Послышалось мелодичное пение, и из ворот кампунга потянулась вереница девушек в золотистых одеждах. В руках они несли миниатюрные фигурки рыб, быков, драконов.
- Куда они направляются? - поинтересовалась я.
- На кладбище, - объяснил Стив. - фигурки у них в руках - это своеобразные "повозки" для путешествия на небеса, С помощью священных песнопений девушки надеются пробудить души умерших, но не кремированных людей и дать им возможность перейти в "повозки". После приношений богам и злым духам над фигурками будет совершен очень дорогостоящий ритуал пембресихан, символизирующий первое очищение, а затем фигурки предадут огню.
- Разве не всех умерших кремируют? - удивилась я. - Ты же говорил, что без кремации душа не сможет освободиться от земной оболочки.
- У крестьян не хватает средств на кремацию, - пожал плечами Иродиадис. Поэтому они хоронят покойников на кладбище, а потом иногда в течение десятков лет собирают деньги на проведение обряда. Скопив нужную сумму, крестьяне выкапывают останки и сжигают их. В данном случае девушки с фигурками как бы "присоединяют" к обряду кремации девочки-феи символическое сожжение других покойников. Хочешь попробовать праздничные блюда?
- Что-то у меня нет аппетита.
- Ты обязательно должна что-либо съесть, иначе твое поведение оскорбит хозяев.
- Похоже, у меня нет выбора.
Мы смешались с шумной смеющейся толпой, окружающей столы.
- Попробуй бубур-айям, - предложил Стив, указывая на пиалу с желтоватым рисом и кусочками жареной курицы.
- Напоминает плов, - заметила я.
- Только видом. Особые специи придают бубур-айяму совершенно неповторимый вкус.
Взяв пиалу со стола, Стив протянул ее мне.
- Подожди меня, я сейчас вернусь.
Я не успела спросить, куда он собирается, как Стив уже исчез. С пиалой в руках я отошла от стола, пытаясь сообразить, что за дела у него могут быть в Батубулане.
Я обнаружила Иродиадиса около ворот. Стив беседовал со смуглым коренастым мужчиной. Балиец жестом пригласил его последовать за собой, и оба скрылись за дверью одного из строений кампунга.
С трудом подавив порыв проследить за Шакалом, я все же решила обуздать свое любопытство и с некоторым сожалением вернулась к столу. Все. Хватит с меня. Больше никакой слежки, никаких приключений. Я это твердо решила.
Стив вернулся минут через пятнадцать.
- Куда ты ходил? - невежливо поинтересовалась я.
Иродиадис усмехнулся.
- Ты же видела.
- Это получилось случайно. Я просто гуляла.
- Кто бы спорил.
Стив явно насмехался надо мной.
- Что это за человек, с которым ты разговаривал?
- Отец девочки.
- Я так и подумала. Он как-то не вписывается в праздничную толпу. Любопытный типаж. Он не похож на остальных. В нем есть что-то дьявольское. Какое-то скрытое безумие. Может быть, он производит такое впечатление из-за того, что очень расстроен из-за смерти дочери, хотя мне он показался не столько расстроенным, сколько зловещим.
- И после этого ты жалуешься на близорукость? Ты ведь была далеко от нас.
- Вряд ли я определила это по выражению его лица. Скорее это было чувство. Когда я впервые встречаю человека, у меня часто возникает особое чувство, связанное с ним, примерно как у собаки, которая с первого взгляда отличает любителей животных от "плохих" людей. Возможно, таким образом я компенсирую слабое зрение, как слепые восполняют свой дефект сверхразвитыми слухом и обонянием. В большинстве случаев это чувство слабо выражено, но иногда оно бывает очень сильным, как сигнал тревоги. От этого балийца исходит ощущение скрытой опасности.
Стив с любопытством посмотрел на меня.
- А какое чувство ты испытала, когда встретила меня?
- Точно не помню. Обычно я не фиксируюсь на таких вещах, если, конечно, не чувствую чего-то особенного. С тобой ощущение было достаточно нейтральным. В любом случае ты не казался мне таким опасным, как этот балиец.
- Насчет отца девочки ты попала в точку. Луксаман родился на Бали в семье колдуна. С двухлетнего возраста он обучался ритуальным боевым танцам, а в десять лет исчез из деревни. Родственники считали
его погибшим, но, неожиданно для всех, через восемнадцать лет он вернулся в деревню. Луксаман не любил говорить об этом периоде своей жизни. Похоже, его похитили по приказу главы крупной мафиозной группировки. Некоторое время он жил на Суматре, обучаясь одной из разновидностей стиля минанг-кабау, базирующейся на создании особых состояний аффектированного и неаффектированного боевого транса.
