Он кивнул:
— Решай сама. Мое глубокое убеждение, что женщина, не имеющая никакого осмысленного занятия, не работающая и незамужняя, должна беречь каждый доллар. Но, если ты думаешь иначе...
Он развел руками и снова улыбнулся себе под нос.
Луана встала и вышла из комнаты.
Я тоже ушел и больше никогда с ними не встречался. А что я мог им сделать? У меня не было никаких доказательств. И взять с него было нечего. Я даже был лишен возможности его поколотить, учитывая его преклонный возраст.
Вот так все и было. Вот чем закончилось мое сотрудничество с «джентльменом старой закалки», «истинным аристократом», «почетным гражданином города» и все такое.
Мне понадобилось вкалывать пять лет, чтобы выбраться из долгов.
* * *
Когда я вернулся в павильон, Ральф подметал полы. Мы перекинулись парой слов, и я пошел прогуляться по пляжу. Это была приятная прогулка — я прошелся мимо всех зданий, что построил за свою жизнь, и убедился, что никто не построил бы лучше. Но с другой стороны это зрелище причинило мне немалую досаду, поскольку я мог бы заработать гораздо больше, берясь за более дешевые подряды. И строй я дешевле, мои дела обстояли бы теперь совсем по-другому.
Я размышлял, какого черта мне пришло в голову вбухать столько денег в сезонные курортные сооружения. Видимо, тогда я вообще не думал, а просто строил, а я не умел делать это плохо.
На пляже я наткнулся на Дэнни Ли, девушку, что пела у Мака. Она была в купальнике, загорала, и я подсел к ней поболтать. Разговор получился недолгим, по крайней мере, не таким долгим, как мне бы хотелось. Знаете, я не умею говорить ни о чем, просто болтать о разных пустяках. И я испугался, что если задержусь, то скажу, пожалуй, что-нибудь лишнее. Потому что таких девушек, как она, одна на миллион. Это мой тип женщины.
Такие девушки, если они с вами, то до конца. Они способны на все ради вас, даже на убийство, даже если знают, что за это им придется заплатить собственной жизнью. Это видно в ней, по крайней мере, я это в ней видел. К тому же и внешнее оформление вполне соответствовало содержанию.
Впрочем, если она и была женщиной в моем вкусе, то я мужчиной в ее вкусе не был. Не стала бы она иметь ничего общего со старым пузатым уродом вроде меня, даже если бы и не водила на веревочке Ральфа Девора. Поэтому я смылся, не дожидаясь, пока сваляю дурака.
Я повернул обратно к павильону. Рэгз окликнул меня из своего коттеджа, и я зашел к нему выпить кофе.
Он поинтересовался, как у меня с деньгами, и я сказал, что ничего не изменилось. Он признался, что и сам в таком положении, что хуже некуда.
— Даже не знаю, что и делать, Пит, — сказал он. — Когда здесь все закончится, я уже не смогу держать оркестр, а ехать куда-то одному неохота. Я бы остался, будь жизнь здесь более-менее приемлемой. Правда, нелегко будет отменить гастроли, к тому же Джейни с детьми осталась в Нью-Йорке.
— Понятно, — ответил я, глядя в пол, — мне было ужасно неловко каждый раз, когда он упоминал об этих самых детях. — Я хотел спросить, как у тебя с записями? Может быть, с ними что-нибудь выйдет?
Он фыркнул и разразился ругательствами. И заявил, что записывать больше ничего не собирается, по крайней мере, до тех пор, пока не будет уверен, что дело будет сделано как следует. А это маловероятно, пока у него нет собственной студии звукозаписи.
— Может, когда-нибудь и будет. Если бы я был в другом положении...
— Конечно, — отрезал он. — Забудь, что я сказал, Пит. Я знаю, что мне не суждено, хотя это единственное, чем я действительно хотел бы заниматься.
Он отхлебнул из своей чашки и долил в нее виски. Потом сделал глоток, облизнул губы и пожал плечами. И через минуту поинтересовался, что я думаю насчет Дэнни Ли и Ральфа.
— Я имею в виду, к чему у них идет?
Я пожал плечами и сказал, что не задумывался на эту тему.
Он помрачнел:
— А я задумывался, и мне кажется, что у них серьезно. Но эти двое, особенно Ральф, не производят впечатления влюбленной парочки. Они не стали бы так рисковать, если бы у них был другой выход.
— Наверное, не стали бы, — ответил я.
— Я долго размышлял об этом. Знаешь, когда я их познакомил, то сказал ей, что он — богатый человек. А потом спрашивал себя, не смешно ли...
— Что?
— Ничего особенного. — Он рассмеялся. — Просто пришла в голову одна безумная мысль.
— Наверное, я пойду, скоро ленч.
