В половине двенадцатого я сидела в машине недалеко от крыльца больницы. Скоро Тамара закончит работу, и тут мой телефонный звонок прозвучит как нельзя более кстати. Прослушку я уже включила, но из нее пока что не доносилось ничего интересного.
Наконец Тамара сказала кому-то, что все дела она уже закончила, можно и отдохнуть. «Сейчас я устрою тебе отдых», – подумала я и взяла в руки мобильник.
– Алло?
– Тамара? Это говорит ваша вчерашняя посетительница, которая пришла последней и не сдавала кровь.
По ее молчанию нетрудно было догадаться, что она поняла, с кем говорит.
– Что вы хотите? – наконец выдавила она из себя с большим трудом.
– Того же, чего хотела вчера. Мои желания не изменились. Я все еще жажду упрятать вас в тюрягу, и надолго. Но небольшое денежное вознаграждение может резко поменять мои планы.
– Это вы называете – небольшое?!
– Не мелочитесь, Тамара, жизнь и свобода стоят того. Короче, так! Завтра днем, по пути из больницы на остановку маршрутки, вы бросите сверток в мусорный бак, что стоит недалеко от крыльца, практически рядом с табачным киоском. Сверток должен быть в двух непрозрачных полиэтиленовых пакетах. Бросите – и, не оглядываясь, пойдете на остановку. Вы поняли?
– Но у меня нет этих денег…
– Я уже объяснила вам, что это – ваши проблемы. Решайте их как можете, и побыстрее. В противном случае – вы сядете. А тюрьма, надо сказать, далеко не лучшее место для молодой девушки! Там есть такие нехорошие тети, больше, правда, похожие на дядей… вы лесбиянством случайно не увлекаетесь?
– Н-нет…
– Но наверняка слышали об этом и знаете, что это такое. Так вот, в тюрьме вам теория этого дела очень пригодится на практике. Готовьтесь!
Я выключила телефон. Через десять минут я увидела, как из дверей больницы выскочила Ольшанская и рванула на остановку маршрутки со скоростью спринтера. Я повернула ключи в замке зажигания…
– Я тебе в третий раз говорю: у нас денег нет! Мой муж отказывается платить тебе! Мы тебе уже заплатили – будь довольна. Остальное – твои проблемы!
– Ах так?! Ну, пеняйте на себя, граждане душегубы! Я тебе уже говорила: одна я в тюрьму не пойду. В соседних камерах будем сидеть! Денег жалеешь?
– А у тебя их нет, потому ты их и не жалеешь.
– В тюрьме они и тебе не понадобятся. Все равно у вас все конфискуют!
– Тамара, ну, что ты! Остынь. Давай поговорим спокойно…
– Спокойно?! Ты что, с дуба рухнула?! Мне грозят тюрьмой, а я должна быть спокойна?!
– Мы обязательно что-нибудь придумаем…
– Не надо ничего придумывать! Если завтра в двенадцать часов ты не принесешь мне деньги…
– А почему так рано-то?!
– Я должна отдать их вымогателю по пути с работы на остановку маршрутки. А я, как ты знаешь, ухожу домой в начале первого. Так вот, если завтра…
– Все, все, я поняла. Хорошо, мы что-нибудь решим. Пока, до завтра.
– Алена! Я тебя предупредила. Я думаю, там очень заинтересуются твоими делишками. А уж я молчать не стану. Помни об этом!
Я делала запись с прослушки. Хороший у них получился диалог! Вскоре я увидела, как Тамара вышла из магазина и направилась к остановке маршрутки. Все, дело сделано! Она угрожает Алене, та должна что-то предпринять. Теперь я прослежу за мадам Дьяченко.
Ближе к вечеру к магазину подъехал Анатолий. Он вошел внутрь и до закрытия оставался там вместе со своей женой. О Тамаре они не говорили. Едва Алена заикнулась о лаборантке, как супруг резко оборвал ее:
– Дома поговорим!
Через некоторое время из магазина вышла моя подруга Нечаева, следом – супруги Дьяченко. Последние отправились на своей машине домой, а я подъехала к Алине.
– Привет, Полина! – обрадовалась она моему неожиданному появлению. – До дома меня довезешь?
– Падай!
– А ты как здесь очутилась? – Подруга села рядом со мной.
– Случайно проезжала мимо, – ответила я, не желая вводить Алину в курс последних событий. Еще неизвестно, как все обернется, может, ей лучше подольше пребывать в неведении.
Мы ехали по заполненным машинами улицам к Алинкиному дому.
– Слушай, Полина, эти Дьяченко совсем на голову больные, – пожаловалась мне Нечаева.
– В каком смысле?
– Я сегодня пришла в магазин – вся такая из себя! Говорю Алене, что, мол, прическу вчера у самого Птицына сделала, а она даже ухом не повела. Сидит себе, задумчивая, как слон, только головой мне кивнула. «Угу», – говорит. И все! Нет, ну это нормально, а?! Я говорю – мол, четыре тысячи за эту красоту отдала, а она опять: «Угу»… Как сыч! У самой на голове – полный отстой! Какой-то хвостик. А мне она даже не позавидовала.
