Ознакомительная версия.
– А самое ужасное, – мама пожимала плечами, – что на него сердиться невозможно. Даже в детском саду воспитательница эта, Ира, на меня орет, а не на Сашку. Он же у нас такой ангелочек со светлыми кудряшками. Глазищи эти свои голубые выкатит, ресницами похлопает – и ему все сходит с рук, что бы он ни вытворил!
Да, родители у Саши Петрова имелись. Полный среднестатистический комплект, как у большинства советских детей. Папа – инженер, мама – врач. И вроде бы оба неплохо устроились, и карьеру сделали в рамках своих профессий. И людьми были неплохими, веселыми, интересующимися жизнью. Отец петь любил, в оперу сына таскал, на концерты водил. Мама все за здоровьем следила – записала сына в бассейн, на море в пионерский лагерь каждый год отправляла. Только что бы родители ни делали, как бы ни пытались угодить сыну – Саша всегда чувствовал какую-то холодность, отстраненность… Смотрел на их лица, знакомые до каждой черточки, и испытывал скорее удивление, чем любовь. Неужели эти обычные люди действительно являются его родителями? Они почему-то кажутся совершенно чужими. Что они, что случайный прохожий с улицы – все одно.
Родители были чужими, не вызывали любви. А потом, когда отец сломал ногу и вынужден был пару месяцев провести в гипсе, Саша понял: его даже почему-то радуют папины страдания. Чем хуже отцу – тем ему как-то легче, свободнее. Боль, испытываемая родителями, доставляла ему удовольствие.
Мать с отцом напрасно волновались, что сын не сможет найти общий язык в школе с учителями и одноклассниками.
И первые, и вторые пришли от Саши Петрова в полный восторг. Учился он невероятно легко, что математика, что русский язык – всегда только отличные оценки. Ребятам охотно давал списывать, угощал конфетами, хорошему мальчику мог свой велик дать погонять, плохому – по физиономии заехать…
Правда, при всем этом Саша отчетливо понимал, что, строго говоря, в нем существуют два Саши. Один вчера убил котенка Верочки, одноклассницы и соседки. А второй совершенно искренне Верочку утешал и говорил, что котенок обязательно найдется, погуляет да и придет. Саша-первый ловко умыкнул кошелек у классной руководительницы и запихнул его в портфель драчуна Борьки. Саша-второй хлопал Борю по плечу и уверял:
– Конечно, я верю, что ты не воровал училкины деньги. Разумеется, тебя подставили! Знал бы, кто тот урод, – обязательно ему морду бы набил.
Их было двое, Сашей Петровых.
И реальностей тоже было несколько.
Существовали люди, их слова, действия, поступки. Но вместе с тем еще существовали людские мысли, эмоции, чувства. Саша всегда мог чувствовать мысли других людей, осознавать их так четко, как будто бы они были озвучены.
Он смотрел в глаза лучшего друга и понимал – тот искренне радуется его пятерке по английскому.
Он слушал, как ворчит классная руководительница, – и точно знал, что на самом деле женщина ни капельки не сердится, просто считает, что для пользы ученика ему периодически надо «давать по голове».
Из восемнадцати девочек в классе в Сашу Петрова были влюблены пятнадцать – и это он тоже знал совершенно четко.
А еще он скоро понял: «Злить меня не надо, добром это для обидчика не закончится».
Физрук назвал Сашку девчонкой (действительности это не соответствовало, просто плюгавенький жирноватый мужик не смог придумать, как придраться к идеальной, эффектной, невероятно привлекательной внешности) – и угодил в больницу с гипертоническим кризом.
Соседка не смогла удержать на поводке своего тупого добермана, тот вцепился Саше в лодыжку, – и загремела на больничную койку с сердечным приступом, а собака издохла.
Одноклассница (одна из немногих невлюбленных – и потому особенно привлекательная) брезгливо наморщила носик на предложение проводить ее домой – и в тот же вечер упала и сломала руку.
Когда он понял, что его злость разрушает всех и вся, – даже стал пытаться как-то контролировать это, не реагировать так остро. Интуитивно чувствовал: подобную силу надо не афишировать, а скрывать, иначе могут возникнуть проблемы.
А вот с чем проблем не возникало никогда, так это с женщинами.
– Саш, ты заходи на чай, – лукаво улыбалась соседка, старательно притворяясь, будто не видит, как из развязавшегося халатика выглядывает полная аппетитная грудка. – Ты такой большой стал, красивый. Настоящий Александр Павлович, мужчина…
Когда она вот это произнесла – «Александр Павлович», – с Сашей что-то произошло.