Возвращаться в город я решил по дальней дороге. Путь пролегал мимо церкви. Я было уже прошел мимо, но задержался, вернулся обратно и остановился напротив незастроенного участка между церковью и домом приходского священника.
Я постоял там, придав лицу выражение живого интереса и задумчивости. Потом вынул из кармана линейку и притворился, что произвожу замеры.
Занавеска на одном из окон дома, где жил священник, зашевелилась. Тогда я достал блокнот и стал набрасывать в нем цифры, как бы производя какие-то расчеты.
Этот пустующий участок частенько служил мне источником развлечения.
Однажды я притворился, будто обнаружил там заросли марихуаны, потом распустил слух, что собираюсь купить участок и построить тир. И первый и второй трюк заставили приходского священника здорово поволноваться. Я знал, что он следит за мной из-за занавески. Смотрит и думает, и в нем снова просыпается беспокойство.
Наконец он вышел из дома. Конечно, ему не хотелось, но он ничего не мог с собой поделать.
Я сделал вид, что не замечаю его, и все продолжал измерять и подсчитывать. Он потоптался во дворе, потом подошел к ограде.
— В чем дело, мистер Павлов?
— Да, сэр, — ответил я, — мне кажется, все будет отлично.
— Отлично? — Он уставился на меня слезящимися глазами, и я заметил, что губы у него дрожат. — Что вам нужно, мистер Павлов? Чего вы от меня хотите? Я — старый человек, и...
— Когда-то вы им не были, вспомните хорошенько. А что касается этого участка, так я как раз думал над тем, не разместить ли здесь прачечную. Мне пришло в голову, что вы можете подкинуть мне работы.
Конечно, он понимал, к чему я клоню, да ничего странного в этом и не было.
Он поднял на меня свои слезящиеся глаза, раскрыл было рот, но снова закрыл его.
А я объяснил ему, как собираюсь развернуть свой простынный бизнес.
— Я расскажу вам, как собираюсь действовать. Вы настропалите своих приятелей присылать мне свое белье, и, какие бы там ни были дыры, — к примеру, если в них стреляли из ружья, — я берусь не оставить от них даже воспоминаний. Признаюсь, я более чем честен, потому что могу сам их там и понаставить.
— Мистер Павлов, можете вы, наконец...
— Наверное, вы некоторое время можете обойтись меньшим количеством скамей в вашей церкви? — продолжал я. — Кое-кто из парней предпочитает постоять. Так же, как те, кому когда-то доставалось кнутом.
Я ухмыльнулся и подмигнул ему. Он стоял, прислонившись к забору, рот кривился, руки сжимались и разжимались на штакетинах.
— Мистер Павлов, ведь столько времени прошло...
— Мне так не показалось, — ответил я, — правда, у меня хорошая память.
— Если бы вы знали, как я жалею об этом, сколько раз я просил у Бога прощения...
— Правда? Тогда я могу идти, я и так слишком задержался, пожалуй, еще аппетит пропадет.
Мой дом был рядом, большой, двухэтажный, с просторным двором. Вряд ли можно было найти в городе дом лучше, но это только с виду. Потому что внутри просто черт знает что.
У меня совершенно не было времени, когда я достраивал его, тогда, пятнадцать лет назад. Одновременно с ним я взялся за строительство еще четырех или пяти, чтобы заработать на жизнь, и мне казалось, что сначала я должен закончить с ними, а уж потом заниматься своим собственным жилищем. Так я и поступил. Но тем временем мои соседи явились ко мне с петицией. Я разорвал ее на кусочки и вернул им. Они вызвали меня в суд, но мне удалось загнать их в тупик. Если бы только они оставили меня в покое, поняли бы, что речь идет не только об их удобствах. Они пытались оказать на меня давление, но это еще никому не удавалось.
Я так и не покрасил дом. Так и не навел порядок во дворе, и там до сих пор валялись оставшиеся доски, козлы, кирпичи и прочий строительный хлам. Была еще пара древних тачек, прогнивших и разваливающихся на части, и старое корыто с окаменевшим цементом. Там еще...
Впрочем, достаточно.
Выглядит это чудовищно. Скорее всего, по-другому здесь и не будет, по крайней мере, я не верю, что произойдут перемены.
Было около двенадцати часов, когда я пришел на ленч. Мира и моя жена Гретхен уже накрыли на стол и теперь дожидались меня, стоя возле своих стульев.
Я поздоровался. Они что-то пробормотали в ответ и втянули головы в плечи. Я разрешил сесть, и мы сели за стол.
Я разложил по тарелкам еду, взяв себе двойную порцию, — сегодня была говядина с картофельными клецками, — и только потом рассказал о предложении доктора Эштона.
