бывало прийти рано утром и вызвать полицию. По-моему, единственный разумный вариант.
– Так вы связываете инцидент с Линдой Олбрайт с… нынешним маньяком?
– Уверен в этом процентов на восемьдесят.
– Но почему тогда о нем никто не слышал целых пять лет? Где он был?
– Хороший вопрос. Понимаете, отец, я думаю, что те истории о себе, которые он рассказывал священникам – чистейшая правда. Не больная фантазия, а истина. Почему он оставлял семя быка в своих жертвах? Потому что он по жизни слабак и трус. Как сказала мне Линда, он не смог бы справиться со своей жертвой без ножа. У него слишком мало физических сил, а удовлетворить животную жажду ему хочется. Вероятно, он с детства ощущал в себе желание охотиться, желание забирать жизни, желание чувствовать себя господом Богом или кем-то подобным ему, но в человеческом обличии. Эта бесхребетная тварь возомнила себя быком… пока он убивает слабых, пока он охотится и удовлетворяет свою страсть. Он не извращенец, не педофил, он просто охотник, и все, что он говорил о себе в исповедальне – это все про него не сомневайтесь. – Я немного помолчал, собираясь с мыслями. – И вот я подумал, как человек с недостатком физической силы может охотиться? Как ему удается заманивать девушек? Сначала я решил, что он полицейский, ведь любой доверится тому, кто защищает. Но затем вспомнил, что есть еще одна профессия, которая априори гарантирует доверие к ее представителю.
– Священник…
– Вы все правильно поняли. Отец Иоанн невысокий, слабый, да он муху не сможет обидеть без ее согласия, вспомните его! К нему приходили на исповедь, ему рассказывали все свои тайны. Ему верили, как всевышнему, как полиции, а он этим пользовался. Вот только не могу понять двух вещей… Как произошло второе убийство? Если у него есть подельник, то это бы сразу все объяснило. И еще одно… отец, простите меня… – Я набрал воздуха в грудь и разом выдохнул: – …почему он не оставил семя в вашей дочери, бычье семя, почему он не нанес ей увечий, почему изменил свой «почерк»?
Лицо отца Гренуя на мгновение застыло каменной маской, и я поторопился продолжить, чтобы он опять не ушел в себя:
– Есть одно объяснение – у него было мало времени, он спешил. Но как-то слишком это неправдоподобно. Времени у него имелось предостаточно, он ведь специально подослал к вам того актера, чтобы сделать свое дело, пока вы с ним беседуете. И… есть все же еще и третий вопрос. Он знал вашу дочь? Почему она ему доверилась?
– Нет, не думаю, что он ее знал, – отец Гренуй медленно покачал головой. – А доверилась, возможно, потому, что он… раз уж речь у нас идет о служителях церкви… допустим, он представился моим коллегой, она увидела на нем соответствующее одеяние и пустила внутрь.
– Но ведь полиция не нашла в доме или около дома его отпечатков. Он должен был оставить их хотя бы на двери, если бы все было именно так. Впрочем, наверное, пришел в перчатках, – рассуждал я вслух. – Кстати, да, абсолютно нормальное явление в такую погоду. Уже на носу зима.
Отец Гренуй внимательно меня слушал, а когда я замолчал, неожиданно сказал то, что до этого почему-то не приходило мне в голову.
– Быть может, этот актер и есть сообщник убийцы? Ведь тогда многие вопросы отпадают сами собой.
– О… – я задумался. – Возможно! Он ведь профессиональный актер, и судя по его резюме, у него хороший опыт работы в театре – его проверяла полиция.
– Тем более. Актер может преобразиться в кого угодно.
Он встал с кровати и трясущимися руками налил себе воды в стакан. Выпил.
– Отец, не сочтите за дурной тон, но, может быть, у вас есть что-то покрепче?
На всякий случай я приготовился сразу же раскаяться в своих грехах.
– Нет, что вы, я не пью. Хотя после… Я хочу выпить чего-то очень крепкого, смертельно крепкого или просто яду.
Я поерзал немного, однако все же задал вопрос:
– Вы, наверное, поменяли свое отношение к Богу после всего, что с вами произошло?
Отец Гренуй сел обратно на кровать и закрыл глазами ладонями.
– Как я могу перестать веровать, если не я живу среди молитв, а молитвы среди меня? Если завтра нужно хоронить дочь. Читать проповедь, молитву. Хоронить ее. Без молитвы же не похоронишь. Как я могу перестать веровать, если вырос в семье священника и с пяти лет читал Библию? Строчка за строчкой. Абзац за абзацем. – Он убрал руки от лица. – Нет… я не могу отказаться от самого себя. Не могу отказаться от Бога. Я не читаю про него, я не молюсь ему, он просто живет во мне. Не знаю, понимаете ли вы меня.
– Пожалуй, все-таки мне не понять.
– Почему маньяк убил мою дочь? – спросил священник. Будто даже не меня спросил, а так, в пустоту.
– Ну, он написал…
– Потому что я нарушил священную тайну исповеди. Позволил полицейским услышать немое. То, чего не слышно нигде больше. Он зашил рот ее нитками, чтобы я смотрел на нее и видел, что я наделал. Чтобы с этим чувством я жил оставшиеся годы.
– Вы останетесь священником?
Отец Гренуй как-то неловко, кособоко пожал плечами:
– Мне некуда больше идти. Кроме дома.
Я понимал, что веду себя бестактно, однако мне не хотелось пока обрывать наш разговор, и я продолжил:
– Вы, наверное, больше не доверяете полиции?
– А как можно довериться тому, кто сказал: «Я спасу многих невинных людей», а в итоге позволил убить самого дорого для меня человека? Это обман. Как можно верить тому, кто обманул?
– Но это было не в их силах, отец. Убийца умен, очень умен. Он хоть и моральный калека, но голова на плечах у него есть. Никто не мог знать, что убийство произойдет именно в тот момент, когда маньяк идет навстречу с поднятыми вверх руками. Я не оправдываю полицию. Просто вижу со стороны, что они были бессильны. Хотя… именно тогда мне казалось, что должно случиться что-то страшное.
Веки отца Гренуя опустились и словно нехотя поднялись обратно.
– И как же полиция его возьмет? У них нет против него никаких улик. Он чист. А то, что соврал, так за такое не сажают.
– Линда Олбрайт – единственный человек, который может доказать его вину. И, кстати… у меня к вам просьба, отец, личная просьба.
Глаза у него были красными от слез и полопавшихся капилляров. Выглядело это довольно неприятно. Но он ждал моей просьбы.
– Присмотрите за Линдой. Присмотрите за ней, как за родной дочерью.