– Алина, не обращай внимания, ей сейчас не до тебя.
– Нет, ну обидно! Четыре тысячи!.. У самого Птицына!.. И такая реакция окружающих…
Я довезла возмущенную Алину до дома, успокоила ее, объяснив, что Дьяченко – это не показатель. Другие ее знакомые наверняка перемрут от зависти. Подруга помахала мне рукой и скрылась в своем подъезде. А я отправилась домой, готовиться к завтрашнему дню.
Пожалуй, к больнице мне надо приехать пораньше. К половине восьмого, когда начинают работать регистратура и лаборатория. Вдруг Алена захочет прийти к Тамаре раньше всех больных? Но вряд ли Ольшанская окажется на рабочем месте в одиночестве. Я слышала, что она с кем-то разговаривала, значит, с ней там сидит еще одна сотрудница. А что Алена сможет сделать в присутствии постороннего человека? Не знаю, не знаю, от этой дамочки можно чего угодно ожидать! Кажется, Тамара сильно разозлила ее во время их последнего разговора, это было слышно по ее интонации. Алена слишком недобро, с какой-то затаенной угрозой, сказала подруге: «Все, все, я поняла. Хорошо, мы что-нибудь решим. Пока, до завтра». Как будто эти слова предназначались не Тамаре, а ей самой! Мол, я все поняла, знаю, что теперь с тобой надо делать, так что чеши отсюда, не мешай мне думу думать. Ой, что-то у меня неспокойно на душе! Нет, я обязательно приеду к больнице пораньше, встану у входа и буду высматривать Алену. Или Анатолия. И если кто-то из них войдет внутрь…
И что тогда? А тогда я тоже войду следом и… Там будет видно. Как говорится, война план покажет. Но обязательно мне надо быть рядом с Тамарой. Что-то мне подсказывает, что завтра Дьяченко попытаются нечто с ней сделать…
Приняв это решение, я отправилась спать в детское время. Завтра мне предстоял ранний подъем, чего я страшно не люблю, и вообще неизвестно, как там все сложится, так что я хоть встану с ясной головой.
* * *
На следующее утро уже в четверть восьмого я сидела в своем «Мини Купере» на некотором расстоянии от крыльца больницы и во все глаза смотрела на двери. Они были закрыты. Вскоре пришла какая-то женщина, открыла их и вошла внутрь. Потом потихоньку потянулись и другие, работники больницы или страждущие, неважно. Я высматривала кого-нибудь из четы Дьяченко. А может, и обоих сразу, как знать?
Время тянулось медленно. Прошла Тамара. Я достала мобильник и набрала номер Серафимы, не сводя глаз с крыльца:
– Не разбудила?
– Что ты, Полина, я давно на ногах. Я – пташка ранняя! Готовлюсь к уборке.
– А у меня для тебя новость: я нашла тебе работу.
– Правда? Спасибо!
– Почему не спрашиваешь, какую? Может, тебе не понравится то, что я тебе хочу предложить?
– Я думаю, все равно это лучше, чем мыть полы в общаге и кидать лопатой снег весь день.
– Не знаю, не знаю… Ты слышала о таком стилисте – Андрее Птицыне?
– Разумеется, кто же о нем не слышал!
– Он вчера в очередной раз поссорился со своей экономкой. Решил расстаться с ней окончательно и бесповоротно. Ищет новую.
– Экономка? Это что, домработница?
– Это больше, чем домработница! Это администратор-хозяйственник, то, кем ты работала раньше. Я рекомендовала ему тебя. Сможешь подъехать сегодня в девять к его дому?
– А где он живет?
– В коттеджном поселке. Запиши телефон.
Я продиктовала Серафиме номер сотового Птицына.
– Полина, а откуда ты его знаешь?
– Я стригусь у него.
– О-о-о! Может, мне тебя на «вы» называть?
– Когда ты начнешь у него работать, тебя тоже все будут называть на «вы». А если серьезно, созвонись с ним сегодня и не забудь уточнить размер оплаты. Но я думаю, она окажется на порядок выше твоей теперешней, это как минимум. Потом сообщишь мне, как прошло ваше собеседование.
– Обязательно. И спасибо тебе еще раз.
– Чао, созвонимся.
Я убрала телефон, достала термос с кофе и тосты и принялась завтракать прямо в машине, не сводя глаз с входивших в больницу людей.
В одиннадцать часов мои глаза от напряжения уже слезились. Черт, этого еще не хватало! Я вытерла их платком. На несколько секунд я зажмурилась, поморгала… Ноги и нижняя часть туловища из-за неподвижности у меня сильно затекли. Мне очень хотелось выйти из машины, побегать вокруг нее и даже попрыгать, короче, сделать что-нибудь, лишь бы подвигаться. Но я не могла себе этого позволить.
