По стеночке подошел к окну, осторожно выглянул. Оперативники по-прежнему были на посту. Уплетали пирожки из «Русского бистро».
Теперь нужно было как-то выбираться.
Он осторожно спустился по лестнице на первый этаж. Позвонил в квартиру, окна которой выходили на улицу. Послышались шаркающие шаги за дверью. Там, внутри, смотрели в глазок. Дверь приоткрылась на длину цепочки. Раздался старческий кашель.
— Александр, ты, что ли?
— Я, Семеновна.
Семеновна сбросила цепочку.
— А сосед говорит, что тебя посадили. Вот трепло-то, я ему сразу так и сказала: Александр сам тебя посадит, когда узнает.
Турецкий вошел в квартиру.
— За мной не заржавеет.
Семеновна, золотая старуха, даже не спросила, что происходит. Живо убрала цветы с подоконника. Турецкий осторожно, памятуя о ранении, выбрался на улицу. Благодарно кивнул соседке. Семеновна перекрестила его вслед.
Министр, нервно расхаживая по гостиной, говорил по телефону:
— У меня в подвале уже общежитие образовалось! Меня это нервирует, понимаешь?! Я не знаю, что с этим делать…
— На этот раз ты сам облажался, вот и расхлебывай.
— Я облажался?! — заорал министр. — Ты же говорил, что он в тюрьме и оттуда не выйдет! А теперь что? Ждать выстрела из-за угла?!
— Он в бегах, идиот! Не сегодня завтра его возьмут. А тебе могу посоветовать перебираться на городскую квартиру. И почаще бывать на людях.
В трубке раздались короткие гудки.
— Пожалуй, он прав, — пробормотал Максаков.
Через полчаса его наконец отпустило. Он уже выпил несколько рюмок, да и жена в вечернем платье и жемчужном ожерелье, замечательно смотрящемся на загорелой шее, тоже поднимала настроение. Другие мужчины поглядывали на нее с восхищением, а на Максакова с завистью. Максаков уже успокоился. С аппетитом ел, с удовольствием пил. Звучала живая музыка, Максаков покачивал головой в такт мелодии.
— Милый, ты должен пообещать, что уж в Саудовскую Аравию-то мы точно поедем вместе.
Максаков улыбнулся:
— А нельзя нам найти какой-то отдых, в какой-нибудь стране, не связанной с нефтью? Может, лучше вообще заберемся куда-нибудь подальше, займемся горным туризмом?
— Издеваешься? Перед отлетом в Москву я купила семь новых купальников. По одному на каждый день недели. — Она погрозила пальчиком. — Что теперь с ними делать? Через полгода они совершенно выйдут из моды.
Максаков притворно закатил глаза.
Началось танго. К их столику подошел мужчина — седой красавец в превосходно сидящем костюме.
— Можно пригласить вашу даму?
Максаков посмотрел на жену, та польщенно улыбнулась. Максаков снисходительно кивнул: развлекайтесь.
Через несколько секунд пара эффектно танцевала. Максаков закурил сигару, некоторое время наблюдал за ними, потом встал и направился в туалет.
Министр мыл руки и мурлыкал под нос мелодию танго.
За его спиной появился Турецкий. Схватил за горло, приставил к подбородку пистолет. Оба видели друг друга в зеркале. Министр казался скорее удивленным, чем напуганным.
— Помнишь меня? — сказал Турецкий.
Максаков медлил с ответом. Турецкий нажал стволом пистолета.
— Будешь клоуна из себя корчить, пристрелю. Понял?
Максаков кивнул.
— Где моя жена?
— У вас есть жена? — сказал Максаков с наигранным удивлением. — Поздравляю. И как протекает семейная жизнь?
— Значит, о ее похищении ты ничего не знаешь? И об убийстве Будильника? И о том, почему на меня дело изобрели?
Максаков помотал головой.
— Ладно.
Турецкий нажал на спусковой крючок — раздался сухой щелчок. Одновременно он сделал резкое движение вверх — ударил Максакова стволом в нос. У Максакова расширились глаза, и он обмяк. Турецкий отпустил его. Максаков прислонился к умывальнику. Держался руками за лицо. Открыл кран с холодной водой, умылся — из носа шла кровь.
Турецкий показал ему, что в пистолете нет обоймы. Достал ее из кармана и загнал в рукоятку пистолета. Дослал патрон в ствол. Снова приставил оружие к голове Максакова.
— А запись разговора в поезде с Будильником не освежит твою память? С Русланом-Будильником?
Министр морщился от боли.
— Блефуешь… Кассеты у тебя уже нет.
— Есть копия. Оч-чень качественная.
— На здоровье. Используешь — потеряешь жену. — Максаков осторожно отвел пальцем дуло пистолета, вытер лицо бумажным полотенцем.
