Ознакомительная версия.
– Почему она просто не поступила так, как прежде?
– Не дала дозу?
Девушка, работавшая в этом бутике, отступила в сторонку, на Людмилу она смотрела без злости, скорее с интересом, не пытаясь его скрыть.
Пускай. Любопытство – не тот порок, которого лишена сама Людмила.
– А если дала, – предположила она, – но Егор отказался? Он впервые всерьез решил соскочить…
– И Настасья растерялась…
– Если она брала что-то одно… у одного поставщика, то просто могла не знать об иных вариантах… а тут ей предложили… она согласилась. Решила, что парень опять сорвется, и поделом ему… а он спрыгнул с крыши. Мирослава слегла, но…
– Выжила, – подхватил Стас. – И до сих пор жива, как и ее муж, и у него со здоровьем полный порядок. А красивой жизни хочется…
– Тут еще мы с вопросами…
– И у Настасьи возникла идея поправить свое материальное положение…
– Которая закончилась печально… девушка, сапоги мы тоже берем.
– Стас!
– Люда, тебя не учили, что мужчинам нельзя перечить?
– Нет.
– Вот поэтому, – Стас поднял палец, – ты еще не замужем.
– Не больно-то и хотелось…
…Ложь. Хотелось. Иррационально. До дрожи в руках, до отвращения к самой себе за это нелепое, необъяснимое желание, которому вряд ли когда суждено исполниться.
Мама была права.
Не создана Людмила для брака.
Некрасива. Лишена напрочь шарма, который заменяет красоту. И характер у нее скверный, слишком жесткий, непримиримый. И потому не для нее платья белые и фата каскадом.
– Если мы найдем того, с кем собиралась побеседовать Настасья, – к счастью, Стасу недоступны были эти ее мысли, – то найдем и того, кто убил Мишку.
Дело за малым.
Найти.
Людочка…
Надо же, ей не по вкусу это имя. Оно и вправду какое-то… неправильное, что ли? Неудобное. Нелепое. Людочка… разве можно назвать Людочкой вот эту женщину со строгим лицом?
Или Милой.
Милы мягкие, домашние, а она… одежда ее изменила, хотя и нельзя сказать, что до неузнаваемости. Странно, Стасу казалось, что Людмила будет отнекиваться.
Смущаться.
Краснеть и лепетать, что не нужны ей его подарки. Только лепетать у нее получалось плохо. И коробку с сапогами она прижала к груди.
– Что? – Люда приподняла бровь. – Ты их все равно купил. А сапоги мне нужны… и вообще, какая женщина не мечтает о хороших сапогах. Скажи лучше, как искать будем?
Если бы Стас знал.
Но и в незнании он признаваться не собирался.
– Для начала вернемся домой и поужинаем. Я позвоню Ивану…
…Который вряд ли обрадуется этому звонку, но глядишь, просьбу исполнит.
– …Спрошу адрес… и завтра отправимся пообщаться с дочерью Настасьи. Авось она что-то да знала.
– А если…
– А если не знала, тогда будем думать дальше.
Людмила кивнула.
И все-таки эта стрижка ей не идет. Волосы не длинные, не короткие, какие-то никакие… в салон отвести, что ли? Пусть чего-нибудь сделают.
Но ведь оскорбится…
С другой стороны, какое Стасу дело до этой вот женщины? Ему бы с историей разобраться, которая, кажется, куда сложней, чем представлялось… а потом Стас уедет и выкинет из головы и город, и Люду с ее неудачной стрижкой.
Как Стас и предполагал, звонку его Иван не обрадовался.
– Все не успокоишься? – поинтересовался он, позевывая в трубку.
– Не успокоюсь.
– Стасик, гляди… а то я и закрыть могу, чтоб образумился.
Пустая угроза, Иван знает о том и говорит больше порядка ради, потому как положено ему Стаса стращать. Только вот Стас стращаться не собирается.
– Иван, я ж все одно узнаю. Только оно дольше выйдет.
Иван хмыкнул.
– Перезвоню.
Перезвонил он часа через полтора, когда терпение Стаса почти иссякло. Его никогда-то не было в избытке. И Людмилино спокойствие раздражало.
Она готовила ужин.
На двоих.
И в этом не было никакой романтики, кроме, пожалуй, самого факта, что Стас ужинал вдвоем с женщиной. Красивой? Нет. Все-таки нет. Слишком узкое лицо. Слишком массивный подбородок.
Он разглядывал Людмилу нагло, но та, поймав на себе Стасов взгляд, лишь плечом дернула, мол, смотри, если хочешь.
– Ты так и не вышла замуж? – лишний вопрос.
Про Мишку бы спросить. Про отца.
Про то, что Стас пропустил, а он про Людочкину неудавшуюся личную жизнь.
– Не вышла.
– Почему?
– Не брали.
