О, недурно, 1245 условных единиц, берем?» В эту ночь она осталась у Романа, а утром в пять утра проснулась от ощущения счастья и предвкушения чего-то невыносимо хорошего, что должно вот-вот произойти в ее жизни. Богатырь Шухов громоздился на кровати необъятным холмом, на кресле висела замшевая куртка, напоминая о приятном вчерашнем вечере и сказочной ночи, весеннее головокружение и желание любви подсказывали ей, что еще немного и она добьется своей цели…
