Они подъехали к ее дому. Ему страстно захотелось заняться с ней любовью, утонуть в ней и никогда не всплывать на поверхность. Она была как теплый кусочек веселого и радостного дня, который ему не хотелось покидать.
– Ты зайдешь? – спросила она, видя, что он не двигается.
– Нет, я должен ехать домой.
– А еще говоришь, что у тебя недостает смелости.
Она посидела неподвижно еще несколько мгновений, а когда начала вылезать из машины, Слайдер заговорил:
– Ты знаешь, что завтра похороны Анн-Мари?
– Нет, я не знала. Ты поедешь туда?
– Как частное лицо, не официально. Хочешь поехать со мной?
– Да. Я хотела бы поехать. Со всем этим так легко забыть о ней.
Она серьезно посмотрела на него, желая убедиться, что он понял смысл ее слов, и он, разумеется, понял, что она имела в виду. Он коснулся ее лица кончиками пальцев и поцеловал в губы, но так, как будто благословлял.
– Завтра я за тобой заеду, – сказал он.
* * *
Даже будучи подготовленным, он не ожидал, что похороны будут такими угнетающими. Ночью потеплело, и начался противный дождь, продолжавший идти весь день, и в одиннадцать утра было так же сумрачно, как могло быть и в четыре часа ночи. Вдобавок к этому, людей, провожавших Анн-Мари в последний путь, было настолько мало, что все от этого выглядело много хуже. Да, конечно, у нее не было других родственников, кроме тетки, но Слайдер ожидал, что будут еще какие-то друзья или знакомые, люди из ее прошедшей жизни, хотя он едва ли мог сказать, кто бы это мог быть. Фактически же домашняя жизнь Анн-Мари Остин была представлена миссис Рингвуд, сопровождаемой экономкой, капитаном Хилдъярдом, поверенным и пожилым человеком, оказавшимся садовником миссис Рингвуд; со стороны ее жизни, относившейся к работе, были лишь Джоанна и Мартин Каттс.
– Я думаю, пришли бы и другие, если бы их предупредили пораньше, – прокомментировала Джоанна без осуждения в голосе.
– Сью Бернстайн позвонила Рут Чизхолм в Бирмингем на случай, если кто-то из тамошних захочет приехать, но, похоже, никто так и не смог, – добавил Каттс.
– Наверное, для них это слишком далеко, – сказала Джоанна.
– Глупости. От Бирмингема сюда ближе, чем от Лондона.
– А-а. Ну, вероятно, они сегодня работают, – неубедительно подытожила Джоанна.
Служба была до отвращения сокращенной и не вызвала духовного подъема у Слайдера, который предпочитал либо свою Высокую церковь, либо вообще никакой, и никогда не мог преодолеть мысли, что современный перевод молитвенника, будучи настолько плохим, практически являлся кощунством. Так что ничто не могло отвлечь его мысли от того факта, что Джоанна села рядом с Мартином Каттсом, и что, когда она заплакала, Мартин обнял ее, а она положила голову ему на плечо. Слайдер просто возненавидел его за эту постоянную скользкую готовность проявлять физическую привязанность. Почему я никогда не мог быть таким? – возмущенно спрашивал он сам себя. То, что Каттс с такой легкостью давал и брал, ему, Слайдеру, всегда стоило мучений и усилий...
Поминальное слово на краю могилы было кратким, и сразу после него, настолько быстро, насколько это позволяли приличия, все заспешили прочь в поисках укрытия от дождя. Слайдер оказался в непосредственной близости от миссис Рингвуд, рядом с которой для моральной поддержки топтался капитан Хилдъярд.
– Я удивлена, видя вас здесь, инспектор, – величественно произнесла миссис Рингвуд, – вы здесь официально представляете полицию?
– Нет, мэм, я здесь в частном порядке.
– В частном порядке? – Она приподняла бровь. – Как это может быть? Вы ведь не были дружны с моей племянницей, не так ли?
– Нет, мэм. Но я ощущаю свою глубокую причастность к ее делу – достаточную, чтобы захотеть выразить свое соболезнование и уважение.
– Как это освежает, когда узнаешь, что и у вас, ребята, есть место для человеческих чувств, – вставил капитан Хилдъярд, улыбаясь желтыми зубами из-под усов, дабы показать, что это всего лишь шутка, хотя глаза его были такими же бегающими и блестящими, как и в прошлую их встречу. Он обернулся, чтобы рассмотреть Джоанну.
– А вы, молодая леди, вы были подругой нашей бедной, дорогой Анн-Мари?
Джоанна, казалось, была сбита с толку и даже разозлена направленным на нее взглядом с неискренними словами. Она поглядела на его галстук, избегая встречаться с ним глазами, и резко ответила:
– Я «делила с ней парту» в оркестре. А как насчет вас? Я никогда не слышала, чтобы она упоминала о вас как о своем друге.