- Боевого транса? Ты имеешь в виду пупутан? - заинтересовалась я. Транс, который использовали воины раджи Бадунга в борьбе с голландскими завоевателями? В свое время я писала о психотехниках, предназначенных для входа в боевой транс, и даже испробовала их на себе. Потрясающая штука. Почище любого наркотика. Как ты думаешь, я могу попросить Луксамана рассказать мне об индонезийском трансе?
- На твоем месте я бы этого не делал, - покачал головой Стив. - Боевой транс минангкабау слишком опасен. Пупутан обратим и контролируем. Это его преимущество и в то же время недостаток. Транс Луксамана скорее напоминает амок.
- Но ведь амок считается необратимым и неконтролируемым, - удивилась я. Бойцы, вошедшие в амок, как правило, умирают. Известны лишь редчайшие случаи, когда с помощью колдуна воина удавалось вернуть к реальности. Но рано или поздно у таких людей вновь повторялись приступы амока, и они начинали крушить все вокруг и убивать всех без разбора, пока их самих не приканчивали, как бешеных зверей.
- Пару лет назад в Батубулане взбесился буйвол, - сказал Иродиадис. - Он вырвался из-за загородки и стал преследовать людей. Сурьяди впал в амок почти мгновенно. Он бросился на буйвола и свалил его ударом кулака в лоб. Затем он разорвал животному пасть и принялся руками раздирать его шкуру и мясо, пока не добрался до сердца. Люди в страхе убегали и прятались, понимая, что вслед за буйволом настанет их черед. Проглотив сердце. Луксаман начал голыми руками крушить строения. Лишь через полтора часа, когда запал иссяк, он упал на землю и заснул. Крестьяне связали его, боясь, что безумие стало необратимым. Но Сурьяди проснулся в своем обычном состоянии. Ходят слухи, что во сне он говорил о том, что уничтожил людей, похитивших его.
- Отличный сюжет для гонконгского боевика, - оценила я. - И ты после этого утверждаешь, что на Бали живут миролюбивые и спокойные люди?
- Бали универсален. Здесь ты можешь найти все, что угодно, - улыбнулся Стив.
- О чем ты говорил с Луксаманом?
- Он намерен найти людей, виновных в смерти его дочери, и отомстить.
- Но ведь смерть для балийца - это освобождение от земной оболочки. Здесь даже похороны превращаются в праздник. Неужели на Бали распространена кровная месть?
- Сурьяди не обычный балиец. Он уважает богов и духов, но, тем не менее, живет по своим законам.
- И ты пообещал ему свою помощь в поиске убийцы?
- А как бы ты поступила на моем месте?
Если бы этот вопрос мне задал человек, не являющийся русским киллером #1, я не сомневалась бы в своем ответе, но в данном случае штамп о том, что убийца непременно должен быть наказан, как-то не годился. Кроме того, я была почти уверена, что девочку застрелил Марик. Пусть это вышло случайно, но для разъяренного отца вряд ли это станет серьезным аргументом в защиту грузино-еврейского поэта. Представив, как впавший в амок Луксаман вырывает из груди моего старого приятеля еще трепещущее, сочащееся кровью сердце и, громко чавкая, пожирает его, я поежилась.
- Ты действительно надеешься отыскать убийцу? - уклонилась я от ответа.
- Не люблю, когда убивают детей.
- А взрослых? - не удержалась я.
- Взрослый взрослому рознь.
Затевать дискуссию по этому поводу мне не хотелось.
К воротам кампунга постепенно стягивались молодые люди. По моим прикидкам, их набралось уже не меньше сотни.
- Эти ребята понесут башню и саркофаг к месту кремации, - пояснил Стив. Давай выйдем наружу. Там тебе удобнее будет смотреть на процессию женщин.
Протиснувшись через толпу, мы поднялись вверх по склону холма, и, усевшись в тени баньяна, как зрители из амфитеатра, принялись наблюдать за разыгрывающимся внизу спектаклем.
Из узких ворот кампунга появилась вереница женщин с блюдами в руках. Одна за другой они выкладывали в саркофаг жертвоприношения - пищу, необходимую покойнице во время ее длинной дороги в рай. Горы последних даров девочке-фее росли на глазах.
Как только поток жертвоприношений иссяк, к саркофагу приблизились родственники покойной с длинным белым полотнищем в руках.
- Белая ткань символизирует чистоту, - объяснил Иродиадис.
Завершали процессию четверо молодых людей, торжественно несущие гроб с телом девочки. Ее маленькое тело было завернуто в белую ткань и прикрыто дорогим узорчатым покрывалом.
