Надо только разделаться с мучившим его вопросом.
В студенческом кафетерии, вмещавшем без малого тысячу человек, он оказался в очереди рядом с бородачом. Они быстро взяли с полок подносы, миновали длинные столы раздачи, сверкавшие никелем и стеклом, за которыми девушки в белых халатах наливали супы, накладывали жаркое и приправы, прошли мимо холодильников с мороженым, компотами, фруктами, нацедили у автоматов молоко и кока-колу и уселись за один из бесчисленных столов.
— Как дела? — начал разговор Дон.
— Мои ничего, не жалуюсь. Остальные меня не интересуют, — ответил бородач, поглощая огромные порции, лежавшие перед ним на тарелках.
— Слушай, у меня к тебе вопрос, посоветоваться хочу.
— Нашел советчика! — фыркнул бородач.
— Да ты послушай. Друг у меня есть, в беду попал, спрашивает, как быть, а я не знаю. Ты к этому делу ближе, ты потребляешь всю эту дрянь — марихуану, ЛСД…
— Это не дрянь, а единственное, что есть стоящего на свете, — заметил бородач, воинственно тыкая вилкой в сторону Дона. Цепь, висевшая у него на шее, с плеском окунулась в суп. — Черт!
— Ладно… — Дон не хотел спорить. — Вот он тоже стал героин потреблять. Денег нет. Тогда один тип предлагает: Приведи других, получишь скидку.
— Знаю, — махнул рукой «хиппи», — у нас тоже так делают ребята…
— Не перебивай. Когда мой приятель узнал, что товаром оказался, разозлился и набил «пушеру» морду.
— Дурак, — презрительно заметил бородач.
— Ты думаешь? В общем, ушел он, а тот «пушер» этого типа, что моего приятеля к нему приводил, пристукнул.
— Пристукнул?
— Да, пристукнул. Убил. Теперь приятель меня спрашивает: сообщить обо всем полиции или нет? Он хорошо того «пушера» запомнил и место, где встречались. Как ты считаешь?
Некоторое время бородач продолжал сосредоточенно жевать, глядя на Дона коровьими глазами. Наконец сказал:
— Я ж говорю, что дурак твой приятель.
— Почему?
— Потому что только дурак может задавать такие вопросы.
— Ты так считаешь?
— Еще бы. Зачем он пойдет в полицию? Его это касается? Пусть каждый делает что хочет, убивает кого хочет. Зачем мешать?
— Что же, по-твоему, законы отменить, убийства разрешить?
— Слушай, парень, — бородач даже отодвинул тарелку, — вот нам от этих законов! — Он провел ребром ладони по горлу. — Того нельзя, этого нельзя! Законы, запреты, ограничения… Кругом нас опутали. Почему, например, я не могу тебя убить, если мне хочется?
Дон на всякий случай отодвинулся.
— Если, например, та девка, — продолжал бородач, указав коротким грязным пальцем в сторону крохотной девушки в шортах, обедавшей за соседним столом, — тебя прирежет, я мизинцем не пошевельну. Значит, ей так хочется. Хорошо, прихлопнул тот «пушер» своего вербовщика, какое дело твоему приятелю? Ему-то что?
— Человека же убили, — неуверенно заметил Дон.
— Ну и слава богу, чем больше убьют, тем лучше. Ребят на войне все время на тот свет отправляют неизвестно зачем. А здесь? В нашем городе ежедневно в десять раз больше убивают. Всюду убивают. Какое мне дело? Я хочу жить как хочу!
Он махнул рукой и, громко рыгнув, зашлепал босыми ногами по натертому полу кафетерия…
«Ничего себе советчик, — размышлял Дон. — С таким далеко пойдешь. Интересно, что скажет тот, длинногривый».
Но с длинноволосым в ближайшие дни Дон не встретился. Перестав ходить на тренировки, оп больше времени проводил на занятиях. Вечера он, как и раньше, раза два-три в неделю проводил с Тер.
Зато в остальные дни Дон ходил в знакомый ему подвал. Впрочем, таких подвалов он знал теперь несколько. У него завелись знакомства, иной раз вместо подвалов отправлялись к кому-нибудь на квартиру. Иные помещались в богатых особняках (откуда родители уехали на побережье или в дальнее путешествие), другие в средних (где молодью люди жили одни, без родственников) или в мансардах одиноких студентов.
Но теперь Дон стал осторожнее. К вечеру он старался прийти в себя, выпить горячий кофе, пожевать резинку. Возвращаясь домой, бледный, с тенями под глазами, старался скрыть дрожание рук. Ссылался на утомительные занятия, напряженные тренировки (что тренироваться перестал, дома ничего не сказал).
