Прошел час. Видов лежал под простыней и не сводил взгляда с хозяйничающей женщины. А она принесла из кухни горячий чайник, нарезала хлеб и колбасу. Перетянутый пояском халатик, падающие на лоб белокурые локоны, обцелованные вспухшие губешки.
-- Поднимайся, сладкоежка, поедим, - стыдливо отводя глаза от мускулистой мужской фигуры, пригласила Светка. - Не знала, что приедешь
- не приготовила обеда. Сейчас обойдемся бутербродами, позже сварю борщ.
-- Погодим... Иди ко мне, недотрога!
-- Ишь, чего захотел, разбойник! Хватит того, что уже получил. Доиграемся до... сыночка.
-- Ну, и доиграемся, что из этого? Все равно, рано или поздно, случится.
Все же поднялся, натянул галифе, рубашку и с голой грудью уселся за стол. Есть не хотелось, но не хотелось и обидеть подругу - она ведь старалась накрыть на стол. Они пили крепкий чай, обменивались понимающими улыбками. Иногда парень, будто невзначай, прикасался к девичьей шейке, накрывал большой ладонью пугливо вздрагивающую ручку.
-- Завтра поедем в Степанковку, - почти приказал он. - Поживем у родителей и - в часть. Нам уже выделена отдельная комната в семейном общежитии.
Светлана потупила глазки, поставила на блюдце недопитую чашку.
-- Не получится. У меня на днях начинается практика. Поживем здесь.
-- Погоди, Светка, не выступай! Жена ты мне или не жена? Перейдешь на заочное отделение, на диплом приедешь - никаких проблем!
-- Есть проблемы, милый, есть... После практики сразу - диплом,
потом... - она помолчала, будто готовя мужа к чему-то непоправимому. Мне
предложили аспирантуру. Отказаться - глупо. Я уже дала согласие...
-- Так и будем жить порознь?
Разговор начал приобретать характер семейной размолвки. До сильных выражений еще не дошло, но Видов говорил короткими отрывистыми фразами, отдаленно напомнаюшими удары хлыста. Светлана отвечала мягко, будто воспитывала несмышленыша, но за этой мягкостью пряталось упрямство.
-- Почему порознь? Переведешься сюда, в то же самое училище, которое ты так успешно закончил. Думаю, не откажут, у нас берегут семьи...
-- А если откажут?
-- Откажут тебе - напишу я. Вплоть до наркома обороны.
Семен поднялся, подошел к стулу, натянул гимнастерку, подпоясался. Остановился возле смятой постели, с непонятным любопытством несколько минут смотрел на нее. Будто вспоминал женские ласки, дрожащее в его об"ятиях тело Светки.
А она, с таким же неосознанным любопытством следила за каждым движением мужа, знала, что Видов сделает в следующее мгновение, как посмотрит на нее, что скажет.
Уже стоя с чемоданчиком в руке возле дверей, он повернулся. В глазах по льдинке, губы крепко сжаты. В голосе - командные нотки. Будто перед ним не любимая женщина - красноармеец-первогодник, которого еще учить и учить.
-- Просить перевода не буду. Надумаешь приехать - телеграфируй,
встречу. Пока поживу холостяком. Не привыкать.
В ответ - упрямое молчание. Только когда громко хлопнула дверь,
Светлана болезненно вздрогнула.
Видов шел по коридору, выпрямившись, высоко вскинув гордую голову. Выглянувшие из соседней комнатушки Светкины подруги - уже причесанные и накрашенные - недоуменно переглянулись. Что произошло между молодоженами? Почему они не наслаждаются радостями долгожданной встречи? Куда пошел Семен? Может быть, им не хватило закуски либо выпивки? О размолвке не думали, такая мысль казалась невероятно глупой. Все остальное расскажет подруга. Извечное женское любопытство работало на полную мощность.
Когда они вбежали в комнату и набросились на Светлану с добрым десятком вопросов, на которые она просто обязана выдать самые подробные ответы, жена лейтенанта стояла возле окна, глядя на заоконную жизнь сухими глазами. Она отлично понимала, что ее замужеству пришел конец, что Видов ни за что не сломает себя, не попросит перевода. С другой стороны, аспирантура, кандидатская степень, научная деятельность перевешивает на жизненных весах семейную жизнь. И все же горечь происшедшего разрыва сушила сердце и глаза...
* * *
Всю дорогу до узловой станции, откуда до Степанковки шел рейсовый автобус, Видов простоял в тамбуре вагона. Бездумно смотрел на пробегающие мимо деревушки, жевал давно погасшую папиросу. Мысленно прокручивал все, происшедшее с ним в студенческом общежитии.
-- Товарищ командир, спать будете? Я постелила, - выглянула в тамбур курносая проводница. Дело, конечно, не в отдыхе пассажира, просто понравился ей крутоплечий крепыш с курчавыми волосами и дерзкими глазами.
