конечно пострадал, но не весь. Сруб удалось спасти. Скажите спасибо соседям.
Лиза слегка повернула голову и увидела наконец того, кто с ней говорил. Это был тщедушный, худой мужчина, белобрысый, в смешных круглых очках. Вид его совершенно не вязался с голосом – густым басом. Рядом маячило испуганное лицо Марины. Позади стоял Артем, а чуть сбоку Иван. Увидев, что Лиза заметила его, он улыбнулся и кивнул:
– С возвращеньицем, Лизавета Антоновна! Напугали вы нас. Говорил я, беда будет от этой гадалки и ее хахаля.
– Он… брат… – с трудом ворочая языком, пробормотала Лиза.
– Как же брат! Держи карман. – Иван хитро подмигнул очкарику.
Тот наклонился к Лизе:
– Моя фамилия Гуськов. Зовут Александр Павлович. Я из следственного комитета. Буду заниматься делом ваших постояльцев.
– Они погибли? Оба?
– Девушка жива, но в очень тяжелом состоянии. Ее увезли в реанимацию. Вряд ли спасут.
– Кто на нее напал?
– Ее супруг, Тарас Реденко. Пырнул ножом.
– Почему вы все говорите, что Тарас муж Гелены? – не выдержала Лиза.
Ей хотелось возмутиться несправедливостью и ложью, но сил не было. Она еле дышала.
– Потому что они супруги. Тарас и Гелена Реденко. Женаты давным-давно. Вы хоть паспорт у них спрашивали?
– Нет. – Лиза ошарашенно смотрела на следователя.
– А вот это зря. Напрасно. Неизвестно какие люди явились к вам в дом. Попросились пожить, потом стали промышлять мошенническими действиями. А вы даже документы их не удосужились посмотреть. Эх, Елизавета Антоновна!
Белобрысый Гуськов укоризненно покачал головой. Лиза не знала, что ответить. Слова следователя повергли ее в шок. Тарас – муж Гелены? И она спокойно смотрела, как он проводит каждую ночь в объятиях другой женщины? Ни разу даже виду не подала, что ревнует или расстроена. Зачем им было все это нужно – такой подлый обман? И почему они вернулись?
– Я… Я ничего не понимаю. Это какая-то ошибка… бред… – Лиза почувствовала, как из глаз катятся слезы.
– Ну, ну, не нужно плакать. Все образуется. Дом заново отстроите. Соседи помогут. Правда? – Гуськов оглядел притихших сельчан.
– Конечно, подсобим, – с готовностью произнес Иван.
Артем кивнул.
– Но вы… вы должны мне рассказать правду! Почему? Я не могу так! Должно же быть какое-то объяснение… – Лиза закрыла лицо руками.
– Объяснение есть, – спокойно сказал Гуськов. – Вот оно.
Лиза, повинуясь его невозмутимому, уверенному тону, убрала ладони и увидела перед своим носом толстый тисненый переплет. Значит, Гелена сказала правду: во всем виновата чертова книга. Неужели она таит в себе какой-то страшный секрет, из-за которого можно сдать в прокат собственного мужа, поджечь дом, бросив там того, кто считал тебя другом? Наконец пытаться убить друг друга, не поделив искомую добычу?
– Это книга волшебная? – слабым голосом спросила Лиза. – Она может исполнять желания? Или… что?
– Волшебная? – Гуськов весело рассмеялся. – Да вы что, Елизавета Антоновна? Эк они вам голову-то заморочили! Взрослая женщина, образованная. Нет, милая, книга самая что ни на есть обыкновенная. А вот внутри у нее… – Он недоговорил. В руке его откуда-то возник нож. Он аккуратно провел им по корешку сверху донизу. Переплет распался надвое, и Лиза невольно ахнула. – Вот. Глядите. Корень ваших бед. – Гуськов осторожно засунул два пальца в образовавшуюся выемку и извлек оттуда крошечный бумажный комок.
– Что это? – Лиза с недоумением смотрела на клочок пожелтевшей газеты, такой старой, что она крошилась в пальцах.
– Але ап! – Гуськов расправил газету, и под лучами лампы что-то ослепительно блеснуло.
– Обалдеть! – завороженно проговорил Иван.
Лиза во все глаза смотрела на предмет, лежащий на ладони следователя. Это было кольцо из чистого золота. В резной оправе горел огромный зеленый камень, словно подсвеченный изнутри.
– Изумруд, – выдохнула Марина. – Я такой видела, когда в Москву ездила. В ювелирке. Три ляма стоит.