Перед глазами замелькали какие-то странные картины – горные и морские пейзажи, незнакомые лица, обнаженные женские тела. В висках застучало: «Александр, Алекс, Алик…»
– Почему бы и нет. – Он притянул девушку к себе, впился в ее губы. – Чай – это замечательно…
Он целовал ее, умело раздевал – и одновременно с удивлением понимал, что почему-то прекрасно знает, как разбираться со всеми этими завязочками, застежками, крючками.
Женское тело, изнемогающее от страсти, тоже казалось ему хорошо знакомым. У него было такое ощущение, что он прекрасно знает: сначала надо проложить дорожку из поцелуев по нежной шейке, потом коснуться языком напрягшихся сосков, обвести их по кругу и спуститься к животику… Еще до того, как его напряженный член впервые проскользнул во влажное горячее лоно, он совершенно четко знал: там, внутри, женщины тоже не похожи одна на другую; есть такие маленькие, узенькие, сладкие дырочки, входить в которые – одно удовольствие, но есть и другие – в них член болтается, как ложка в стакане, и с ними проще в том плане, что не приходится сдерживаться, дожидаясь, пока женщина получит удовольствие, оргазм наплывает медленно, постепенно…
– А я думала, что первой у тебя буду, – разочарованно пробормотала девушка. Она встала с постели, пошла в ванную – и пошатнулась. – Загонял ты меня, сосед! Да уж, тут еще вопрос, кто кого чему учил. Хитрый ты, Сашка!
Вместо ответа он просто закрыл глаза. Перед глазами, в голове, да даже по комнате – везде ему мерещились какие-то странные картины, слышались незнакомые голоса. Но как только попытаешься рассмотреть картинку, вслушаться в слова – все исчезает, тает, как облачко сигаретного дыма…
Позже Саша еще несколько раз пытался вызывать у себя то состояние ускользающих видений. Однако понять, что за странные картинки выплывают из головы в пространство, он так и не смог, и просто перестал вспоминать об этом.
– Ну что, сынок, куда будешь поступать после школы? – как-то вечером поинтересовался отец. – Может, по моим стопам?
Мама вздохнула:
– Главное, чтобы не по моим. Не хочу я для тебя такой жизни – чужие болезни с утра до вечера; все эти упреки, истерики, а иногда – и смерти. От медицины лучше держаться подальше.
Саша задумался.
С одной стороны, ему очень нравился английский язык. Учительница называла его лучшим учеником, посылала на олимпиады, которые он всегда выигрывал. Любые задания вызывали у него удивление: ведь это же элементарно, настолько очевидно. Читать в оригинале было для него так же естественно, как и дышать. Но… что это за профессии – учитель, переводчик? Ерунда какая-то, несерьезно, не по-мужски.
Нет, лучше выбрать другую стезю.
– Я хочу стать инженером и проектировать…
– Промышленные объекты, – перебил папа, довольно улыбнувшись.
Саша покачал головой:
– Нет. Я хочу делать танки и БПМ.
И в его воображении пополз, меся гусеницами грязь, мощный красавец, чем-то похожий на Т-72, но, конечно, с более мощным двигателем, улучшенной броней, большей дальностью стрельбы пушек…
Отец удовлетворенно кивнул:
– Отлично: оборонка – это перспективно.
Если бы им обоим сказали, что через пару лет все оборонные НИИ будут закрываться, а лучшие инженеры отправятся на вещевые рынки торговать джинсами-«варенками» – они бы ни за что не поверили…
Впрочем, в лихие 90-е годы Саша вписался довольно безболезненно. Конечно, дух захватывало от ужаса, когда рушилась страна, казавшаяся несокрушимой. Мать с отцом было жалко – их заработков едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами; и особенную боль причинял даже не развалившийся быт, а осознание собственной ненужности, невостребованности.
Деньги в семье появились довольно быстро.
Саша посчитал, что за пару-тройку нехитрых финансовых махинаций он получит столько, сколько отец в своем НИИ за год – и безо всяких сожалений бросил институт и погрузился в коммерцию.
Заработки были сумасшедшими, родители ни в чем не нуждались – но их счастье так и осталось в прошлом, погребенное под руинами СССР. Впрочем, последнее обстоятельство Сашу печалило мало. Он чувствовал, что должен заботиться о них, но родными, близкими и любимыми людьми они для него так и не стали.
Коммерция тогда без криминала была невозможна. Все или платили дань, или требовали дани, или убивали друг друга за магазины или рынки, где эту дань можно было получать.
Ознакомительная версия.
