стерлись, просто следователь не придал значения тому, что показалось ему пьяными бреднями.
Зато Савельева все прекрасно поняла. На людях она вновь изобразила святую женщину – ей было не впервой. Но странного алкаша она запомнила, наверняка навела о нем справки и обнаружила, что он дед якобы утонувшего Вани.
– Я ждал, что она меня засадит, – хмыкнул Гаевский. – Уж лучше б засадила! Я понял, что она все знает… Она при других улыбалась, но смотрела на меня, как змея… Это она не сорвалась, она специально, она очень хорошо собой владеет… Она хотела, чтобы я знал. Когда меня все-таки отпустили, чуток штрафанув, я обрадовался. Решил, что она просчиталась, в чем-то ошиблась… Дурак был, да?
– Дурак был, когда полез к ней открыто, – не удержался Ян.
– Ну и это тоже… Я передохнул и снова попытался за ней следить, да не тут-то было: она явно уехала из города, ее больше нигде не было. А может, затаилась? Хотя, скорее всего, уехала. Она ведь знала, что со мной будет дальше. Она сделала все, чтобы ее с этим не связали. А то ж кто-то мог додуматься: я ей машину покоцал, почти безнаказанным остался, вдруг мстить решила? Такая себе причина, но ей и этого не хотелось… У нее все было просто: я далеко, я не при делах! Вот тогда со мной и покончили.
Выставлено это все было как ограбление, и даже когда Гаевский смог дать показания, у него не было оснований в чем-то обвинять Савельеву – если не врать, конечно, а врать в том состоянии он не сумел бы. К нему подошли трое молодых людей весьма специфического вида – из тех, от которых сразу хочется бежать. Гаевский и побежал бы, да знал, что догонят. Отставному военному только и оставалось, что сохранить гордость.
У него потребовали деньги. Он отдал сразу и без споров. Не потому, что испугался или действительно принял их за грабителей, он прекрасно понимал, чем дело кончится. Ему просто было любопытно, как они отреагируют на покорность, явно не соответствовавшую их сценарию.
Троица, к сожалению, оказалась не совсем безмозглой, сориентировались они быстро. Гаевского обвинили в том, что он намеренно отдал им кошелек, а деньги спрятаны где-то у него под одеждой – так что лучше бы ему раздеться прямо здесь, если ему не нужны неприятности. Дальше любопытство Гаевского не простиралось, драку он начал сам, а чем она закончилась – уже не помнил.
Он очнулся в больнице. Попытался двинуться – и не смог. Ему показалось, что на него давит что-то тяжелое, и он, еще не до конца пришедший в себя, решил, что это старое одеяло. Но одеяла не было, они в реанимации не полагались. Он ждал, когда лекарства перестанут действовать и он снова сможет шевелиться. Он тогда даже не подозревал, что это не случится никогда.
По факту нападения завели уголовное дело. Тех троих искали, но, конечно же, так и не нашли. Беспомощный старик оказался на попечении родни, о продолжении расследования не могло идти и речи. Даже сын подумывал о том, чтобы сдать его в дом инвалидов. Но потом выяснил, какая его отцу полагается пенсия, и выделил уголок в детской. Судя по запаху, на этом он считал свой долг выполненным, а деньги – отработанными.
Для Вячеслава потянулись одинаковые дни. За окном сменялись сезоны. Для него это ничего уже не значило.
– Я ждал, что она придет ко мне, – криво усмехнулся он. – Найдет предлог, она бы сумела… А в больнице не нужно было и предлог искать, никто бы ее визит не заметил… Кроме меня, разумеется. Но она так и не пришла.
– С чего бы ей приходить? – удивился Ян.
– Поиздеваться… Тогда я был не в себе, психовал жутко, вот и подумал, что она может… А потом понял, что ей это не нужно. Она профи. От меня избавились, чтобы я не мешал, так-то я для нее ничего не значил. Ну а что с Ваней случилось… Я так точно не узнаю. Может, не узнает уже никто.
Судьба Вани в какой-то момент выстроилась вполне четко – не для Гаевского, для близнецов. Вот пострадал в необъяснимой аварии Тимур Максаков. Его мать поняла, что он может умереть в любой момент – или стать инвалидом, и тогда отец откажется от него. Ей нужно было вернуть прежнюю власть над мужем, и она наняла Марию Савельеву, которая каким-то образом добыла ей очень похожего ребенка. Все сходилось…
А потом рассыпалось под весом неумолимых дат. Ваня Гаевский пропал летом – но не тем летом, когда умер Тимур, а за год до этого. В то время с настоящим Тимуром Максаковым все было прекрасно, никто не догадывался, какая чудовищная участь его ждет. До аварии оставалось полгода…
В комнату заглянула невестка Гаевского, бросила удивленный взгляд на близнецов.
– Вы еще тут? Мне показалось, вы ушли…
– Уже уходим, – кивнул Ян. – Спасибо, что уделили время.
В квартире и в коридоре они не разговаривали. Не только потому, что боялись быть подслушанными, там просто дышать не хотелось. А вот на улице стало легче – снаружи по-прежнему царила непобедимая солнечная осень, шелестевшая золотыми листьями и полыхавшая тяжелыми гроздьями рябины.
– Ну и что у нас теперь осталось? – спросил Ян, когда они отошли подальше от подъезда.
– Осталась Вера в роли подозреваемой, только она теперь предстает какой-то совсем уж хтонической садисткой… Получается, она заранее готовилась к замене собственного сына.
– На кой ты вообще держишься за Веру? Ей это не выгодно ни с какой стороны: она этим ребенком мужа контролирует, зачем ей устраивать цирк с конями, меняя мальчиков?
– Я за нее держусь, потому что видела ее рядом с нынешним Тимуром и с прежним, – пояснила Александра. – Того она любила, этого сторонится.
– Если она любила его, тем более нет смысла убивать!
– Может, убила не она, а кто-то еще… Она же просто вынуждена была согласиться на замену, когда Тимура не стало. Ребенка не вернешь, а жить хорошо хочется – и да, я понимаю, как кошмарно это звучит!
– И что это за любовь такая? Я, конечно, не мать – по той простой причине, что не женщина. Но я предполагаю, что, если Вера действительно любила сына так, как ты говоришь, не согласилась бы она подыгрывать ни за какие деньги.
– Да уж… Тогда давай искать, кому еще его жизнь выгодна!
– Погоди с жизнью, давай на смерти сосредоточимся, – предложил Ян. – Возможно, если найдем того, кто напал на Тимура, а потом
