После того, как мы проехали молча минуту или две, он сообщил, что ему необходимо встретиться с одним ученым, дом которого находится в пригороде у моря, но прежде нужно позвонить с городского телефона-автомата. Характерно, что когда мы подъехали к телефонной будке, Петров не смог найти у себя нужный номер телефона, однако у него обнаружился листок с фамилией - Мистер Y.
- Давайте мне листок, - сказал я, - я найду его адрес и номер телефона. Однако в телефонной книге такой фамилии не оказалось. Петров настаивал, что ему обязательно нужно встретиться с этим человеком в этот вечер и, поскольку однажды он уже был у него дома, то он считал, что мы сможем найти это место, если поедем искать на машине. После долгих поисков мы действительно нашли дом, но так как на наш стук в дверь никто не отвечал, Петров решил оставить записку: - Мы увидимся с ним завтра днем.
Я был удивлен той настойчивостью и срочностью, с которой действовал Петров. Поскольку точно так же он вел себя и на следующий день, когда я подхватил его в свою машину, то я отметил в своем дневнике: Он продолжает вести себя странно.
Когда мы подъехали к дому мистера Y, Петров повернулся боком на переднем сидении и стал смотреть назад на дорогу, пытаясь выявить слежку. Я посодействовал ему, выбрав окольный путь. Мистер Y встретил нас у себя дома и познакомил с женой и всей семьей. Петров не говорил мне раньше о мистере Y, ничего он не сказал также и о том, что ему нужно от него.
После долгого разговора шепотом мистер Y вытащил и передал Петрову большой сверток, в котором, как я выяснил позднее, находились научный журнал, два сосуда с чем-то и ещё маленький сверток, упакованный в рождественскую упаковочную бумагу. Я до сих пор не знаю, что было в бутылках и в свертке, но мистер Y старался создать впечатление, что содержимое свертка является подарком для Петрова. Я не поверил этому, так как Петров не сделал ни одной попытки отказаться, с которыми он обычно принимал подарки. Все выглядело так, будто он ожидал получить эти вещи в результате какой-то предварительной договоренности. Позднее он показал мне только журнал.
Фамилии ученых X и Y фигурируют в оперативных делах Службы безопасности, но поскольку они не были названы в ходе заседаний Королевской комиссии, мне бы тоже не хотелось называть их и здесь.
Далее я выяснил, что странная манера поведения Петрова никоим образом не связана с той операцией, которую мы с ним провели.
Рано утром следующего дня, когда я ещё не пришел в себя ото сна, он разбудил меня, но не только это было причиной того, что я вначале никак не мог сообразить, о чем он мне толковал. Петров, несмотря на ранний час, изрядно выпил - не настолько, чтобы совсем опьянеть, но вполне достаточно для того, чтобы быть на взводе и вести себя весьма агрессивно. По ходу его рассказа я понял, что произошло. Он долго предавался размышлениям по поводу своих трудностей в жизни, а затем, чтобы отвлечься, выпил рюмку. Потом он принял ещё семь таких же рюмок для того, чтобы поделиться своими трудностей с тем человеком, которому он доверяет.
Пока я приходил в себя, Петров вылил целый поток ругательств в адрес посла. Наконец он прекратил ругаться и, обращаясь напрямую ко мне заявил: Этот человек не терпит правды. Знаешь, что произошло? Дуся уволена.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и никак это не комментировать.
- После стольких лет честной и самоотверженной работы он уволил её только за то, что она высказалась в отношении него на собрании сотрудников посольства.
Эти регулярно проводимые собрания сотрудников посольства предназначались для того, чтобы поднять трудовую активность и энтузиазм коллектива. Они немного напоминали атмосферу некоторых собраний евангелистов, где участники публично каются в своих грехах и сообщают о грехах своих соседей. Кто-то из сотрудников поведает о допущенных им оплошностях, о случайных отклонениях от партийной линии или о порочных привычках; а иногда кто-то сообщит о негативных моментах, которые он подметил у своих коллег. В заключение посол, который обычно возглавляет такие собрания, вынесет кому-то выговор, прочитает нотацию и даст указание, или же дарует прощение.
По всей видимости, на последнем собрании посол резко высказался против Петровой за её отношение к жене посла. Он утверждал, что она ведет себя по отношению к жене посла неучтиво и не скрывает своей вражды ней. В качестве непростительного примера такого поведения он привел случай, когда Петрова выразила свое неодобрение к ней тем, что швырнула в неё какое-то кондитерское изделие, кажется торт, но не ясно, какой именно.
