— Не уходите.
Оба взглянули на незнакомца. Льюис подумал, что в этом «не уходите» есть нечто странное. Обычно люди, которых встречаешь вот так на плато, ждут не дождутся, когда же ты наконец уйдешь, исчезнешь и позволишь им вернуться к своей иллюзии уединения. А этот сказал «не уходите» таким тоном, будто и в самом деле хотел, чтобы они остались.
Льюис был человеком не особо чувствительным, но в этот момент у него впервые шевельнулось смутное подозрение. Что-то не так.
Арнольд Эйвери узнал С.Л. — по очертаниям на фотографии — в первую же секунду.
С.Л. стоял перед ним в анораке, завязанном на тощих боках, в красной футболке, из рукавов которой высовывались худые руки, с жалкой домашней стрижкой, и слегка отворачивался.
На футболке сзади написано было: Лам. Мальчишку звали С. Лам.
Агнец.[12]
Он едва удержался от смеха.
И сейчас С. Лам вместе со своим упитанным другом не отрываясь смотрели на него, потому что он только что сказал «Не уходите» таким дурацким просительным тоном.
Нахлынуло воспоминание о Мэйсоне Дингле и орущем мальчишке. Эйвери разозлился на себя, но усилием воли не выдал этого.
Надо быть осторожнее. Их двое. У С. Лама на плече лопата. Они старше, чем большинство его жертв. Крупнее, чем дети, которых он помнил. Стоило сказать «Не уходите» — и оба уставились на него с удивлением.
Надо быть осторожнее.
Надо улыбнуться.
Он улыбнулся и заметил, что второй мальчишка, покруглее, тут же расслабился. Что ж, и этот не урод.
С. Лам взглянул на него все так же настороженно и напряженно. Оно и понятно, подумал Эйвери. Оно и понятно, незнакомец на плато, мальчишка должен быть настороже. С.Л. не скрывал подозрений, и Эйвери ощутил прилив самоудовлетворения — он неплохо поиграл с мальчишкой. По крайней мере, мальчишка совсем не дурак.
— Прошу прощения, — сказал он, — меня зовут Тим.
Эйвери смотрел на упитанного пацана, пока тот не сдался и не произнес:
— Меня зовут Льюис. А это Стивен.
— Приятно познакомиться.
Стивен Лам. Эйвери рискнул бросить на Стивена Лама лишь короткий взгляд — он не хотел, чтобы мальчишке передались образы, наполняющие сейчас его мозг: Стивен Лам с расширенными от ужаса темными глазами; шейные позвонки, хрустящие под пальцами; кровь, вскипающая в обоих, хотя и по разным причинам; нелепая карта Эксмура с инициалами С.Л., навеки вставшими рядом с Б.П.
— У меня есть бутерброды. — Эйвери вытащил их из-под троса и добавил непринужденно: — Если хотите.
Льюис хотел.
Еще бы.
Стивен наблюдал, как Льюис приближается к убийце, и перестал дышать, когда Льюис потянулся за бутербродом. Рука Льюиса почти коснулась руки Эйвери, и Стивен готов был закричать: «Льюис, берегись!» Но ничего не случилось. Льюис просто взял бутерброд. Стивен облегченно выдохнул.
Теперь Эйвери смотрел на него, протягивая ему бутерброд.
Настал решающий момент. Взять у убийцы бутерброд — или отбросить лопату, повернуться и броситься через плато к дому.
И снова вышло как в Барнстепле. Не будь с ним Льюиса, он бы убежал. Эффект неожиданности и расстояние были ему на руку. Эйвери сидел в пятидесяти футах от него. Пока тот поднялся бы на ноги и пустился в погоню, Стивен был бы уже далеко. Бегать он умел, а страх, без сомнения, придал бы сил.
Но Льюис? Льюис жевал бутерброд. Если сейчас заорать: «Льюис, беги!» — и самому пуститься наутек, Льюис растеряется и с места не сдвинется. А если даже и побежит, то не подозревая, что убегает от верной смерти. Зато Эйвери тут же поймет, что Стивен узнал его.
Его Эйвери, может, и не догонит, а вот Льюиса — наверняка.
Стивен не мог оставить друга в лапах маньяка.
Стивена затрясло от ощущения собственной вины. Как мог он быть таким идиотом? Он расставил ловушку для Эйвери и попался в нее сам. Теперь он несет ответственность за жизнь Льюиса — и за свою собственную.
Нет, бежать нельзя.
Стивен заставил ноги двигаться, руку — протянуться навстречу, губы — пробормотать «спасибо», самого себя — взять бутерброд у человека, который, теперь уже вне всякого сомнения, планировал вот-вот лишить его жизни.
Бутерброд был с сыром и помидором. Откусив, Стивен скривился, но, чтобы не провоцировать Эйвери, заставил себя проглотить.