Это прозвучало грубо и вызывающе. Слайдеру показалось, что глаза Хилдъярда стали откровенно враждебными, хотя ответил он Джоанне спокойным и ровным голосом.
– Я знал бедное дитя с той поры, когда она была еще малюткой. Принадлежа к совершенно другому поколению, я едва ли мог бы претендовать на звание друга, но я знаю, что она относилась ко мне с доверием и привязанностью. Это, вероятно, одна из привилегий моей профессии, завоевывать место в сердцах моих юных клиентов. Много раз я приходил, чтобы вылечить ее пони от колик, а щенка от глистов, и поверьте мне – нет лучшего пути, чтобы завоевать любовь ребенка.
– Может быть, заедете к нам на стаканчик шерри? – внезапно произнесла миссис Рингвуд куда-то в пространство.
Это напомнило Слайдеру времена школьной латыни, когда он изучал правило построения фраз, которые «предусматривают отрицательный ответ». Интонация миссис Рингвуд явно имела тот же эффект.
– Нет, благодарю вас, мэм. Я должен вернуться в Лондон. – Поворачиваясь на дорожке, чтобы направиться к машине, он оказался бок о бок с миссис Рингвуд, тогда как Хилдъярд был вынужден отступить назад и занять место рядом с Джоанной.
– Кстати, миссис Рингвуд, – продолжил Слайдер, понижая голос и наклоняясь под зонтик поближе к ее уху, – вы когда-нибудь навещали Анн-Мари в Бирмингеме после того, как она устроилась на работу в оркестр?
– Определенно нет. С чего я должна была навещать ее?
– Вы никогда не были в ее квартире?
– У меня не было причин для этого.
– Значит, у вас никакого представления о том, в какого рода месте она жила? Снимала ли она квартиру? Или делила ее с кем-то?
Она высказала раздражение.
– Я об этом вообще ничего не знаю. Я уже говорила вам раньше, инспектор, я ничего не знаю об ее личной жизни. Я бы предложила вам поспрашивать у некоторых ее друзей-музыкантов.
Слайдер поблагодарил ее, подхватил под руку Джоанну и удалился вместе с ней по боковой дорожке. Значит, это не была квартира тетки – эта возможность теперь была исключена. Но что-то было произнесено сегодня – что-то, в какой-то момент, кем-то – он не мог вспомнить, но это было что-то очень важное. Нет, он никак не мог вытащить это воспоминание. Где-то на границе сознания тревожно звенел звонок, но все было бесполезно. Он оставил попытки вспомнить, зная, что подсознание рано или поздно сделает это само, и вновь переключил свое внимание на Джоанну.
Мартин Каттс как раз спрашивал ее, не пойдет ли она с ним в ближайший паб глотнуть пива. Она ответила отрицательным движением головы и выразительным взглядом в сторону Слайдера, на что Каттс усмехнулся, слегка чмокнул ее в губы и со словами «Увидимся в среду, раз так» удалился.
– Там закрывают в половине третьего, – сказала Джоанна Слайдеру.
Голос ее звучал так странно, что он внимательно посмотрел на нее и только тут заметил, что она вся посерела от холода и переживаний и вот-вот разрыдается. Он быстро потащил ее к машине, чтобы поскорее увезти подальше от этого унылого места, совершенно абсурдно вдруг пожалев, что Анн-Мари не могла уехать с ними вместе. Она ведь тоже была музыкантом, и, хотя никто не любил ее, она все же успела познать товарищескую атмосферу пабов и легкость поцелуев Мартина Каттса. Контраст был очень резким – казалось жестокостью оставлять ее лежащей там, позади.
Он включил обогреватель и вентилятор, и поехал к Лондону с максимальной скоростью, какую только допускала мокрая от дождя дорога. Когда машина прогрелась, Джоанна немножко ожила.
– Ну, – заговорила она наконец, – раз так, значит так. Не такие у меня были представления о похоронах. Когда я уйду, я хотела бы, чтобы сотни людей выплакали по мне глаза, а потом пошли бы и поели доброй еды, и как следует выпили, и говорили друг другу, какой хорошей я была.
– Да, – понимающе ответил Слайдер.
– А еще нормальная хорошая служба в церкви, со свечами и гимнами, и настоящие слова из молитвенника. Не эта второсортная замена для бедных, эта Новая Переработанная и Адаптированная Молитва Серия Номер Четыре, или как еще там называется эта паршивая книжонка. – Она посмотрела на него и неожиданно закричала: – Это несправедливо! – И, уж, конечно, это не относилось к церковной службе.
Но он был теперь даже рад, как ни странно, что это все же не была та настоящая старомодная служба, иначе знакомые слова напомнили бы ему похороны мамы. Так всегда было, когда он слышал их по телевизору или в фильмах, и они все еще заставляли его плакать. Кроме всего остального, похороны еще напоминали вам, что пути назад не было и у вас, что каждый день у вас что-то отбиралось, что-то такое, чего вам никогда не вернуть.
