Стив кивнул:
— А если, например, так? Джоэл заходит в кухню, берет нераспечатанную коробочку домашнего сыра, быстро выходит, подмешивает синекван, возвращается и объявляет Келли, что идет немного прогуляться с собаками.
— Конечно, она могла куда-нибудь отлучиться с кухни…
— Безусловно. Но, разумеется, ей все это проделать было бы значительно легче, чем ему. И вот еще что! Они не из тех семейных пар, у которых все врозь и пополам. Есть семьи, имеющие два телефона, потому что иначе они ссорились бы из-за оплаты телефонных счетов. И если позвонить жене по номеру мужа, он не позовет ее, а попросит перезвонить по другому номеру, и наоборот. Так вот, у Бейкеров все не так.
— Думаешь, Джоэл догадался бы, если бы она…
— Конечно, догадался бы. Он, несомненно, все знал. Если не в случае с Донной, то уж в случае с Элейн — точно. Он бы не поверил, что это простое совпадение. Два раза! Он просто не мог не вычислить, кто это сделал, даже если бы она не делилась с ним своими планами. Но что ему было делать? У него был такой гордый, независимый вид, когда мы разговаривали. Я понимаю его. Келли — его жена.
— Они обе — женщины, — тупо проговорил Стив.
— Только не друг для друга! Потому-то они и убили Элейн. И Донну. Они просто хотели, чтобы все оставалось как есть.
— И я хочу того же, — сказал Стив.
Он встал с матраса, отвел Рауди в смотровую и вернулся. Я так и сидела на матрасе. Стив подошел ко мне и сказал:
— И слава Богу, мы с тобой не однополые!
Около пяти часов утра сердце мое переместилось из груди в больную руку и стало так пульсировать, что я проснулась. В коридоре стоял удушливый запах больных собак и здоровых людей. Стараясь не потревожить Стива, я нашла свою одежду и прокралась в комнату, где лежала Кими. Бледный свет раннего утра просачивался в окно, но никакое утро не покажется тебе тусклым и хмурым, если у тебя есть хорошая собака. Кими с некоторым усилием встала на ноги, встряхнулась, повиляла своим чудным, толстеньким хвостиком и стала тихонечко подвывать. Я открыла клетку и выпустила ее. На ногах она держалась не очень твердо, они плохо сгибались, но настроение было приподнятое.
— Кажется, завтрака тебе сегодня не полагается, — шепнула я ей, — уж извини!
Я нагнулась, и она с некоторым усилием закинула передние лапы мне на плечи. Мне пришлось помочь ей. Потом она умыла меня своим влажным языком. Рауди как будто во сне почувствовал, что кто-то еще претендует на мою любовь, ворвался в комнату и боком оттер от меня Кими.
— Осторожно, — тихо сказала я. — Полегче, Рауди.
Стив что-то пробормотал во сне. Сидя на корточках, с пульсирующей болью в руке, в грязной одежде, с противным утренним вкусом во рту, с лоснящимся от собачьей слюны лицом, я, как ни странно, чувствовала себя счастливой! Как-никак, у меня две прекраснейших в мире собаки. Они ласковы, умны, нежны, и, главное, они живы! Их безопасность только подогрела мой вчерашний гнев. Нужно ли мне знать, кто из Бейкеров чуть не убил их? А они, если бы чудом спаслись от смерти, как спаслась я, перестали бы взвешивать, прикидывать, собирать информацию о том, кто мог меня отравить? Маламуты не затевают драк. Но они никогда и не уклоняются от схватки. Не я первая начала. Так почему я должна бежать? Представьте себе аляскинскую лайку, которая дала кому-нибудь двадцать четыре часа на размышления, как это сделала я! Сука-маламут никогда не побоялась бы выступить против другой собаки женского пола. Лайки лишены каких бы то ни было предрассудков и обо всем судят совершенно беспристрастно. Они не боятся собственной силы и не колеблясь вступают в единоборство.
Рука болела дьявольски, но мне казалось, что это пульсирует не боль, а моя ярость. Но голова у меня была ясная. В этом деле никто не играл по-честному: ни Донна, ни Элейн, ни Бейкеры.
Часом позже я остановила машину на Лейквью, напротив дома Джоэла и Келли Бейкер. Волосы у меня еще не высохли после поспешного душа, принятого дома. Что-то заставило меня одеться в черное: черные джинсы, черный бадлон с высоким горлом, черный пуловер. Мое лицо в зеркале ванной комнаты было таким белым, как будто его припудрили тальком, и я не стала применять косметику. Лицо выглядело очень худым и каким-то застывшим. Я не могла заставить себя улыбнуться.
