Что могло произойти, если Петров просчитался ? Одно мое слово там, где это нужно - а для Петрова я все ещё был советским агентом - означало бы трагический конец не только для Петрова, но и для его жены.
С такими мыслями я продолжал беседовать с Петровым до тех пор, пока не убедил его вернуться в советское посольство в Канберре. Он понял, что может рассчитывать на меня, и что если возникнет кризис, то у него есть убежище, где можно укрыться.
Проблема работы с Петровым, как бы она ни была сложна сама по себе, стала казаться сравнительно менее значительной рядом с более важной, о которой мне приходилось постоянно думать - я ведь более не был агентом Службы безопасности. При нормальных ранее существовавших у меня возможностях для оперативной работы, все представлялось весьма однозначно у меня в руках находился сотрудник советского посольства, который, как мне точно известно, готов изменить своей стране.
Каким должен был быть мой следующий шаг? Я подумал об обращении в газеты по крайней мере в одну из них так как у меня были контакты с газетой Сидней Морниниг Геральд, однако сразу же отказался от этой мысли. Я понимал, что без санкции цензуры на публикацию такого материала обращение к прессе будет бесполезным. Я задавался вопросом, следует ли мне представить дело Петрова, как уже свершившийся факт. Должен признаться, что такая идея представлялась мне как возможность досадить тем людям, которые, как я считал, обошлись со мной подло. И снова я отверг и эту мысль, так как по ходу этого дела неизбежно предстояли контакты с официальными ведомствами.
Это вновь вернуло меня к мысли о Службе безопасности и, по зрелому размышлению, дружеские чувства и признательность к Норту, с которым я проработал так много лет, склонили меня к возобновлению контакта с Агентством..
Испытывая недобрые предчувствия, я позвонил Норту. Какова будет официальная реакция? Я не знал, захочет ли он встретиться со мной или даже выслушать меня. Я заново отчетливо припомнил мою беседу с мистером "Давайте обойдемся без имен", который сообщил мне, что решение обойтись без моих услуг принято окончательно.
Норт выслушал меня, попросил извинения за небольшую паузу (по-видимому, для консультаций с руководством) и вернувшись к телефону сказал: Мы будем очень рады видеть вас, мистер Бейкер.
Глава Двадцать вторая.
Не могу сказать, что Служба безопасности расстелила передо мной красную ковровую дорожку, но, по крайней мере, Джек Бейкер вернулся к прежней деятельности в результате официального решения. Большое примирение состоялось четыре дня спустя после того, как я рассказал Норту об эмоциональном взрыве Петрова. Со мной встретились Норт и Ричардс, который официально вел это дело до самого его завершения.
- Вы должны полностью отдавать себе отчет в том, насколько все это важно, - заявил Ричардс с самого начала. - Необходимо, - продолжал он, чтобы мы встретились с Петровым как можно скорее после того, как он примет решение о переходе на Запад. Мы будем ждать четкого проявления его собственного желания в этом отношении. Я беседовал с полковником Спраем, и это его прямое указание. Все дело будет реализовываться через нас. Иначе вы будете нести ответственность за безопасность Петрова.
Сотрудничество со Службой безопасности и работа по этому делу начались по моей инициативе, поэтому я подумал, что их позиция, изложенная Ричардсом, была, мягко говоря, странной. Однако вслух я ничего не произнес. В любом случае заявление о возложении на меня ответственности за безопасность Петрова было сущим вздором - закон не требует от гражданина, чтобы он нес за кого-то ответственность.
Ричардс не стал более продолжать в таком духе и оказался весьма любезным и даже щедрым, когда мы стали обсуждать основу, на которой я должен был возобновить агентурную работу. - Не стесняйте себя в расходах, сказал он. - Деньги более не станут предметом дискуссии.
Далее разговор пошел уже о конкретных вещах. Я четко дал понять, что впредь не стану работать по старой системе, представляя детальные отчеты о финансовых расходах. Это, как помнит читатель, было принципиальным вопросом, на котором мы разошлись со Службой безопасности. Теперь договоренность должна была быть достигнута на основе того, что предлагал я - общая сумма в пятьдесят пять долларов в неделю, из которой я буду брать и на мои собственные расходы.
Служба согласилась с пунктом об общей сумме на расходы, но предложила сорок пять долларов в неделю с оговоркой о том, что я могу запросить дополнительные средства, если у меня будут особые траты. В конечном итоге она предложила выплатить мне сто долларов в качестве компенсации моих расходов и затрат на автомашину (включая поездку в Канберру) в течение тех двух месяцев, которые я провел с Петровым в интересах Службы.