— А если я сейчас прострелю тебе колено? — задумчиво сказал Турецкий. — Ты отвезешь меня к Ирине? Нет, колено — это слишком больно, ты ничего не будешь соображать. Плечо. — Он приставил ствол к плечу.
Максаков смотрел на пистолет.
— Может быть, и отвезу. Но у моих парней есть инструкции: если что пойдет не так, жене твоей сделать плохо. И значит, виноват в этом будешь ты… Они люди дисциплинированные, в суть приказов не вникают — делают, и все. — Максаков говорил все быстрее и увереннее. — А вообще, знаешь, мне начхать, что у тебя против меня есть. Я не стану менять женщину ни на какие записи, ни на какие документы. Все эти игры в казаков-разбойников очень утомительны. Мне нужны надежные гарантии того, что ты навсегда оставишь меня в покое.
По ходу этого монолога Турецкий понял, что психологическую дуэль он проиграл. Все козыри на руках у Максакова. Турецкий вспомнил анекдот адвоката Хайкина про оправданного грабителя. «Невиновен? Так мне что… и деньги теперь не надо банку отдавать?»
— Гарантии, понимаешь? — повторил Максаков. — Нерушимые, как Рабочий и Колхозница.
— Черт, какие гарантии?! Чему это, интересно, ты поверишь?
— Завтра, все завтра, — успокаивающе сказал Максаков. — Сегодня меня ждет жена. Я по ней соскучился. Не поверишь, любовница надоела хуже горькой редьки. Но еще пару минут, и жена начнет беспокоиться. Не дай бог, охрану вызовет… Короче, утром. В девять. На сто пятнадцатом километре Волоколамского шоссе. Там все и обсудим. Ты же любишь жену? Приходи один.
Максаков поправил галстук, пригладил волосы и помахал Турецкому на прощание рукой.
Трое китайцев сидели в ресторане гостиницы «Пекин». Господин До — вальяжный полный мужчина лет пятидесяти, с лучезарной улыбкой, в отличном английском костюме и с крупным перстнем на среднем пальце правой руки — пил минеральную воду. Двое других не сводили с него глаз. Оба были старше господина До, но одеты проще. Один из них — хозяин цеха Чен. Второй, сухопарый и седовласый Ван, наконец прервал молчание.
— Мы не могли не просить вас о помощи, уважаемый господин До. Нам очень жаль, но это необходимо.
Господин До кивнул и сделал небольшой глоток. Поставил стакан на стол, вытер губы салфеткой.
— Да. Судя по сказанному, проблемы есть… Ты, Чен, думаешь, что русские подозревают тебя в убийстве своего торговца?
Чен тяжело вздохнул:
— Если убийство, русские думают о конкуренции. А мы с Чжаном помогали друг другу. То он меня мешком тканей выручит, то я ему тюк лейблов дам… Хороший был человек.
Господин До посмотрел на второго китайца:
— А ты, Ван? Сколько лет ты назначен смотрящим за общежитием?
— Двенадцать лет, господин До. И никогда такого не было. С автоматами, да еще и в масках… Это неслыханно…
Господин До фыркнул:
— Можно подумать, тебе было бы легче, если бы они были без масок… А что сказал тот парень, который позвонил своему брату-грузчику? Как его зовут?
— Его зовут Чонг Ли. Он сказал много, господин До. Он видел их лица. И даже что-то слышал… Господин До заинтересованно наклонился вперед.
Голованов коротал время возле компьютера, подключенного к системе связи JPS, и с отрешенным видом слушал трескотню троих китайцев. Одновременно дротиком для игры в дартс он обстукивал растопыренные пальцы левой руки, лежащей на столе.
Наконец голоса китайцев смолкли, последовали короткие отрывистые фразы — видимо, прощание — и тишина.
Сева потянулся в кресле и сказал ехидным голосом, обращаясь к компьютеру:
— Как? Вы уже уходите? А так интересно было послушать… — Он встал, швырнул дротик в мишень для дартса, висевшую на двери.
Едва дротик встрял в мишень, дверь распахнулась и вошли Антон, Чонг Ли и Щеткин.
— Привет, — хмуро сказал Щеткин. — Есть что-нибудь попить?
— Вода в кране, — дружелюбно сообщил Сева и обратился к китайцу: — Меня зовут Александр Сергеевич Пушкин. А вас?
— Чонг Ли, — тихо и очень серьезно сказал китаец.
Плетнев усадил его в кресло и пояснил:
— Это тот, девятый, из сгоревшего цеха.
— А какого хрена ты забрал его из больницы?
— Неужели не ясно? На него охотятся.
Чонг Ли вдруг энергично закивал:
— Страшно! Страшно! Смерть! Я видеть! Знать имя! Не понимать, зачем!
