– Рядом с тобой бактриан, каких поискать: твой отец, эмир этого города, который поклялся сшить себе плащ длиной в двенадцать локтей из бород обезглавленных врагов, а пока длина этого плаща лишь девять локтей.
– До сей поры равный тебе не входил в ворота этого города, и никто никогда не смотрел на меня так, как смотришь ты сейчас!
– Отведу взгляд, ибо борода у меня лишь пробивается и даже на плащ для твоего отца вряд ли сгодится.
– Ты отказываешься от меня?
– Воистину так! – ответил опечаленный ас-Сакалиба, развернулся и отправился искать в городе место для ночлега, да только что могут поделать влюбленные, если сердце начинает диктовать им, как быть? Следующим утром он проснулся от того, что в его мире теперь было два солнца, и если одно блистало на небосводе, то другое, еще более золотое, покоилось на подушке рядом с его собственной головой. Воистину больше не беспокоился юный ас-Сакалиба о том, что может с этой головой расстаться!
Музыканты били в бубны и дули во флейты, веселый праздник шел своим чередом, а на столы перед прибывшими выставлялись все новые кушанья, но чего стоит угощение, если не сопровождается оно приятной беседой и обменом новостями? И вот по рядам рассевшихся вокруг столов гостей уже поползла, будто степная гадюка, сплетня о том, что не свободно сердце дочери эмира и что неспроста так довольно улыбается лишь накануне прибывший в город красавец ас-Сакалиба. Вползла эта гадюка и в уши грозного Сейфа ад-Даулы, хотя уж этого-то влюбленные хотели меньше всего.
Почернел лицом Сейф ад-Даула, лег на свое ложе, застеленное шкурами барсов и ланей, и приготовился умирать. Плач и воздыхания пронеслись над песками, хотя своим приближенным эмир велел не говорить ничего гостям, дабы не испортить им праздник, на который те собрались.
Только и повторял Сейф ад-Даула:
– Дочь моя! Дочь моя! Для того ли я растил тебя, чтобы теперь слышать о тебе такое? Глаза твои, Фатима! Шея твоя, гордая, будто у лебедей, которые не водятся в нашем оазисе и являются лишь в миражах, что видят караванщики за миг перед гибелью от жажды! Завтра я произведу справедливый суд: поставлю дочь перед священным камнем, именуемым «Нелживый», и заставлю ее дать присягу. Поразит ли ее молния с небес, не поразит ли, – в любом случае узнаю правду. И если выяснится, что сплетня правдива, оба умрут: и ас-Сакалиба, и отдавшаяся ему моя дочь!
Воистину кончилось бы все не просто плохо, а наихудшим из возможных способов, но не таковы были влюбленные, чтобы отказаться от своего счастья. Тем же вечером Фатима велела передать избраннику, чтобы он ждал ее на берегу арыка, снабжавшего оазис водой, но не в своем обычном виде, а изменив обличье. Выполнил ее просьбу ас-Сакалиба и явился в назначенное место, изменив внешность.
Он встал на берегу, а Фатима в сопровождении служанок несла пирующим гостям очередную порцию лакомств, ибо существовал в том городе обычай, согласно которому на третий день пира именно дочь эмира должна была угощать гостей. Пытаясь перейти через арык, Фатима оступилась, начала падать и крикнула юному ас-Сакалиба:
– Друг! Подойди поближе и помоги мне!
Юноша схватил ее за руки, но не удержался и грохнулся на землю, не выпуская ее из объятий. Увидев это, все гости вскочили с мест и бросились к ним, но ас-Сакалиба успел ускользнуть, скрыться, а потом переоделся и вернулся на главную площадь. Никто его так и не узнал.
4Вторник, 17 октября, 15–07
Часов около трех Осипов вытащил из кармана телефон, посмотрел, сколько времени, и сказал, что сил его больше нет тут находиться. Стогов, последние полтора часа тупо просидевший на подоконнике, воодушевился:
– И?
– Да нет. Я не в том смысле.
– А чего? Тут наверняка есть какое-нибудь кафе. Добежали бы и вернулись.
– Не успеем. Майора дожидаться все равно придется.
– Тогда что?
– Может, просто выйдем на улицу? Выкурим по сигарете?
– Зануда ты, – сказал Стогов, но на улицу выйти согласился. Все лучше, чем скучать в тесном кабинете.
Миграционная служба заполнять свои бумаги, похоже, закончила. Может, они быстрее работали, а может, их начальство просто не требовало от подчиненных такого количества отчетов. Офицеры в штатском, перепрыгивая через лужи, грузили в багажники своих дорогих авто картонные коробки с документацией, сотрудники помладше руководили посадкой задержанных в автобусы. Гастарбайтеры не спорили. Когда им велели ждать, садились на корточки и ждали, когда приказывали лезть в автобус, послушно лезли.
