пущу. Не вынесет наша семья такого позору. Слышишь, Глашка, когда успела с барином договориться? Плетей на сеновале захотела? Так я тебя быстро ими угощу и за косы оттаскаю.
Глафира залилась слезами.
– Ни о чем я не договаривалась. Барин просил меня во флигель в усадьбе переехать, так отказалась я. Сказала, что не хочу бесчестья такого. А настаивать он не может. Я же не крепостная.
Краешком глаза она видела, что батюшка усмехнулся вдруг в свои густые усы. Вот только причину его усмешки не поняла. Видела только, что он, в отличие от матери, совершенно на нее не сердится. Не винит в том, что она дурно поступила.
– Охолонись, Марфа. Остынь, – продолжил он добродушно. – Зря ты девку виноватишь. Не делала она ничего плохого. Теперь-то все понятно. Я-то думал, с чего это барин разум потерял, а ты, оказывается, ему укорот дала. Отказалась в позорное сожительство вступать. Ай да Глашка, ай да девка.
– Ты чего, Никитушка. – Марфа растерянно смотрела на мужа. – Одобряешь ее, что ли? Распустил ты ее совсем. Девке скоро девятнадцать годов. Замуж давно пора, чтобы муж ее караулил, а не мы с тобой. А она все нос воротит и от женихов отказывается. Вот и дождалась, что барин ее усмотрел и во флигель зовет.
– Остынь, Марфа, я сказал, – батюшка повысил голос, что на памяти Глафиры случалось крайне редко. Даже не каждый год. Никита Якунин любил свою жену. – В том-то и дело, что Глашка умнее нас с тобой будет. Граф Алексей Константинович хочет видеть ее своей законной женой.
– Как это? – не поняла Марфа.
Смотрела оторопело, переводила взгляд с мужа на старшую дочь да глазами хлопала.
– Да так это. Жениться он хочет на нашей Глафире. Сказал, что раз службу оставил и теперь безвылазно сидит в своем имении, волен обвенчаться с кем угодно. Разрешения на это ему испрашивать не нужно. С местным священником он договорится, да и не откажет тот ему ни в чем. Уж какие пожертвования с имения на храм идут, я-то знаю.
– А семья его что скажет? А соседи? – охнула Марфа.
Глафира же сидела ни жива ни мертва, чувствуя, как растет у нее в груди неведомое до этого чувство. Победы? Восторга? Предвкушения новой жизни?
– Семьи у него нет. С умершей женой им бог деток не дал. Так что всех наследников – один двоюродный брат по материнской линии. Так тот волен негодовать, сколь угодно долго. А соседи… Алексей Константинович сказал, что ему это безразлично. Мол, кому интересно его общество, тот посторонится да перестанет. А кто не перестанет, на того и смотреть незачем.
Так и случилось, что осенью 1860 года государственная крестьянка Глафира Якунина на зависть всей округе вышла замуж за графа Алексея Константиновича Румянцева, а год спустя родила ему дочь, которую назвали Натальей. В том же 1860 году уехал обратно на родину в Германию управляющий имением Румянцевых, и этот высокий пост занял отец графской жены, Никита Якунин.
Рождение дочери до этого бездетный граф Румянцев воспринял с восторгом. Свою молодую жену он не просто обожал, а носил на руках, выписывая ей наряды, как и обещал, из Парижа. Дарил украшения, компенсируя невозможность участия в балах и других губернских и уездных собраниях.
Как и следовало ожидать, женитьба барина на крестьянке вызвала в округе немалую бурю. На какое-то время Алексей Константинович и вовсе стал изгоем. В дом его, будучи человеком довольно либеральных взглядов, приезжал только уездный доктор, да еще парочка старинных друзей бывала, пусть и без жен.
Один из них, помещик Александр Чирков, до самой свадьбы пытался отговорить друга от опрометчивого шага, но Румянцев оставался непреклонен.
– Помолчи, Саша. Это моя последняя любовь. Никогда в моей жизни такого не было. Я без этой женщины ни спать, ни дышать не могу. И мой долг, как порядочного человека, обеспечить ее и наших детей, если бог их нам даст, до конца их дней. Я старше Глафиры на тридцать пять лет. Я умру, что с ней станет? А так и титул детям будет, и поместье, и деньги с него. И не отговаривай меня. Я все решил.
«Седина в бороду – бес в ребро», – перешептывались благочинные матроны из приличных семейств, куда теперь графу Румянцеву и его постыдной жене вход был закрыт. Но ни Алексей Константинович, ни Глафира по этому поводу нимало не печалились. И сама она, и дочь их Наталья, и будущие другие дети могли теперь претендовать на получение дворянства.
В 1865 году у Румянцевых родился второй ребенок, сын Федор. На рождение долгожданного сына старый граф подарил жене уникальную вещицу – не только красивую, но и стоящую целое состояние. Во сколько именно обошелся ему подарок, Глафире было неведомо. Управляющий Никита Якунин знал, разумеется, цену, поскольку заказывал вещицу в Санкт-Петербурге и обеспечивал доставку в имение, но язык за зубами держал крепко. Лишь велел Глафире беречь подарок пуще глаза да намекнул, что обошелся он в сумму, равную двухлетнему годовому доходу от поместья.
Поместье же приносило десять тысяч рублей дохода в год. Это Глафире было прекрасно известно. Так что цену небывалому подарку она могла представить. А еще спустя два года граф Алексей Константинович Румянцев простудился на охоте с подсадной уткой, промокнув до нитки, тяжело заболел и умер. В двадцать шесть лет барыня Глафира Румянцева осталась молодой вдовой с двумя маленькими детьми, а также полноправной владелицей процветающей усадьбы.
Кормила усадьба не только ее детей, но и родительскую семью. Никита Якунин по-прежнему управлял поместьем, которое богатело благодаря его уверенным действиям. На подхвате у него был сын Артем, которому исполнилось двадцать два года. Постигая хитрую науку, он делал значительные успехи, все больше превращаясь в правую руку отца.
Ангелине Якуниной шел восемнадцатый год. Как и старшая сестра, отвечать на предложения руки и сердца она не торопилась, мечтая о такой же выгодной партии, как у Глафиры. Вот только других холостых графов, готовых обвенчаться с крестьянской дочерью, в округе не наблюдалось. Да и внешне Ангелина явно проигрывала старшей сестре, даже после рождения двоих детей и последующего вдовства оставшейся ослепительной красавицей.
В Ангелине же не было ничего примечательного. Вся она была какая-то неброская, с неярким, словно полустертым лицом, на котором отпечаталось сонное выражение. Работать она не любила, избегая даже малообременительных хлопот по дому в помощь Марфе. В хозяйстве, к которому так склонны были ее отец, старший брат и Глафира, она ничего не смыслила. Предложение отца стать в усадьбе