- До вашей станции - семь часов, успеете выспаться...
-- Спасибо, - рассеянно ответил Семен, выбросив в жестяную пепельницу изжеванную папиросу. - Сейчас лягу.
Забросил на верхнюю полку чемоданчик, пристроил под ним снятые сапоги, с наслаждением вытянулся поверх изношенного вагонного одеяла. Странно, но уснул сразу, без сновидений и предварительного счета. Полковые проблемы и семейные неурядицы будто провалились в черный провал.
Проснулся тоже мгновенно, еще до того как рука проводницы тронула его за плечо. Пружинисто спрыгнул с полки. Неизвестно чему рассмеялся. Скорей всего, своей бодрости и силе.
-- Спасибо, курносая. Получи за постель.
Девица, жеманясь и краснея, взяла деньги, отсчитала сдачу. Перед тем, как выйти на перрон, Видов все же ущипнул проводницу за румяную щеку, провел ладонью по пухлому плечику.
-- Адресочек не дашь? - равнодушно поинтересовался он, прощаясь. Вдруг доведется бывать в вашем городе - загляну на огонекк.
-- Разве дождешься? Небось, уже окольцевали...
И все же, на всякий случай, черкнула на куске оберточной бумаги свой адрес. Вдруг парень не шутит, не подсмеивается, действительно, заглянет? А он, едва выйдя на привокзальную площадь, начисто позабыл о курносой девушке и своем обещании "заглянуть". Ибо ловеласом Семен никогда не был, а неудачная женитьба на Светлане еще больще разогрели в нем антиженские настроения.
Автобус, как всегда, на линию не вышел - то ли поломался, то ли начальство отправило его по другому маршруту. Что же делать? Стаптывать подметки или искать попутный транспорт? Расстояние немалое - больше пятидесяти верст, дома появишься не раньше полуночи.
В очередной раз ему повезло. На противоположной стороне захламленной площади сидел в пролетке бородатый мужик... Да это же дядька Трифон, обрадовался Видов. Обычно бородач возил на своем транспорте местное начальство - председателя сельсовета, секретаря парткома. Наверно, приехал за прибыющими деревенскими руководителями. Ехать вместе с ними Семену не хотелось, но так же не хотелось и шагать по пыльной дороге.
-- Дядька Трифон, здорово!
-- Здорово, коль не шутишь, - неприветливо отреагировал возница, щурясь от едучего табачного дыма. - Дак енто же Семка, тудыть и растудыть! - засмеялся-закашлялся он. - Не узнать парнягу - в командирском снаряжении, с кубарями в петлицах... Решил навестить родителев, да?
-- Навестить. Да вот незадача - говорят, автобуса сегодня не будет.
-- Не будет, - подтвердил дядька. - Потому как автобусное начальствие как хочет, так и вертит... Садись в пролетку, милок, да поедем с тобой пылюгу глотать. Председатель, язви его в корень, грозился приехать с области, велел подать ему под задницу экипаж. И не приехал. А мне ждать следующего поезда без интересу, за енто не платят.
Видов охотно принял приглашение - уселся на заднее сидение. Дядька Трофим помедлил, погасил о подошву догоревшую цигарку и пересел с облучка на место рядом с пассажиром.
-- Пару рубликов отстегнешь, командир? - заискивающе спросил он.
-- Обязательно!
Отдохнувший мерин с места пошел рысью. Возница не подстегивал его говорил безостановочно, сообщая односельчанину самые свежие новости. В основном, они касались женской части населения. Припечатывая их чисто народными присловьями, нередко - с примесью матерщины, Трофим прошелся по всем местным знаменитостям - самогонщицам, сводням, гадалкам, сплетницам.
Видов слушал в полуха. Пытаясь забить в себе воспоминание о Светлане, думал о своей роте, о предстоящих в будущем месяце учениях, о дотошливом комбате, о ленивом взводном-очкарике. Короче, обо всем, что до отказа заполнило жизнь армейского командира.
-- ... самая раскрасавица, краше не сыщешь. И помыслить трудно, што такая прелестница произошла из трухлявого корня иксплуататора-лавочника и его любовницы, слабой на низ. Всем взяла девка: и фигуркой, и разумом, и добротой...
-- О ком это ты, дядька Трофим? - удивился Видов. - Что за "раскрасавица" в деревне появилась?
-- Как енто появилась? - ощетинился рассказчик. - Родилась тамочки, выросла. Вот только училась в районе... Енто я говорю о Клавке Терещенко.
Семен задумчиво улыбнулся. В памяти возник образ тонконогой девчонки, подруге детства...
* * *
Родители встретили сына по учительски сдержанно. Отец поворчал по поводу его "солдафонского" будущего, мать сокрушалась, считая, что в сыне гибнет талантливый поэт. Но за этой сдержанностью Семен привычно распознал родительскую любовь. Не слезливо-сентиментальную, не показную, а настоящую, которой можно гордиться.
