Что по-настоящему волнует всех и каждого в ателье, так это — сколько еще дизайнеров намерены прибегнуть к стилю «ампир». Веянья подобного рода безусловно витают в воздухе, а мы никак не поймем — хорошо это или плохо. Конечно, благодаря им Осано приобретет вид не менее современный, чем все остальные. Но с другой стороны, если наши модели не будут выгодно отличаться от прочих, если наши выверты не сработают, мы покажемся совсем уж вторым сортом. Высокие лифы Альберты Ферретти более чем классичны. Вариант «Прада», обрезанный до длины мини-юбки, действительно, если быть честным, напоминает кукольные платьица.
Я заметил и другую тенденцию. Число англичан, которые присутствовали в «Принчипа», оказывается, и впрямь соответствует числу английских дизайнеров, выставляющихся в Милане. Антонио Берарди британец — как и дизайнер «Библоса». «Боттега Венета» управляется по преимуществу англичанами. В «Армани», в особенности у Эмпорио Армани, их тоже хоть пруд пруди. Обосновавшиеся в Лондоне София Кокосалаки и Луэлла Бартли показываются в Милане обе. В то же время и Александр Маккуин присутствует здесь en masse[21] — вся его компания приехала знакомиться с новыми своими деловыми партнерами, с «Гуччи». Похоже, насчет невозможности быть одновременно и дизайнером, и англичанином я ошибся. Не исключено, что нарождается новое поколение.
Создается даже впечатление, будто определенного рода англичанство приобретает влияние. Я то и дело слышу разговоры о Джин Мьюир, о ее стиле — даже о том, что ее дом, возможно, купит одна из крупных компаний. Становится очевидной и другая разновидность английского влияния. Уверяют, что показанная Томом Фордом в Париже коллекция YSL вдохновлена английским портным Томми Наттером, тем самым, что сделал белый костюм Джона Леннона и подвенечное одеяние Бианки Джаггер. Я слышал также мнение, что-де основы принятого Дольче и Габбана стиля новых хиппи заложил Биба. Говорят, будто и «Прада» опирается и на Биба, и на Осси Кларка, еще одного английского дизайнера шестидесятых — семидесятых годов. Не знаю, действительно ли для британцев настало время с оптимизмом взирать в будущее. Однако в ателье Осано все твердят, что мне следует почаще появляться на людях, разговаривать с английскими дизайнерами, работающими на другие дома. Я этим советам не следую. Даже если бы я и хотел побывать на всех показах, у меня все равно не нашлось бы на это ни минуты. С каждым новым днем я трачу на нашу коллекцию все больше и больше времени. В пятницу я даже ночевать остаюсь на работе. Когда заканчиваешь в три утра, в город возвращаться бессмысленно. В воскресенье, несмотря на то, что большая часть коллекции уже свезена в «Фиера», двое из нас продолжают работать в ателье, — нам еще и прерываться приходится, поскольку каждому необходимо побывать на двух показах. Заканчивается все тем, что я укладываюсь спать на полу кабинета Осано, а Ронда, девушка из Уэллса, — на диване.
В девять утра прикатывает, чтобы забрать меня, Ронду и последние наряды, грузовой фургон. В «Фиера» мы попадаем к одиннадцати. Показ назначен на три, так что всем уже кажется, будто мы запоздали, будто потратили слишком много времени на погрузку. Моделям велено было прийти к одиннадцати, но до сей поры появилась всего одна. Осано прикатил в «Фиера» прямо с квартиры и прождал, практически в одиночестве, так долго, что нервы у него теперь основательно натянуты. Он продолжает заниматься тем же, чем занимался вчера, — руководить плотниками и техниками. В отличие от парижских, эти выглядят сверхрасторопными. Подиум выкрасили заново еще позапрошлой ночью, свежая краска уже подсохла, все нужные Осано декорации — подобия триумфальных арок — уже собраны, их осталось только установить.
В полдень, за сценой. Две парикмахерши, гримерша и маникюрщица трудятся над нашей одинокой моделью. Это нервная пятнадцатилетняя литовка, совсем не говорящая по-итальянски и кое-как — по-английски. Увидев на прикрепленной к стене пробковой доске свою фотографию, она страшно пугается, потому что не сразу замечает рядом со своей фотографии других пятнадцати манекенщиц с подписанными под каждой именами. Я провожу какое-то время, помечая наряды, предназначенные для каждой из них, — на самом-то деле пора уже начинать примерки. Обнаружив, что меня закрепили за Биби и Луизой, я перевешиваю бирки. Если уж и заниматься с кем-то примерками, пусть это будет Аманда ван Хемстра. Ей, надо думать, сказали, что я злюсь на нее за распространение дурацких слухов. И если она в это поверила, мое поведение не покажется ей слишком странным.
