- Бетси, мне ужасно неприятно, поверь мне! И мне очень тяжело, но, как я говорил, это единственный способ спасти женщину, которая ни в чем не виновата.
- Ни в чем не виновна? Как я могу быть уверена, что она невиновна?
- Но, Бетси, дорогая, ведь я говорил тебе, что… Боже мой! Уж не подозреваешь ли ты, что я выдумал все это?
Бетси взглянула на меня; она уже овладела собой, но лицо ее было подобно холодной каменной маске.
- Я не знаю, выдумал ли ты это или нет. В конце концов это не имеет значения. Жаль, однако, что ты лгал мне…
- Лгал?…
- Жаль, что ты говорил, что любишь меня. Какое-то время мне казалось, что это правда. - Взяв со стола стакан, она тупо смотрела на него. - Может быть Анжелика невиновна, а может, и виновата. Может быть, ты выдумал всю эту историю, а может, нет. В одном только я уверена. Впрочем, я всегда об этом знала. Я старалась обмануть себя - временами мне это даже удавалось. О да! Ты восхищаешься мной! Считаешь, что я идеальная жена и мать, но единственная женщина, которую ты любишь, это Анжелика…
И она подняла стакан как бы в ироническом тосте.
Стоя у дивана и глядя на Бетси, я вспоминал слова Анжелики, сказанные ею сегодня утром: "Я-то думала, что уже упала на самое дно… А ведь я только теперь начинаю туда скатываться…". Эти слова столь же успешно можно было отнести и ко мне. Как оказалось, бить себя в грудь, повторяя "меа кульпа" [Моя вина (лат.)], - это еще не все. Исповедь еще не означает отпущения грехов. Это лишь начало познания себя. Пройдут годы, прежде чем я сумею выплатить свой долг Бетси. В самом мрачном настроении я сел рядом с ней на диван.
- Дорогая…
- Ну, ладно, ладно… Это не твоя вина, - сказала она. - Не думай, что я осуждаю тебя за это. Я как-нибудь привыкну…
- Но, Бетси…
В этот момент появилась наша кухарка и сказала, что обед на столе.
Бетси, взглянув на нее, ответила приветливо и спокойно:
- Спасибо, Мэри.
Она встала, взяла свой стакан и с такой же вежливой улыбкой обратилась ко мне:
- Коктейли мы заберем с собой в столовую, ладно?
Когда мы ели, Бетси сохраняла спокойствие и приветливость. Присущее ей самолюбие требовало, чтобы она вела себя именно так. Самолюбие и гордость были теми чертами, которые я особенно ценил в ней. Но именно они заставили меня сейчас еще сильнее почувствовать, как должна она страдать.
После обеда я пытался снова вернуться к нашему разговору, но она категорически отказалась говорить об Анжелике. Но во всем остальном она была вполне благоразумна. Не упрекнула меня ни в чем, не угрожала, что бросит меня. По собственной воле, без каких-либо принуждений заявила, что я, конечно, должен буду устроить встречу Рики с Трэнтом, так как это мой долг. Однако она говорила о мальчике, как о некой абстракции, а когда, подавая ей кофе, я коснулся ее ладони, она постаралась незаметно убрать свою руку. Мне казалось, что нас разделяет стена. Однако я был убежден, что она ведет себя так не для того, чтобы меня наказать; она просто замкнулась в себе, так как произошло то, чего она всегда больше всего боялась: Бетси Коллингхем, эта дурнушка, обреченная исключительно на благотворительные дела, опять проиграла.
Когда кофе был выпит, она сразу же встала.
- Пожалуйста, извини меня, у меня ужасная мигрень. Будет лучше, если я лягу. - Она даже заставила себя улыбнуться. - Тебе, наверное, следует сейчас позвонить Трэнту и договориться, в котором часу завтра ты привезешь Рики. О его детском саде не беспокойся, я позвоню туда утром и предупрежу, что он не придет.
Она вышла, оставив меня одного. Как мне хотелось побежать за ней, схватить за плечи и сказать, что пусть вое дьяволы заберут Анжелику! И что я не буду втягивать в это дело Рики, и пусть все останется, как есть… Но я не мог так поступить. Я чувствовал, что и Бетси первой не согласилась бы на это. Я сделал выбор, и теперь не время отступать!
Я позвонил на Сентрс-стрит. Трэнта не было, и мне посоветовали, чтобы я искал лейтенанта в его отделе. Но и там его не застал. Однако как только я назвал свою фамилию, мне дали его личный телефон. Мне показалось, совершенно неправдоподобным, что Трэнт, как любой нормальный человек, имеет свою квартиру и свою частную жизнь. Он сам поднял трубку. Я начал рассказывать ему о Рики. Он слушал, ни разу не прервав меня. Когда я кончил, он сказал:
- Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, мистер Хардинг? Если окружной прокурор решит передать дело в суд, ваш сынишка должен будет давать показания как свидетель.
