Уже в машине, проклиная пробки, он рассказал подробнее. Оба брата, как обычно, гуляли во дворе. Но домой вернулся один Коленька, его, плачущего, привели соседи. Куда делся Алексей — они не знали. Слепой мальчик также не мог ничего объяснить толком. Он слышал только, как подъехала машина, как кто-то заговорил с братом — это была женщина, причем она называла его по имени. Алеша сел в машину, и все — исчез. То же самое рассказала и Маша, когда они приехали домой. Выглядела она настолько напуганной и несчастной, что Тероян дал ей сильное успокоительное, боясь, что произойдет нервный срыв. Но не в лучшем положении находился и сам Карпатов. Ему Тероян накапал валерьянки. Олег ходил из угла в угол, курил, о чем-то сосредоточенно думал.
— Может быть, его увезли какие-нибудь знакомые, покататься на машине? — спросила Глория. Олег только махнул рукой.
— Тогда бы они взяли и Коленьку.
Зазвонил телефон. Карпатов бросился к нему, сорвал трубку.
— Ублюдок! — прорычал он с исказившимся лицом. Потом повернулся ко всем троим. Глаза его блуждали.
— Ну, говори же! — потребовала Маша. Она прижимала обе ладони к груди. — Это… он, да?
— Да, — глухо отозвался Карпатов. — Квазимодо.
Маша вскрикнула, резко отвернувшись, а он продолжил:
— Сказал так: «Это я, Квазимодо.» А потом, какую-то чушь: «Нет, Квазимодо, это — ты сам». Что ты по этому поводу думаешь, Тим?
— Мне был точно такой же звонок. И Жоре Юнгову. Но раз он ничего не сказал об Алеше, то, может быть, и не он похитил?
— Он знал, что я буду дома. Именно сейчас, когда увезли сына, — сказал Карпатов. Его буквально трясло от ненависти. — Я убью его. Придавлю, как нечисть.
— Сначала надо спасти сына.
— Я сейчас весь МУР на уши поставлю. Всех задействую.
— А много пользы было прежде? Этот оборотень где-то рядом. Почему он звонит всем нам? Потому что чувствует, что мы приблизились к нему настолько близко, что можно ухватить за горло.
Они словно забыли о Маше, которая вышла из комнаты, двигаясь, как заведенная. Глория встревоженно пошла следом за ней. Карпатов и Тероян стояли напротив друг друга.
— Ты во всем виноват! — выкрикнул Олег, схватив Тима за рубашку обеими руками. — Ты и твоя… ненормальная! Если бы ты не встретил ее, не притащил домой, не начал бы свои дурацкие поиски, то Алешка бы сейчас был дома! Тероян пытался отцепить его руки, но чувствовал в его словах правду. Да, Олег был прав, если бы он не шел по следу Квазимодо, то, может быть, не вынудил бы его наносить ответные удары. И один из них пришелся по его другу. Но он же не хотел этого!
— Прекрати! — потребовал Тероян. — Мы что, драться будем?
— Нет, не прекращу. Это все из-за вас. Вы всюду суетесь, лезете, вынюхиваете… Валялись бы лучше в постели!
Тероян еле удержался, чтобы не ударить его. Но как бить обезумевшего от горя отца?
— Ты успокоишься или нет? — произнес он сквозь зубы, глядя в налитые кровавой мутью глаза Карпатова. — Надо что-то решать, а не сотрясать воздух.
— А… иди ты! — сказал Олег и оттолкнул его в сторону.
— Да возьми ты себя в руки! — выкрикнул Тероян. — Я твой друг.
Карпатов тяжело посмотрел на него, немного очнулся.
— Слушай, Тим, — медленно произнес он. — Оставь меня сейчас в покое. Прошу тебя, — и он добавил: — А то, поверь мне, убью.
— Ладно, — устало ответил Тероян. — Я сейчас уеду в одно место, а через пару часов вернусь. И у меня будет что тебе сказать о Квазимодо — это я обещаю.
Карпатов лишь махнул на него рукой и отвернулся. Тероян вышел в соседнюю комнату, поманил Глорию, которая сидела на диване, рядом с лежавшей лицом вниз Машей.
— Кажется, уснула, — тихо сказала девушка.
— Поехали, — произнес он. — На свидание с одним человеком. И через минуту они уже спускались по лестнице.
— Я все слышала, — сказала Глория, еле поспевая за ним. — Это я во всем виновата. От меня все несчастья. Значит, я и есть этот самый Квазимодо.
— Да что ты такое говоришь! — возмутился Тероян. — Вам всем надо уколы сделать. Маньяк просто издевается над нами. Ему доставляет радость слышать, как вы стонете. Без этого он жить не может, разве непонятно? Горе — его питательная среда. Почему он говорит каждому, что он сам и есть Квазимодо? Да потому, что всех людей считает такими же. Весь мир — скопище оборотней, вот его главная мысль.
— Куда мы едем? — спросила Глория, закрывая дверцу «Жигулей».
— На Беговую. Хочу поговорить с его крестным отцом. К редакции молодежной газеты они подъехали в начале пятого. Оставив машину возле бетонных тумб, Тероян и Глория поспешили к высотному зданию. «Только бы успеть», — подумал он.