Родители молчали, скрывая беспокойство. Их сын очень изменился за последнее время. Стал вялым, молчаливым. Он теперь подолгу, ничего не говоря, сидел у камина, пристально глядя на огонь. Перестал делать по утрам гимнастику. Возвращался иногда очень поздно, стараясь проскользнуть в свою комнату, не встречаясь с ними.
Все это было непонятно и тревожно, но все же сын жил дома, встречался с Тер, играл в баскетбол, занимался в университете. Может быть, это ненадолго? Пройдет? В нынешнее время у молодых часты депрессии. Вылечиваются…
Длинноволосого студента с томными глазами Дон встретил однажды после занятий в библиотеке. Подошел, шепотом попросил выйти. Они вышли на лестничную площадку, где стояли копировальные аппараты. Опуская в щель монетки, можно было получить любое количество фотокопий любых книжных страниц, которые предварительно закладывались в аппарат. Большой популярностью аппараты не пользовались. Фотокопии обходились не дешево. Можно было вполне заниматься в библиотеке, а не таскать фотокопии домой.
— Слушай, парень, — завел свою песню Дон, — хочу с тобой посоветоваться. Есть у меня один приятель…
Он повторил рассказ, который недавно излагал бородатому «хиппи».
— Что скажешь? — спросил в заключение Дон.
— Что тут сказать, — длинноволосый многозначительно, сосредоточенно помолчал, — надо молиться. — И он устремил на Дона ясный взор.
Дон почесал затылок.
— Молиться! Но делать-то что? Речь идет об убийстве.
— Это прискорбно, — убежденно покачал головой его собеседник, — очень прискорбно! Но не это главное. Главное, любить Иисуса. Ты обязательно скажи это своему приятелю. — Он наставительно погрозил пальцем.
— Послушай. — не отставал Дон, — ладно, я скажу ему. Оп помолится, а дальше? Ведь твой Иисус не будет же звонить в полицию?
— Не будет, — оживленно подтвердил длинноволосый, — и не надо. Какое это имеет значение? Пойми, важно не то, что человека убили — их каждый день у нас сотнями убивают, а что еще один пришел к святому духу. Не можем мы, пойми, исправить мир. Какой он есть, таким и останется. Наше дело — молиться.
— И все?
— Как все? Молиться, участвовать в таинствах. Главное, не лезть в эту мирскую грязь. С отвращением надо закрывать глаза и возносить взгляд к святому духу…
— Да, — разочарованно протянул Дон, — липовый ты советчик.
Длинноволосый усмехнулся.
— Ты что же, хочешь, чтобы святой дух за твоего приятеля решал? У него своих дел хватает. Хитрые все больно стали! Думай за них! Нет уж, кукиш! Пусть сам разбирается. Святой дух только молитвы принимает. Будет он тебе еще в земном болоте копаться! Мы, брат, столько тут натворили, что за миллион лет не разгребешь…
— Иди ты со своим святым духом! — рассердился Дон. — К тебе как к человеку, за советом, а ты святого строишь.
— Сам пошел к черту! — огрызнулся длинноволосый.
Так закончился этот душеспасительный разговор.
Чину свою историю Дон втолковывал особенно тщательно и долго. Тот молча глядел на собеседника своими непроницаемыми черными глазами, и Дону показалось, что он не понимает.
— …Ясно? — переспрашивал он в десятый раз. — Тебе ясно? Как ты считаешь — идти моему приятелю в полицию или нет? Ты бы вот как поступил?
Чин долго молчал, и Дон решил уже, что так и не дождется ответа. Неожиданно Чин решительно произнес:
— Нет.
— Что нет? — переспросил Дон.
— Не пошел бы.
— Почему?
— Они все заодно. У них правды не найдешь. Теперь молчал Дон, пораженный злостью, звучавшей в словах Чина.
— Откуда ты знаешь? — спросил он наконец. — У тебя есть доказательства?
— Доказательства не нужны, — спокойно объяснил Чин. — Там, где полиция, там всегда нечестность, обман. Не помогут они твоему приятелю.
— Погоди, почему ты так говоришь? — начал возражать Дон. — Полиция существует, чтоб преступников ловить, а честных людей оберегать.
— Ну что ж, — так же спокойно завершил беседу Чин, — если ты в этом уверен, так и дай совет своему приятелю. Но только если ты по-настоящему в этом уверен. — Он помолчал и спросил совсем тихо: — А ты уверен?
Дон не знал, что ответить. Чип еще некоторое время постоял, сверля Дона странным взглядом своих черных глаз, потом повернулся и неторопливо удалился. А Дон продолжал стоять. Он так и не мог ответить на вопрос, заданный ему Чином. Уверен ли он в честности полиции? А? Уверен?
Разумеется, самый толковый совет мог дать Артур.
Но разговор именно с ним Дон, как ни странно, оттягивал. Он инстинктивно чувствовал, что услышит много неприятных слов.