- Да. Я отдаю себе в этом отчет.
Он помолчал немного. Мне показалось, что он хочет сказать еще что-то. Но он только бросил устало:
- О'кей. Привезите его завтра утром на Сентрс-стрит. Около половины десятого.
- Хорошо.
- Спокойной ночи.
Какое- то время я ходил по комнате - мне не хватало смелости идти спать. Вскоре, однако, я осознал всю бессмысленность хождения из угла в угол и пошел в спальню. Бетси оставила включенной ночную лампу с моей стороны кровати; сама она лежала на боку с закрытыми глазами. Однако я знал, что она не спит. Вид ее бледного, несчастного лица потряс меня до глубины души. Я разделся в ванной, выключил свет и лег рядом с ней. Нервное напряжение, в котором она находилась, было почти осязаемым. Импульсивно, хотя я и знал, что эту пропасть мне не преодолеть, я протянул к ней руку. Она резко вздрогнула и сказала:
- Нет, Билл. Нет…
Ее голос был пронзительным, руки отталкивали меня. Какое-то время я лежал возле нее, такой же напряженный и, может быть, такой же несчастный, как она. Потом встал и отправился в комнату для гостей. Я долго не мог заснуть. Я уговаривал себя, что все как-нибудь устроится. Когда показания Рики у Трэнта будут позади, я снова сумею вернуть Бетси ее семейное счастье. Я найду другую работу, мы выставим Элен, переберемся в маленькую квартиру. Начнем новую жизнь, и тогда я буду давать Бетси то, что до сих пор она давала мне. Наши теперешние страдания - временные.
Однако меня все время преследовал образ Рики, дающие свидетельские показания. А напротив, на скамье подсудимых, сидит его мать. Когда я, наконец, заснул, мне приснилась Анжелика. Она шла ко мне, протягивая руки, со счастливым лицом. "Я не была безумной, когда так любила тебя…". Она обняла меня своими руками, которые вдруг начали менять цвет и форму, постепенно превращаясь в отвратительные черно-зеленые щупальца, затягивающие меня куда-то в темноту.
Проснулся я в восемь и почему-то начал с того, что застелил постель. Бетси в спальне уже не было. Я оделся и пошел в детскую. Я намеревался сказать Элен, чтобы она оставила меня наедине с Рики. Однако в этом не оказалось необходимости, так как при виде меня Элен улетучилась. Рики уже позавтракал, он сидел за столиком и махал ножками. В эту минуту я чувствовал себя палачом.
- Доброе утро, Рики, - сказал я. - Мы пойдем с тобой к одному человеку, которому ты расскажешь о своей той мамочке.
- А зачем?
- Потому что он хочет что-то о ней узнать.
- А когда мы пойдем?
- Сейчас.
- Но ведь я иду в садик.
- Нет, сегодня ты в садик не пойдешь. Это ведь будет здорово - разок вместо садика пойти на прогулку, не так ли?
- Нет, - ответил он.
Тем не менее мои слова он воспринял совершенно спокойно, без какого-либо протеста. Я помог ему надеть пальто, а когда мы уже были в дверях, он спросил:
- Мамочка тоже пойдет с нами?
- Нет, только я и ты.
- А почему?
- Потому что у нее сегодня другие дела.
- И у меня тоже Я должен был идти в садик, а вот не иду. Можно мне взять с собой ламу?
- Конечно, - ответил я.
В такси, отвозившем нас на Сентрс-стрит, я еще раз навел разговор на ту ночь и Анжелику. Рики повторил все так же, как и в первый раз. Он знал, что его ждет какой-то человек, который будет задавать ему вопросы. Все это его совершенно не заинтересовало, так что, когда мы прибыли на место, он даже не спросил, куда мы приехали.
- Здесь очень много полицейских, па, - сказал он.
- Да.
- Значит, здесь не нужно ничего бояться, а?
- Пожалуй, да.
Один из полицейских провел нас по лабиринту коридоров в какую-то унылую комнату. Рики, крепко прижимая к себе плюшевую ламу, сел на стул.
Вскоре появился Трэнт, спокойный и бодрый, но без улыбки на лице. Было видно, что присутствие Рики сковывает его, что он не знает, как вести себя с детьми. Я подумал, что он, видимо, вообще не умеет с ними общаться, и эта его беспомощность даже доставила мне удовольствие.
- Папа сказал тебе, почему мы хотели, чтобы ты сюда пришел?
- Да, - ответил Рики.
- Я хочу попросить тебя ответить на несколько вопросов.
- Ладно.
- Приводил ли папа в твою комнату какую-то даму однажды ночью, когда ты был в постельке?
- Да, приводил. Это была моя та, прежняя мамочка.