Льюис сдал позиции и снова принялся за еду. Он рассказывал Эйвери о плато — удачно опуская то, в чем был не уверен, — а Эйвери слушал, кивал и задавал соответствующие вопросы.
Стивен чувствовал, как Льюис весь раздувается от внимания Эйвери. От той легкости, с какой Эйвери заставил Льюиса расслабиться и раскрыться, у Стивена заныло в животе.
В голове мельтешила всякая всячина: отметки шариковой ручкой на карте; космическая станция в мрачной голубой комнате; запах земли, ее вкус; зуб, покачивающийся в овечьей челюсти; изматывающий бег по плато; мальчишеские ноги в окошке белого фургона; бабушка, навсегда застывшая у окна.
И этот последний образ прекратил бешеный круговорот мыслей. Бабушка ждет Билли — но она ждет и его, Стивена. Он так хотел положить конец ее страданиям, но получилось только хуже. Сейчас Арнольд Эйвери убьет его, и бабушка будет ждать их обоих до скончания века, и мама тоже превратится в бабушку и застынет у окна, не прекращая ждать его даже после того, как бабушки не станет.
А как же Дэйви? Дэйви не привык быть один, но он останется один, ведь никому больше не будет до него дела. Все, кто любил его, покинут этот мир — или даже хуже.
Стивену стало нехорошо.
Идиот. Какой же он идиот! Дебил. Дебильный идиот.
Дебильный идиот — это все равно сказано слишком слабо, но других слов не придумывалось. Вообразил, что у него все получится! Такого идиота не жалко убить! Но что будет с бабушкой, с мамой, с Дэйви, с Льюисом…
Он вдруг вспомнил, для чего пришел сюда. Зачем заварил всю эту кашу. И почему не может уйти.
Его передернуло. Правда была невыносима.
— Холодно?
Стивен вздрогнул, услышав голос Эйвери, и осознал, что дрожит.
— Да.
Пальцы так стиснули бутерброд, что прошли сквозь хлеб и ненавистный помидор.
— Дать тебе джемпер?
Стивен заметил, что бледно-зеленый свитер одного цвета со странными блеклыми глазами Эйвери. Теми глазами, в которые смотрел Билли, когда его убивали.
У Стивена перехватило горло, и лишь со второй попытки он смог выдавить:
— Нет.
Эйвери равнодушно оглядел его, и Стивен уставился на свой раздавленный бутерброд, чувствуя, как под пристальным взглядом Эйвери у него начинают гореть щеки.
Краем глаза он видел, как правая рука Эйвери высвободилась из свитера и потянулась к нему. Стивен почувствовал, что покрывается гусиной кожей, ощутив палец Эйвери на своей щеке.
— Испачкался маслом.
У Стивена закрутило в животе, он рыгнул и вспомнил, что ел помидор.
Вспомнил трусики Ясмин Грегори.
Вспомнил, как в газете писали про «выделения», которые раздражали Арнольда Эйвери сильней всего.
Чувствуя легкую тошноту, Стивен все же собрался с силами и снова откусил от бутерброда.
Эйвери отдернул руку и быстрым розовым языком слизнул масло с указательного пальца.
— А что у вас с рукой?
Льюис уставился на кровь на порванном рукаве Эйвери. Эйвери покосился на него и снова проклял себя за неосторожность. Чем он думал? Вдруг навалилась усталость, закружилась голова. Крови он потерял немного, но руку подергивало сильнее, чем вчера, — наверное, попала инфекция. Как же не повезло, черт возьми. Именно тогда, когда ему надо — позарез — быть в лучшей форме, как морально, так и физически. А теперь конопатый мальчишка так и пялился — пока что с любопытством, но Эйвери знал: от любопытства лишь один шаг к подозрению, к страху, к бегству.
Как минимум к попытке бегства.
Вспомнив о попытках бегства, он внутренне ухмыльнулся, и это придало ему сил.
— Зацепился за колючую проволоку, — объяснил он Льюису.
Льюис неуверенно кивнул. Бутерброд заставил его на время забыть об осторожности, но сейчас, когда челюсти закончили свою работу, мозг включился снова — и что-то в этой истории было не так. Откуда колючая проволока на плато? Нет, на фермах поблизости проволоку, конечно, можно найти, но чтобы попасть на плато, совершенно необязательно через нее перелезать. Деревянные или каменные ступеньки — вот все, что может преграждать дорогу…
Льюис вытер руки о джинсы.
— Спасибо, дружище.
Потом взглянул на Стивена:
— Пойдем?
Стивен с ненавистью прожевал и со слезами на глазах проглотил комок.
— Ты иди, — сказал он.
— Чего?
— Иди, — повторил он, чувствуя, что нервы вот-вот сдадут. — Я останусь.
Льюис недоуменно хихикнул и оглянулся на Эйвери. Тот смотрел на Стивена весьма странно.