На лифте они поднялись на шестой этаж, где размещалась редакция. Рабочий день заканчивался, сотрудники газеты уже пребывали в предвыходном настроении: из раскрытых дверей в коридор, по которому шли Тероян и Глория, заглядывая в комнаты, доносился смех, музыка.
— Где Гуркин? — спрашивал Тим, но каждый отвечал, что видел его только что, где-то в соседней комнате, в буфете, на этаже, у компьютерщиков. Какой-то полуплешивый ехидно заметил, что Юра Гуркин заседает в туалете, махнув рукой в конец коридора. Они отправились туда.
— Глория, — сказал Тероян, остановившись перед дверью. — Стойте здесь и никого не пускайте, пусть они хоть обмочатся. Говорите что угодно: трубы лопнули, потоп, аварийное состояние, критическое скопление газов, — но чтобы сюда никто не вошел.
Сам он открыл дверь и шагнул в уборную. Какой-то пузан, тяжело дыша, мыл руки. Тим подождал, пока он кончит свое занятие, и пропустил его. Потом двинулся дальше, открывая дверцы кабинок. Одна из них была заперта. Тим вошел в соседнюю, встал на унитаз, осторожно подтянулся на перегородке и посмотрел вниз. Он узнал сплющенный с боков череп Гуркина. Репортер почитывал клочок газеты и что-то мурлыкал под нос. У него, видно, было хорошее настроение.
Тероян подтянулся еще выше, перебросил тело и рухнул на Гуркина, вдавив того в толчок. Одной рукой он подхватил с пола полиэтиленовое ведро для использованной туалетной бумаги и нахлобучил его на голову репортера, который, не успев ничего сообразить, лишь мычал и дергал ногами.
— Где Квазимодо? — прохрипел Тероян, упираясь подошвой ботинка в голый живот Гуркина, не давая тому подняться, вдавливая его еще глубже в толчок. — Говори! — он ударил кулаком по донышку ведра. — Где Квазимодо?
— Н-не знаю! — взвизгнул Гуркин, пытаясь стащить свой «головной убор».
— Нет, ты скажешь мне, где он прячется, — пообещал Тероян, вновь стукнув по донышку. — Или ты захлебнешься собственным дерьмом. Отвечай!
— А-аа! — закричал Гуркин, но Тероян, нащупав его горло, сдавил пальцы. И крик оборвался, теперь разносилось лишь шипение, как из проколотого баллона. Тим ослабил захват.
— Где маньяк? — повторил Тероян шепотом. — Или это ты — сам? — он сбил с его головы ведро, увидел смертельно напуганные глаза Гуркина, в кровавых жилках, почти вылезающие из орбит. Голова его была обляпана туалетной бумагой.
— Кажется, тебе пора умыться, — произнес Тим. Он рывком вытащил репортера из толчка, развернул его и, сдавив сзади шею, пригнул голову к очку. Свободной рукой он нажал на слив, и в лицо Гуркина ударил бурлящий поток, смешавшийся с его же фекальными испражнениями. Подержав его так несколько секунд, он повернул голову репортера к себе. Тот хрипел, кашлял, отплевывался.
— Где? — еще раз повторил Тероян. — Хочешь продолжения водных процедур? Пожалуйста, — и он вновь проделал то же самое, но теперь уже держал Гуркина подольше. Минуту.
— Какой же ты все-таки упрямый, — посочувствовал Тероян. — Совсем не бережешь себя, парень. Так и подавиться можно.
— Я… не знаю, — пробулькал репортер. — Он сам звонил мне… несколько раз.
— Продолжай! — Тероян вытащил его голову.
— Звонил… и говорил, где я могу найти ребенка, — тяжело дыша, кося глазами, Гуркин трепыхался в руках, как выловленная, взращенная на нечистотах рыба. — И я ехал туда, куда он указывал.
— Ты встречался с ним лично?
— Нет!
— Это он похитил сына Карпатова?
— Какой такой Карпатов? Из МУРа? Откуда мне знать?
— Что ты делал у Хашиги?
— Какое твое собачье дело?
Терояну пришлось снова опустить его лицо в бурлящий поток.
— Ну, вспомнил? — спросил он минуту спустя.
— Вопросы решали… по финансированию нашей газеты. Что в этом особенного?
— А как четырнадцатая жертва Квазимодо оказалась у Медвежьих Озер? Как маньяк мог сообщить тебе, ведь ты находился у Хашиги?
— Он звонил мне за день до этого.
«Или сообщил ему прямо там, у Хашиги, наедине, — подумал Тероян. — Но Гуркин никогда не скажет об этом, будет упираться до конца». Но даже если репортер был предупрежден заранее, даже если поверить его словам, то достаточно ему было известить милицию, выполнить свой гражданский долг, и маньяк был бы уже схвачен. Только ему это не нужно. Ему выгоден Квазимодо со своими жертвами. Он прямо так и заявил об этом тогда, в Думе. И смерть Марзонова ему как бальзам на душу. Подонок. Какая в сущности разница между ним — преуспевающим журналистом и маньяком-садистом? Они — кровные братья. Своими статьями Гуркин также изымает у людей разум, лишает их способности мыслить. Только делает это в гораздо больших масштабах. Терояна трясло от злости.
