Ознакомительная версия.
Платон осторожно выбрался из-под одеяла. Прошел на цыпочках в коридор. Тишина. Он стоял у дверей в гостиную почти полчаса - ни звука. Диван не содрогался, пружины не скрипели, никто не стонал сладострастно и не вскрикивал. Тогда Платон решился и с максимальной осторожностью открыл створки двери. Он шел по комнате, совершенно не понимая, что станет делать, если сейчас в кровати с Федором будет лежать девочка, которую он видел в проеме двери. Не знал толком Платон Матвеевич и как быть, если Федор окажется один.
Разложенный диван оказался пустым.
Постояв в растерянности, Платон, естественно, пошел в ванную. Никого. Тут он заметил тень за витражным стеклом кухонной двери и вошел в кухню.
Федор сидел у стола на диванчике и вертел в руках гвоздодер как раз над головой спящей Авроры.
- Федя!.. - кинулся к нему Платон.
- Садись, Тони, - улыбнулся тот. - Что ты бродишь ночью? Разбудила она тебя?
- Кто? - обомлел Платон.
- Квака. Сказала, что пойдет спать с тобой, со мной толком не поспишь.
Не зная, что ответить и как вообще вести себя в такой ситуации, Платон все же решил отойти от Федора с гвоздодером подальше.
- За кошелку беспокоишься? Не беспокойся, Тони. Это даже хорошо, что она на меня зуб имеет.
- А она... имеет? - уточнил Платон, присаживаясь за стол напротив племянника.
- Да она меня терпеть не может. Как видит - убить готова. Это хорошо.
- А что в этом хорошего? - спросил Платон.
- А то, что сделает, как я захочу, - самодовольно заявил Федор. - Ты не сделаешь, и Венька не сделает. А кошелка эта сделает.
- Я ничего не понимаю, - пробормотал Платон. - Скажи, Федор, ты счастлив? - спросил он, заглянув в глаза племяннику.
Тот блеснул в улыбке белыми зубами.
- Как сказать, Тони. Вроде все у меня по теме, а тоска бывает.
- Вот-вот, расскажи поподробней о тоске.
- Не смогу я исполнить, что отец хотел. Ну какой из меня разводной? Обязательно чего-нибудь напортачу. Отец авторитет имел, связи. Если он хотел, чтобы я пошел в разводные после него, зачем не давал жить рядом? Зачем отдавал в интернат? А то вообще - наймет пяток охранников, отправит в Швейцарию в горы. В гробу я видал эти горы. А когда мы с Венькой домой приезжали - он уезжал. Конечно, я мог бить тачки, снимать телок, покупать чего хочу. Но я тут подумал... Венька умнее меня будет. Он по жизни умнее. Пусть он попробует.
- А ты?
- А я пока что на голову совсем как больной.
- В смысле - от удара аквариумом?
- В смысле - ничего не понимаю и ничего не хочу от жизни, кроме койки, объяснил Федор. - Я, Тони, сейчас столько от жизни имею, сколько никогда не имел и не знал, что такое может быть в натуре.
- Да, конечно! Ты - влюблен! - прошептал Платон, ругая себя за непонятливость.
- Не знаю, не зна-а-аю, - задумчиво протянул Федор. - Но убью любого, на кого она посмотрит. Иди спать, Тони. Я еще посижу. Мне жалко спать.
- Дай-ка мне гвоздодер, - на всякий случай попросил Платон.
В дверях он остановился.
- Федя... Ты все время ходишь в шлеме. Я тут подумал... Ты боишься, да?
- А ты не боишься?
- Я о смерти думаю по-другому, у меня свои заморочки, основанные на чувстве вины. Я спросил, потому что хочу тебе помочь, у меня есть хороший...
- Уже все нормально. Скоро кончатся две недели. Мазь от смерти, помнишь? объяснил Федор, видя недоумение Платона.
- Конечно, конечно, - пробормотал тот, уходя: Он осторожно забрался под одеяло в твердой уверенности, что не заснет из-за всхрапываний Кваки. Стал думать, что лучше - отвести Федора к знакомому психиатру или не развеивать миф о великой силе заговоренной мази. Тоже... кстати, своеобразная психотерапия... Как хорошо и спокойно засыпается под ее сон...
Он встал очень рано, но Кваки в постели уже не было. Принял душ, тщательно выбрился, долго выбирал одежду. К светло-голубому пиджаку подобрал серый галстук с металлическим отливом. Потом полчаса выбирал туфли, открыв низкие шкафы для хранения обуви - двадцать четыре ящика вдоль длинной стены.
Платон Матвеевич ехал договариваться с Птахом. Он отлично выспался, сам сварил кофе на кухне под сонное бормотание Авроры. Платон впервые ехал на серьезные деловые переговоры, совершенно не подготовившись к ним. В том смысле, что без репетиций, без предварительного обдумывания вариантов вопросов-ответов, без составления плана беседы. Любой другой человек поступил бы так, будучи совершенно уверенным в себе. Платон же Матвеевич изо всех сил старался не строить никаких предположений и вообще не думать о предстоящем разговоре, потому что находился в состоянии жуткой паники. Сохранять внешнюю невозмутимость и видимость слоновьего спокойствия ему помогали только выверенные действия по исполнению примитивных бытовых необходимостей - четко отмеренные две с половиной ложки сахара в кофе, носки, подобранные в тон к туфлям, ненавязчивый одеколон, безупречный узел галстука.