День выдался такой холодный, что мне показалось, мои влажные волосы обледенели, пока я дошла от машины до дома Бейкеров. Если бы на мне не было перчаток, то на кованом молоточке входной двери мог бы остаться лоскут кожи с моей здоровой руки. Кнопка звонка на двери тоже была, но его переливы сейчас звучали бы как-то некстати.
Нип и Так сразу поняли мои намерения. Едва я успела постучать, как они уже были у двери. Я слышала их совсем близко. Родезийских риджбеков дрессируют для охоты на крупного зверя и для охраны дома. Наверно, есть породы, которые рычат громче, но никакие другие собаки не делают этого столь угрожающе, как эти африканские охотники на львов. Когда рычат мастифы или ротвейлеры, это кажется естественным. У них и вид устрашающий. А риджбеки… Спокойные, мирные создания, сильные, но изящные… И этот леденящий душу утробный рык! Звук рождается где-то в брюшной полости, перекатывается и крепнет в глотке и наконец разражается громом в пасти риджбека. Вообще я не боюсь собак, но когда услышала этот мощный рев, сердце мое увеличилось в размерах вдвое, а в ушах зазвенело. Я наконец поняла, что роднит Бейкеров с их собаками: и те и другие — не те, кем могут казаться.
Не знаю, ждала ли меня Келли Бейкер. Она открыла дверь, придерживая Нипа за ошейник, а этот красавец все еще тихо рычал и сверкал на меня глазами. Ему вторила Так, держась чуть позади Келли.
— Собаки… — сказала я. — Сегодня утром я много думала о собаках. Я размышляла о собаках и обманах.
— Входите, — сказала Келли. — Они вас не тронут.
Ее тонкая нежная кожа была еще бледнее моей, только под глазами виднелись темно-красные прожилки. На ней был испачканный мукой голубой передник, а под ним — персикового цвета спортивный костюм.
— Я знаю, что не тронут, — сказала я и сама почувствовала уверенность в этом. Несмотря на свою пульсирующую болью руку — неопровержимое доказательство того, что меня может укусить собака, — я их не боялась. Я боялась ее, и гораздо больше, чем Джоэла в свой прошлый приход, да и теперь тоже.
Холл, как и кухня, был выложен красно-коричневым кафелем. Линолеум у меня на кухне — подделка этого кафеля. Я пока не могу себе позволить настоящий кафель. В углу холла стояла большая вешалка в викторианском стиле, на ней висело несколько парок Келли, а наверху, на полочке, были разложены ее шапочки и варежки. Рядом с массивной вешалкой Келли казалась совсем крошечной, да и две большие собаки, как всегда, подчеркивали ее хрупкость и женственность.
На низком столике в холле цвели какие-то белые цветы в изящно расписанном горшочке. Душноватый аромат весенних цветов, выращиваемых дома, смешивался с запахом свежего хлеба.
Келли подтолкнула Нипа в сторону кухни, Так потрусила следом, то и дело оглядываясь на меня. На стойке вишневого цвета громоздился промышленных размеров миксер. Подходило тесто. Рядом лежала широкая, припудренная мукой доска для разделывания теста. На другой доске красовались четыре неестественно крупных апельсина с красноватой кожурой. Один из них был уже очищен и нарезан кружочками. Рядом с ним лежал нож с белой ручкой и наточенным, острым, как бритва, лезвием. Духовка была включена. Какая-то невероятная машина из будущего издавала булькающие звуки и пахла французскими хлебцами. Келли просто готовила обыкновенный завтрак. Впрочем, нет! Идеальный завтрак! Самый лучший кофе! Отборные апельсины! Домашний хлеб!
— Садитесь, пожалуйста. — Келли отпустила наконец собачий ошейник и указала рукой на высокий табурет посередине кухни. Собаки перестали рычать и улеглись на кафель. — Я не предлагаю вам поесть.
— Это правильно. Не предлагайте! — согласилась я.
Я села на табурет. Передо мной на столике лежала пачка разлинованных карточек размером пять на восемь. В верхних уголках карточек красным был вытиснен цветочный орнамент и между стилизованными цветочками слова: «Рецепты Келли Бейкер». На одной из карточек аккуратным почерком был записан рецепт ржаного хлеба с изюмом. Некоторые листочки были пока чистые.
— Вы слышали то, что я передала вам по телефону?
Келли приоткрыла дверцу духовки и заглянула внутрь. Потом повернулась ко мне и, безвольно уронив руки вдоль тела, расплакалась.
— Вы должны понять, что никому не позволено поступать так с моими собаками, — сказала я. — Никому. Никто не смеет причинять им вред. Ни им, ни мне. Не знаю, почему вы решили, что вам это позволено. И прекратите плакать! Где Джоэл, черт возьми?
Она смахнула слезы, потом вытерла руки о передник.
