Ознакомительная версия.
– А…
Вероника хотела еще узнать, почему они ничего не рассказали Строгановой о том, что случилось, – ведь Блюхера и его дочери больше нет в живых, а она об этом так и не узнала, – но впереди показалась другая машина, синий «Опель», и Вероника, невольно повторяя Адино движение, ступила одной ногой на проезжую часть.
Автомобиль мигнул фарами и снизил скорость. Обе они отступили, чтобы дать машине притормозить.
Вдруг тонированное стекло на передней дверце поехало вниз. В открывшейся амбразуре появился ствол, и еще раньше, чем Вероника смогла понять, что происходит, и закричать, Ада упала на нее, крепко-крепко обхватив руками, свалила на тротуар, не ослабляя мертвой хватки, с акробатической ловкостью – рраз, два, три!!! – перевернулась вместе с Вероникой и в два счета откатилась на несколько метров.
– Чирк… чирркк… чирк!!! – услышали они. Пули, вырвавшись из открытого окна «Опеля», чиркнули по тому месту, где они только что стояли. В стороны фонтаном полетели отколовшиеся кусочки асфальта.
– Мама!!! – истошно закричала Вероника и осеклась, потому что жесткая Адина рука закрыла ей рот и в ухо полился свистящий шепот:
– Тихо! Тихо! Ты что, хочешь, чтобы нас тут задержали и потом часа четыре допрашивали? Дураки типа следователя Бугайца?
– Но нас убьют!!! – кричала она, вырываясь.
– Да нет же! Он уехал!
Вывернув голову, Вероника увидела: синий «Опель» действительно скрылся за поворотом.
Ада ослабила хватку и вскочила на ноги. Цепляясь за нее, встала и Вероника. В ногах была слабость. В голове туман. И не было никакого, ровно никакого восторга по поводу того, что обе они только что избежали верной смерти. Их хотели убить?! Но кто? За что?!
Только теперь она с пугающей ясностью поняла, что Павка был прав – она и в самом деле ввязалась в жуткую историю! До сих пор они с Адой шли по следу убийцы – и вот тот опередил их и взял след первым!
– Он же видел, что не убил нас? Значит, может появиться еще и еще?
– Обязательно, – кивнула Ада, поправляя волосы и стряхивая с себя тротуарную пыль. – Наше противостояние вступает в решающую стадию, и охота теперь ведется в открытую. Правда, я не знала, что у преступника есть автомобиль.
Последние слова она произнесла, крепко взяв Веронику за руку и увлекая ее мимо начавшей собираться толпы в соседний проходной дворик.
– Положение в корне меняется, – пробормотала она, плюхаясь вместе с Вероникой на спрятанную в зелени тополей расшатанную скамейку.
Новое положение сенной девушки самой барыни Головниной показалось Саше странным. Ее привезли в господский дом в такой спешке, не дав даже увязать в узел какие-никакие пожитки, и так сурово смотрели, перечисляя новые обязанности, что Саша заробела, может быть, впервые в жизни и ожидала иной, худшей доли. На деле же оказалось так, что судьба ее изменилась к лучшему.
Здесь, в господском доме, было куда как интереснее. И размеренные, интересные разговоры в людской под еле слышное потрескивание лучины (она и знать не знала, что на белом свете делается всего столько дивного и непонятного!), и чудные наряды, с золотой вышивкой по тяжелому бархату, в которые надо было одевать барыню. И сам господский дом – с просторными горницами и светелками, уставленными всякими диковинными вещами, среди которых попадались даже странные книжицы с большими, во всю ширь листа, рисунками, значение которых оставалось для Саши непонятным. Книжицы эти более других диковин влекли чуткую до всего нового Сашину натуру. В руки их брать воспрещалось. Но желание прикоснуться к плотными листам, испещренным непонятными закорючками, было сильнее всяких запретов.
– То ли цветы какие… – вырвалось у нее однажды.
Случилось это тогда, когда она застала молодого барина за внимательным изучением этих рисунков. На чисто вымытом столе в большой горнице Алексей разложил книги, какие-то свитки и уж совсем непостижимые штуки в виде деревянных реек с малюсенькими зарубками.
– Где цветы? – спросил Алеша, улыбаясь.
– А вот, – указала она на причудливо извивающиеся на бумаге линии.
– Так какие же это цветы? Это карты. Чертеж земель русских и прилагаемых губерний.
Было все равно непонятно. Но теперь Саша и не пыталась вникнуть в объяснение – она просто вслушивалась в этот ласковый, обволакивающий голос. Он мягким туманом проникал в самое ее тело и томил, нагоняя какое-то пьянящее веселье, – как дурман-трава белладонна. И так было всегда, это было то, что лишало Сашу покоя и сна вот уже которую неделю!