В такси, правда, Платон позволил себе покуражиться над собственной самонадеянностью. Ему казалось, что он предусмотрел все, бессонными ночами проворачивая в голове ходы против себя и возможность выкрутиться из любой условно выстроенной в уме ситуации. Иногда даже Платону приходило в голову, что человек, задумавший его уничтожить, никогда в жизни не додумается до этих самых, выстроенных в его воспаленном мозгу ситуаций. Но... Выстраданная годами подготовки к подобному дню тактика сегодня никуда не годилась. Вместо реальной физической или бумажной борьбы, вместо преследований его обложили такими невыносимыми условиями существования, что поднесенный к лицу белоснежный платок уже воспринимался им самим как белый флаг сдающегося.
Именно состояние паники не дало возможности Платону поразмыслить над событиями прошедшей ночи. Конечно, гвоздодер в руках Федора над головой спящей Авроры насторожил, но теперь он лежал, закиданный маленькими подушками, спрятанный в одному ему (как Платон наивно надеялся) известном месте - в тайнике в его кабинете.
Конечно, Платон Матвеевич не предполагал, что Федор и Аврора в силу разных обстоятельств останутся в этот день одни. Он уехал улаживать свои дела, а Квака уговорила Вениамина поехать с нею в свой офис и привезти оттуда аквариум взамен разбитого накануне - шесть лягушек все это время топтались друг на дружке в трехлитровой банке.
Когда Платон Матвеевич подъехал к знакомой подворотне, он заплатил таксисту и, обнаружив на часах семь с минутами, гулял в старом дворике больше часа, сильно озадачив своим представительным видом и дорогой одеждой собачников, таскавших своих питомцев по двору с нервозностью опаздывающих на работу людей.
В первый раз Платон Матвеевич насторожился, когда увидел Колю Птаха, входящего в неприметную дверь. Ссутулившийся, неряшливо одетый, он казался еще меньше ростом, а раздраженные движения и чертыхания наводили на мысль о плохом настроении не успевшего опохмелиться труженика. Платону сразу же показался неуместным и свой костюм, и золотая заколка на галстуке, не говоря уже о французском одеколоне. С другой стороны... На Птаха не обратила внимания ни одна личность, а у Платона, похоже, скоро жители дома решат на всякий случай взять автограф.
Он шагнул в подъезд за Птахом, ослепнув там в темноте в первую минуту. Дернул дверь с табличкой "Отдел кадров". Заперто. Гремя ведром, откуда-то из-за металлической сетки лифта появилась женщина, за полторы минуты столько наговорившая Платону, что он совершенно потерял чувство реальности. Запомнились только некоторые особенно яркие метафоры - "квашеный петух", "туполобый обезьян", "взяточник с кипяченой мочой вместо мозгов" и "поганый террорист, косящий под блондина". К концу ее тирады Платон поднял ногу, рассмотрел подошву своей правой туфли и с некоторым облегчением обнаружил на каблуке свежее собачье дерьмо. По поводу которого, собственно, уборщица и блеснула красноречием. Ее нападки, как оказалось, не были приступом сбежавшей из психушки агрессивной шизофренички, а вполне естественной реакцией уборщицы, только что добросовестно убравшей лестничную клетку и вдруг обнаружившей до неприличия порядочно одетого представительного господина, пачкающего пол собачьим дерьмом. Этот эпизод навел его на мысль, что мир вокруг не всегда такой бессмысленный, каким кажется в первые секунды. Более того, Платон Матвеевич вдруг понял, что поступает неправильно, придя к Птаху согласным на сделку. Он тотчас же решил уйти. Подчинись тогда Платон этому порыву, уйди он из подъезда, его бы не мучило потом чувство вины - потратил столько времени на никчемные разговоры!.. Ведь уже решил, что не пойдет на сделку!
Но дверь с табличкой резко распахнулась, из нее выбежал взъерошенный Птах, на ходу сдергивая нарукавники - черные, с резинками с двух сторон. Не узнанный им Платон отступил к лифту, пропуская его, Птах бросился на улицу. Стараясь наступать правой туфлей на носок, чтобы не доводить уборщицу до полного транса - она, следя за его передвижениями, в этот момент закатывала глаза, сверкая белками, и потрясала шваброй, Платон тоже двинулся на улицу, причем основным порывом к этому была необходимость срочно очистить каблук. В дверях он столкнулся с возвращающимся Птахом. Тот сразу же узнал Платона, вцепился в него мертвой хваткой и потащил за собой в подъезд. Платон слабо сопротивлялся, уговаривал проявить понимание к тяжелой доле уборщиц. Птах ничего не понял из его слов, стал кричать, требуя немедленно пройти с ним в кабинет. Платон пожал плечами и прошел.
Ознакомительная версия.