– Больше, – снисходительно сказал Гуськов. – Этому кольцу не меньше двух веков. Антикварная ценность. Поверьте, я разбираюсь в таких делах. У меня дед ювелир. Этот перстень описан в специальных источниках. Он принадлежал старинному дворянскому роду Шаховцовых. Последним, кто владел им, была некто Ольга Березанина, в девичестве Шаховцова. Ее с дочерью эвакуировали из блокадного Ленинграда и привезли сюда, в Сомово. Кольцо вместе с другими украшениями она взяла с собой.
– Но я не знаю никакой Ольги Березаниной! – Лиза немного пришла в себя. – И… при чем здесь Гелена с Тарасом? Откуда они могли знать, что кольцо находится в книге? Какое вообще они имеют отношение к роду Шаховцовых?
Гуськов усмехнулся:
– Это довольно длинная история. Гелена Реденко успела кое-что рассказать мне, перед тем как ее увезли в больницу. Я б даже сказал, что это романтичная история. Хотите послушать? – Он обвел взглядом находящихся в комнате.
Первой отозвалась Марина.
– Еще как! – Она не могла оторвать взгляда от перстня. – Боже, какая красота!
– Ладно. Так и быть, слушайте. – Гуськов отложил книгу, спрятал кольцо в карман пиджака и сел на стул, стоящий возле Лизиной кровати.
32
… – Мамка, гляди! Печка какая! Большущая, не то что у нас. – Марушка с восторгом рассматривала огромную печь в избе у Михайловны.
Она несколько раз обошла вокруг, потрогала пальцами кирпичики. Зарина меж тем с трудом втащила в дом люльку. Малыш Стефан ковылял по половицам, держась за ее юбку.
– Маруш, подсоби. – Она кивнула на три тюка, оставленных у порога. – Тащи их в комнату. Вон туда.
Марушка с готовностью подхватила один из тюков и поволокла в спальню.
– Мамка!
– Ай.
– Тут кровать. Громадная! Света на ней спала?
– На ней.
Младенец, дремавший у Зарины на руках, заскрипел, захныкал. Она быстро сунула ему грудь.
– Ну, ну. Ш-ш.
Она опасливо оглянулась, ожидая услышать ругань хозяйки, но Михайловна с утра ушла в сельсовет. Из спальни выглянула Марушка.
– Мамка! А мы тоже с тобой будем так спать? На настоящей кровати, не на лежанке?
– Тише, разбудишь малыша. – Зарина устало улыбнулась дочке.
Ей было не по себе. Ольга вчера уехала. Она была такая счастливая! Смеялась все время, прижималась к мужу, целовала его в покрытую щетиной щеку. А Зарине хотелось завыть. Повалиться на траву и визжать от боли. Полтора года она старалась не вспоминать о той страшной беде, что с ней случилась. Запрещала себе даже думать о Николае. Перед глазами каждую ночь стояло его лицо – белое как мел, а на лбу кровавая рана. Глаза закрыты. Хорошо, Марушка не видела, как убивали отца. Болела она, в жару лежала. Немцы в избу вломились – она и не шелохнулась. Спала и бредила во сне. Двое немцев схватили Николая, босого, в одной рубахе, выволокли на двор. Зарина следом бежала, хватала их за руки. На колени упала. Клялась, что муж не якшался с партизанами и курей деревенских им в лес не носил. Да только не слушали они ее. Гоготали в лицо. Один, длинный, белесый, как вошь, пнул сапогом. Целился в живот, гад. Он уже тогда чуть-чуть виден был. Зарина успела увернуться. Удар пришелся по бедру. Синяк потом месяц не сходил. Другой фашист, пониже, кучерявый, с носом картошкой, велел ей молиться. Так и сказал:
– Молись, фрау, за своего цыгана.
Он хорошо по-русски говорил, будто долго жил в России. Зарина стояла на коленях и плакала. Николая поставили спиной к сараю. Он стоял и смотрел на Зарину. Такой молодой, красивый! Глаза ласковые. Не было в них страха, только любовь, нежность, теплота.
– Не плачь, Заринка, – сказал он и улыбнулся ей разбитыми губами. – Не плачь. Береги детей. Расскажи им, как я их любил. Мир не без добрых людей, помогут. А ты сильная, все выдержишь. Не плачь.
И Зарина вытерла слезы. Поднялась с колен. Стояла и смотрела прямо в любимые глаза, пока не грянул выстрел. Николай упал. Немцы снова загоготали. Потом ушли