Молодой барин не спускал с нее ласкового взгляда с первой минуты Сашиного появления в доме. Порою девушке казалось, что она чувствует ожог на затылке и нежной коже шеи, до такой степени прожигал ее этот взгляд! Всегда, когда только барин находился поблизости. А случалось это часто: никого не таясь и ничего не стесняясь, Алеша ходил за ней, как ниточка за иголкой. И разговоры в людской смолкали, когда он входил туда – все знали, что в поисках Саши. И другие девушки старались как можно быстрее покинуть горницу, как только видели, что барин уселся напротив и смотрит, смотрит, смотрит на Сашу, нисколько не пытаясь пригасить огонь желания в синих своих глазах.
Было в этом упорном преследовании что-то настораживающее, больше похожее на заговор. И еще странным казалось Саше, что сама барыня, которая – это нельзя было не почувствовать! – ее ненавидела, теряла гнев и сварливость, едва только заставала их вдвоем. Один раз девушка даже уловила какое-то кроличье, стыдливо-злорадное выражение на лице Головниной. С проворностью куницы та закрыла за собой дверь в светелку, которую поспешила покинуть, едва туда вошел молодой барин, и искоса выстрелила в Сашу неприятно-колючим, выжидающим взглядом.
Но главное – ах, главным, конечно же, был он сам, Алексей Гаврилович, «Алешенька» – как неслышным шепотом, одним только движением губ, называла его Саша. Она прикипела к нему, такому не похожему на всех знакомых ей парней и мужиков, с первой же минуты. Словно слепящий столб солнечного света вихрем закрутился перед нею, и непонятная, доселе не изведанная слабость сковала ее члены, лишь только девушка его увидела. И может быть, не в красоте его было дело – видела Саша и более красивых парней. А в том, что натуры их были похожи, в том, что под кожей их бился готовый вот-вот вырваться наружу огонь, в том, что великая сила мощных страстей клокотала в них, угрожая вот-вот испепелить обоих.
А сейчас они стояли у стола, рядышком, плечом к плечу, чувствуя жар, исходящий друг от друга, и разговаривая еле слышно, совсем негромко – как говорят заговорщики или люди с нечистой совестью.
– А зачем наши земли рисовать? Чай, все не нарисуешь, вона их сколько – и за год не обойдешь!
– Правильно рассуждаешь. Только без этих чертежей, Саша, которые картами называются, нет науки навигации.
– Так коли нет – может, и не нужна она?
– Что ты! Навигацию нам сам царь Петр велел учить. Сыновей родовитых дворян на учение в Голландию посылает, слышала? Через месяц-другой и я поеду. Кораблестроение буду познавать, мореходное дело. Другие земли увижу, другие страны…
– Ай, как хорошо! Я бы тоже… – И она остановилась, испуганная собственным порывом. Голос, выразивший самые сильные желания, прозвучал чересчур громко – так в барских покоях было не положено.
– Что тоже? – спрашивал он, опять улыбаясь.
– Училась бы! Кабы дали!
– Чему училась бы? Корабли строить?
– А хоть бы и корабли! – вскидывала она голову. В жизни не видевшая ни одного корабля, Саша тем не менее не сомневалась, что эта наука окажется ей под силу. Хмурясь, смотрела она на Алексея, ища в его лице осуждение извечной бабьей дурости.
А Алексея, напротив, забавлял простодушный, но искренний интерес этой деревенской девушки к наукам – такое редкость было встретить и среди дворянских детей. И еще более его манила и удивляла одновременно Сашина манера разговаривать с ним, не опуская глаз – только румянец алыми маками расцветал на щеках, и колдовские зеленые глаза загорались взволнованным сиянием.
– Может, еще и капитаншей попросишь тебя назначить?
– А что, и капитаншей!
Стоило вообразить ее такой, в напудренном парике и треуголке, в камзоле с золотым шитьем на вороте и обшлагах и с подзорной трубой в нежной, белой руке… И голову, и без того уже забубенную, можно было потерять от этой картины!
Книги, карты, измерительные линейки – все полетело на пол. На минуту Саша испугалась, что этот внезапно тяжело задышавший мужчина сграбастает ее в охапку, по-медвежьи стискивая и давя девичьи кости, – но он наклонился над нею, взял обе руки в широкую свою ладонь, прижал к гулко бьющемуся сердцу.
– Люба моя, никому тебя не отдам… Всю жизнь беречь буду!..
Так они полюбили. И любовь у них была подобна охватившему сухостой пожару – сразу большая, обжигающая, поглотившая их целиком и без остатка и такая огненная, что никто другой и близко не подойди.
Ознакомительная версия.