Я не стал спорить по поводу размера суммы, добившись согласия по вопросу, который лежал в основе нашей размолвки. В то время я записал в моем дневнике: Отношения наладились, и я очень рад, что восстановил контакт с ними.
Вечером того же дня, когда мы со Службой уладили наши разногласия, а это было 27 ноября 1953 года, ко мне домой приехал Петров. Он все ещё был очень озабочен, хотя та истерия, которая проявилась у него во время нашей последней встречи, уже прошла. Вопреки обыкновению Петров предпочел остаться у меня в квартире и никуда не ехать очевидно, ему хотелось спокойной беседы со мной.
Поставив рядом с нами пару бокалов с напитком и удобно усевшись в легком кресле, Петров начал разговор. И тут выяснилось, что в его голове полно историй об успешном устройстве жизни многих новых австралийских поселенцев. Видно было, что он уделил этому вопросу много внимания, так как приводил массу примеров.
- Ну вот хотя бы случай с тем человеком, - продолжал он. Проработав пару лет на лесозаготовках и скопив денег, он теперь купил лесопилку. А взять пример с другим. Он начинал работать шофером, а теперь у него целый парк грузовиков. Я сам беседовал с этими ребятами, и все было именно так.
Более всего ему нравились примеры успеха людей, работавших на земле, а среди них он предпочитал тех, кто занимался выращиванием цыплят на ферме.
Ход его мыслей принял настолько однозначный характер, что я не побоялся задать ему прямой вопрос: - Если бы у вас был выбор, то какое из этих занятий вы предпочли бы ?
- Разведение цыплят на ферме, - ответил он, и мне показалось, что он сказал это так же, как сказали бы в разных местах тысячи других людей, решивших, что настало время заняться практическим делом.
Теперь можно было не опасаясь дать понять Петрову, что если его мечты идут в таком направлении, то я мог бы помочь в их осуществлении. В ходе этого разговора я четко высказался в том плане, что инициативный и предприимчивый в Австралии человек может очень хорошо устроиться.
- Я тоже обратил внимание, - произнес я, - что много новых австралийцев, прибывших сюда без гроша в кармане, сейчас в финансовом отношении крепко стоят на ногах. И мне кажется, что любой энергичный человек, имеющий стимул и желание работать, просто обречен на успех.
- Да, Австралия - это процветающая страна, - отозвался Петров.
- Здесь людям не знакомы нужда и лишения. Знаете, я родился в Сибири и все, чего я достиг, досталось мне тяжелым трудом.
Петров отвел глаза и замолчал. Казалось, он забыл о моем присутствии. Сейчас его мысли были далеко и он вспоминал свое детство у себя на родине стране безбрежных просторов, бескрайних темных лесов и заснеженной тундры; стране, где время не имело значения, так как не о чем было особенно вспомнить и нечего ожидать, где человек работал как скотина и умирал как скотина в духооте тесных деревянных изб.
- Я родом из крестьянской семьи и мои родители не умели ни читать, ни писать. Отец умер, когда я был ещё маленьким его убило молнией. Мне тогда было семь лет и отца я помню смутно. Мы с матерью и двумя братьями - Иваном и Александром - жили в небольшой деревне Лариха в Тюменской области. Лариха не отличалась от других сибирских деревень она так же была фактически отрезана бескрайней тундрой от остального мира, от его забот и радостей. Семь месяцев в году у нас была зима, и снег лежал по пояс. Весной все утопало по колено в непролазной грязи, и в нашей деревне с трудом можно было пересечь улицу.
- Да. Жизнь была тяжелая и, чтобы выжить, приходилось быть стойким. Мы с братьями спали на полу в переполненной комнате. Постелью служила охапка соломы. Через год после смерти отца я пошел в школу в нашей деревне - это было с 1915 по 1917 год. Революция завершила мою учебу - все школы оказались закрыты. Следующие два года я вынужден был сидеть дома с матерью. В двенадцать лет мне пришлось начать работать, чтобы семья смогла выжить. С тех пор как умер отец, дела шли все хуже и хуже, и наша небольшая семья уже оказалась на грани голода. Мне, несмотря на мой юный возраст, не оставалось другого выбора, кроме как искать какую-то работу.