Излишне говорить о том, что такие обвинения вызвали резкий отпор со стороны супругов Петровых, в результате чего, они оказались в изоляции и лишились поддержки всего персонала посольства. Вероятно, Петров был прав, утверждая, что эти люди себе на уме и повели себя так, как им выгодней.
Произнося передо мной всю эту тираду, Петров высказывал все, что у него накопилось.
- Бедняжка Дуся, вот такова благодарность за твое самопожертвование, за работу по вечерам и выходным дням. Она вела всю бухгалтерскую работу и вдобавок выполняла функции секретаря посла. Но больше всего обидно потому, что она была такой добросовестной в работе, которая ей все заменяла в жизни. И вот появляется какой-то паршивый чиновник - карьерист и увольняет её лишь потому, что не терпит критики в свой адрес..
- Господин Генералов, - насмешливо произнес он, - господин Генералов ещё один представитель этой проклятой высшей касты. Это они - новые правители.
Ну, и все в таком духе. Суть его высказываний сводилась к тому, что новая бюрократическая каста пришла на смену аристократии царского режима, что она такая же замкнутая клика, безжалостная и жестокая, и ей так же наплевать на простого человека.
По-видимому, у Петрова была навязчивая идея в отношении Генералова.
- Я всего достиг тяжелым трудом и лишениями. У Генералова двое сыновей. Им не о чем беспокоиться. Их папаша проследит за тем, чтобы они попали в дипломатическое учебное заведение. О них позаботятся и, они получат прекрасные должности, вне зависимости от того, достойны они их или нет.
Когда он на момент сделал паузу, я произнес:
- Не могу поверить, что Дусю уволили. Какая несправедливость!.
Я старательно подбирал слова. - Судя по всему, увольняя Дусю, они хотят досадить вам. И их первый шаг - убрать с дороги её.
- Я знаю это. С тех пор, как её уволили, Дуся все время плачет. Дошло до того, что мы оба считаем лучшим выходом пустить себе пулю в висок.
Я как мог успокоил Петрова, сказав, что такие разговоры совершенно бессмысленны и я не хочу воспринимать их всерьез.
- В той жизни, которой вы живете, вы, конечно, можете так говорить, Майкл. Я бы все отдал за то, чтобы оказаться на вашем месте. Вы приходите и уходите, когда захотите, и вы самм себе хозяин. Над вами никто не стоит. Я скажу вам, что лучше работать здесь в артели на дорожном строительстве, чем жить всю жизнь в ежедневном страхе.
Я снова постарался успокоить Петрова. - Прежде всего, выбросьте из головы всякую мысль о самоубийстве. В любой ситуации - можете рассчитывать на меня. Приходите ко мне в мой дом и живите. Займемся каким-нибудь бизнесом, и не о чем будет тужить. Разумеется, это касается также и Дуси.
- Сейчас она меня более всего тревожит. Я прихожу в отчаяние, видя её в таком состоянии. И все из-за этой гниды Генералова.
Мне необходимо было сохранить контроль над ситуацией. Прежде всего, важно было ограничить конфликт рамками личной ссоры между Петровым и Генераловым. Я ни в коем случае не должен был резко изменить мою линию поведения человека, симпатизирующего Советскому Союзу, и дать Петрову основания полагать, что счел его вспышку выпадом против Советской системы. Это было бы совершенно неправильно, так как, независимо от того, что он имел против советской правящей касты, он на этой стадии был все ещё предан прежним революционным идеалам. А вот если продолжать трактовать ситуацию как конфликт между Петровым и Генераловым, тогда у меня не было причин сдерживать свою открытую поддержку эмоциональной вспышки Петрова.
Я знал, что на его разговоры о самоубийстве не следует обращать особого внимания, но меня очень интересовало, какими причинами все это было вызвано. Мне представлялось, что на все это был только один ответ Петров намеренно обостряет эту ситуацию до масштабов выбора между жизнью и смертью для того, чтобы эмоционально до такой степени крепко привязать меня к себе, чтобы для меня все остальные соображения отошли на задний план. Другими словами он хотел, чтобы верность дружбе перевесила мою политическую лояльность. Наверняка было только это, потому что он бы никогда не решился на такую рискованную игру, если бы не считал цель стоящей этого риска.
Что могло произойти, если Петров просчитался ? Одно мое слово там, где это нужно - а для Петрова я все ещё был советским агентом - означало бы трагический конец не только для Петрова, но и для его жены.