– Глупостями мы с тобой занимаемся, – сказал Осипов.
– В смысле?
– Сидим, бумажки из папки в папку перекладываем.
– Во! – обрадовался Стогов. – Так ведь и я об этом! Пошли уже, а?
– Да я не в этом смысле. На самом деле мне еще год назад предлагали к этим мигралам переводиться. А я чего-то ступил, не стал рисковать. А то давно бы уже на Range Rover'е ездил.
– Всем, кто переводится в миграционную службу, Дед Мороз сразу присылает по Range Rover'у?
– Не помню, я говорил, что у меня брат занимается строительным бизнесом? Он рассказывал, как там все устроено. Когда строительная фирма получает подряд, то первым делом прикидывает, сколько рабочих ей понадобится. Они переводят бабки работорговцу, чтобы тот навербовал по кишлакам нужное количество рабочих рук. И знаешь, куда работорговец девает эти бабки?
– Ну, как? Наверное, выплачивает рабочим.
– Половину суммы работорговец сразу забирает себе, а половину засылает мигралам. Понимаешь? Там даже на улицу выходить не нужно: портфель с деньгами тебе прямо в кабинет принесут.
– Ты бы смог взять эти деньги?
– А ты бы не смог?
Стогов еще раз посмотрел, как в автобусы грузят бессловесных рабочих. Эти смуглые парни никому не нравятся. Когда в пятимиллионный город приезжает миллион людей, живущих по совершенно иным правилам, что тут может понравиться? Хотя с другой стороны, сами-то гастарбайтеры тоже не в восторге от переезда. Живут они тут в грязи, питаются растворимой лапшой, зарабатывает меньше $200 в месяц. Даже крысы в Петербурге живут комфортнее, чем эти люди. Для них тут все чуждое: и климат, и язык, и люди. Но все это неважно. Переезд не нравится горожанам, и точно так же не нравится приезжим. Зато он нравится тем, кому прямо в кабинет приносят портфели с бабками. Молодым ребятам в отутюженной форме. Смуглые люди и дальше будут ехать с юга на север, чтобы вести тут, на севере, жизнь рабочей скотины. А их ровесники из просторных кабинетов будут и дальше покупать себе красивую машину Range Rover. Изменить тут все равно ничего нельзя.
Осипов открыл было рот, чтобы дорассказать насчет нюансов работорговли, но тут из-за поворота показался, наконец, их майор. Куртка у него была насквозь мокрая, а выражение лица не обещало ничего хорошего. Вместо «Здрасти» он спросил, все ли они успели оформить. Осипов ответил, что почти все. Майор стряхнул капли с одежды и вытер лицо носовым платком. Осипов помолчал, а потом подхалимски поинтересовался:
– А как вы, товарищ майор? Задержанный признался?
– Нет.
– Нет?
– Уперся, как баран. Утверждает, что в момент убийства сидел в кафе на соседней улице.
– Кто он вообще такой, этот парень?
– Какой-то деловой партнер убитого. Как я понял, работал в строительном бизнесе. Имел с погибшим какие-то общие темы. Последнее время вроде как ухаживал за его дочкой. Имел с ней, типа, романтические отношения.
Стогов с Осиповым разом задрали брови:
– С узбечкой?
– Сам удивляюсь. Но этот факт все как раз подтверждают. Что-то у них там было. Вроде как даже серьезно. А папа был категорически против. Вот, между прочим, и мотив.
Стогов автоматически полез в карман за новой сигаретой. Рыдающая девушка из кабинета запомнилась ему плохо. Осталось лишь общее впечатление: тоненькая, с круглым лицом, волосы заплетены в косу. Никогда в жизни он не слышал, чтобы кто-нибудь из его знакомых имел отношения с узбекскими барышнями.
– И какой теперь, товарищ майор, план?
– Зайду в кафе. Спрошу на всякий случай, вдруг его там действительно кто-нибудь видел. Если вы закончили наверху, то можете пройти со мной.
Прежде чем выйти под дождь, Стогов натянул на голову капюшон. Помогло это плохо, по лицу все равно побежали капли дождя. Свернув за угол, они действительно почти сразу уперлись в вывеску «Дастархан». В осеннем Петербурге темнеет рано. А тут еще эти дожди. Фонари на улице горели тускло и почти не давали света. Вымокшие фасады домов казались грязными. На их фоне ярко освещенное заведение выглядело, как оазис уюта. Надпись в стеклянной витрине обещала плов, самсу, люля и разливную водку. Последний пункт заинтересовал Стогова особенно.