Она вздохнула, заправила за ухо тонкую прядь и продолжила:
– Да и мама… редко кто из моих… знакомых выдерживал близкое с ней знакомство. Она хотела лучшего для меня. В ее понимании. Но вот… ты же помнишь, как она умела вопросы задавать?
Стас кивнул: помнил распрекрасно. То же узкое лицо. Волосы на пробор, крашенные хной, неестественно-рыжие, отчего сама кожа казалась красноватой. Жесткая линия губ. Жесткий воротничок рубашки. Узкий галстук. Пиджак. Она выглядела больше мужчиной, чем тихий учитель физики.
И вопросы задавала, глядя в глаза. От этого взгляда внутри все цепенело, обмирало, и возникало противоестественное желание немедленно во всем признаться, даже в том, чего Стас не совершал.
– А еще она любила разбирать недостатки… – Людмила поставила перед Стасом тарелку. – Подробно. Обстоятельно… и сочинять… в последние годы увлеклась психологией. Книг прочитала множество, возомнила, что у нее талант… вот и… был у меня один коллега… хороший человек… у него дочь маленькая… жена умерла. В общем, конечно, ни о какой любви до гроба речи не шло.
Любовь до гроба совершенно не увязывалась с Людмилой, но Стас благоразумно промолчал.
– Но он мне был симпатичен. И я ему… могло получиться что-нибудь… тебе горчицу или майонез?
– И то и другое.
– А мама после знакомства с ним целую версию выдвинула… о травме психологической, которую ему смерть жены причинила. О поиске заменителя. О том, что мне всю оставшуюся жизнь придется соответствовать чужому образу… ну и так далее… в общем, у нас разладилось. Она была рада… говорила, что он мне не пара. Еще и с ребенком. Я своих родить должна, а не чужих растить… и зарабатывает мало… знаешь, – Людмила села напротив и подперла щеку кулачком, – она сама себе порой противоречила. То говорила, что шансов у меня с моей неудачной внешностью и таким же характером никаких. То вдруг, когда что-то начинало налаживаться, все силы прикладывала, чтобы разрушить… мол, я достойна лучшего.
– Она боялась тебя отпустить.
– Наверное. – Людмила не ела, разглядывала Стаса столь же пристально, как он недавно разглядывал ее. – Она мне говорила, что ради меня пожертвовала карьерой, аспирантуру оставила… и вообще… всю себя школе отдала, а ее на пенсию отправили по возрасту. И ничего не осталось. А ты…
– Не женат.
– Тоже не сложилось?
Стас пожал плечами. Странный у них разговор выходит, будто больше не о чем. И согласился:
– Вроде того… как-то сначала не до того было. Я работал. И много. Какие отношения… какая жена… а потом, когда деньги появились, то и… как-то вот никого, на ком хотелось бы жениться. Я вообще о женитьбе не думал…
На том разговор и прекратился.
А потом позвонил Иван.
– Пиши, – сказал он. – И все равно, Стасик… вот лезешь ты…
– Лезу, – Стас не спорил.
И адрес записал.
Глава 11
Девочка на фоне персидского ковра
Дочь Настасьи, вернее, Анастасии Петровны Кругликовой, обреталась на самом краю города, в старом кирпичном доме, который за годы потемнел, пошел пятнами. Крыша его двускатная щетинилась многими антеннами, а сразу за домом простиралось грязное, изрытое ямами, поле. Может, по летнему времени оно и зеленело, в чем Стас сомневался, а ныне являло собою зрелище мрачное. Над полем кружились стаи ворон.
Воняло.
В подъезде воняло особенно сильно, и не разобрать чем, не то мочой, не то тухлятиной. Стас зажал нос, чувствуя, как подкатывает дурнота. Давненько ему не случалось бывать в местах подобных. Он лишь надеялся, что дочь Настасьи будет дома.
Подниматься пришлось на пятый этаж, и чем выше, тем грязней становилась лестница. Окурки, бумажки, стекло и пластик. Запах фекалий, отчетливо прорезавшийся через иную вонь.
И разбитое окно между четвертым и пятым этажами, сквозь которое проникал холодный воздух, воспринималось едва ли не благом.
Дверь открыли сразу.
– Чего? – поинтересовалась хмурая девица в черных джинсах и черной же майке, щедро усыпанной стразами. Волосы девицы, обрезанные коротко, неровными прядями, топорщились во все стороны.
– Вы Евгения?
– Ну я. – Она оперлась на косяк и руки на груди скрестила, смерила Стаса внимательным взглядом. – А ты кто?
– Стас.
– Охренеть. На кой мне твое имя? Я тебя чего спросила?
От девицы несло перегаром. И сигаретами.
– Я по поводу твоей матери.
– Денег нету. – Она попыталась захлопнуть дверь, но Стас выставил ногу.
Ознакомительная версия.