В час дня, всего за пару часов до начала, появляются, все сразу, шесть моделей — каждая со своей историей о том, по какой причине она опоздала да как спешила. Понедельник — самый напряженный день во всей заканчивающейся завтра двенадцатидневной миланской Неделе моды, день последних волнений и суматохи. Теперь, когда у нас есть наконец манекенщицы, которыми мы можем заняться, шум усиливается, за сценой полным ходом идет обмен сплетнями. Остальные восемь девушек пока не пришли, но мы, похоже, и без того работаем на пределе наших возможностей. Последние модели появятся в половине третьего, до этого времени мы как-никак, а справимся. Единственная явившаяся в срок девушка неподвижно сидит на стуле — слишком испуганная, чтобы шевельнуть головой, рискнув тем самым разрушить высоченный начес, едва способная дышать, потому что ее «ампирное» платье снабжено для пущей пикантности мини-корсетом. Корсет-то надет поверх платья, она могла бы его и снять, если бы захотела, но никому не пришло в голову сказать ей об этом. Я бы и сам сказал, однако девочка робко лепечет что-то по-литовски в сотовый телефон, и я решаю ей не мешать.
Одна-две из новопришедших манекенщиц слегка на взводе, интересно, в каком состоянии явится Луиза? Хорошо хоть, что показ у нас дневной и все настолько заняты, что напиться в хлам никто попросту не успеет. Аманда появляется раньше Биби и Луизы. Я подхожу к ней одновременно с Рондой, которая приятельски расцеловывает ее в обе щеки. Вот уж не думал никогда, что эти двое знакомы да еще и дружат. Я говорю, что могу заняться Амандой, но Ронда отвечает:
— Нет, милый, все в порядке. У нас с Манди есть о чем поболтать.
Ронда уходит за одежную стойку, а я спрашиваю Аманду, как она себя чувствует.
— Отлично. Я слышала, ты на меня злишься.
— Глупости.
— Ну так будь с Биби поласковей, ладно?
Я киваю и отхожу, чтобы еще раз перевесить бирки. Теперь я думаю заняться Биби, но уж никак не Луизой.
Мой способ управляться с любыми проблемами, способными довести меня до слез или нервного срыва, состоит в том, чтобы не позволять чувствам выходить за пределы сколь возможно более узкого коридора. Метаться от крайности к крайности я не желаю, я хочу стоять там, где стою, в тесной и темной юдоли, отведенной для тех, кто вставляет родным сестрам. Но когда я подкалываю булавками подол платья Биби, она высится надо мной, оставаясь такой холодной и напряженной, что я начинаю думать, как бы согреть ее, как бы снова сделать счастливой.
— Биби…
— Что? — невыразительно, непреклонно.
— Я не уверен в длине подола.
— Какая разница?
— Давай я позову Осано и спрошу, не укоротить ли эту штуку. — В голове у меня вертятся кукольные платьица «Прада» — нам, может, такие короткие и ни к чему, однако Биби достаточно высока и стройна для чего-то в подобном роде. Спрашиваю ее об этом.
— Я всего только вешалка.
— Мне нужно знать твое мнение.
— Ты его не узнаешь.
Я опускаюсь на пол, голова моя оказывается ниже ее колен. Пожалуй, более жалкой позы мне уже не принять. И говорю Биби:
— После показа все будет по-другому.
— Поздравляю.
Я гляжу на нее снизу вверх.
— Я был почти на всех твоих выступлениях. Мне хотелось видеть тебя. Я просто совсем замотался.
Биби опускает на меня взгляд. Еще не теплый, но все же смягчившийся. Я провожу сзади пальцами по ее икре. Однако Биби молчит. Говорить должен я, а сейчас уже поздновато валить все на работу и необходимость ходить по показам. Это она уже слышала, и слишком часто. Повисает долгая пауза. Не могу я заполнить ее враньем или даже полуправдами. Однако и ничего другого тоже сказать не могу.
Наконец губы мои приходят в движение.
— Мы могли бы завтра ночью уехать спальным вагоном в Париж. Только ты и я.
Она качает головой. Я понимаю, это мой последний шанс: дальше давить на нее нет никакого смысла, остается просто-напросто покончить с подолом и перейти к следующей примерке.
И тут Биби произносит:
— В последнюю ночь Милана? Ты не найдешь ни одного свободного купе.
Это-то я знаю. Я уже заказал себе билет через Осано. Поэтому киваю и лепечу:
— Что-нибудь придумаю. Я должен ехать вместе с Фрэдом, но он не станет возражать против самолета.
