с трудом держалась на ногах. Меня вдруг накрыло чувство тихого отчаяния. Когда мы с Кэт уехали из родительского дома я знал, что часть меня так и осталась там — вечным ребёнком, словно я очутился в ловушке. Я ощущал себя совершенно беспомощным, безнадежным, и глаза жгло от подступивших горячих слез. И тут меня в отчаянном состоянии увидела Кэт. Она крепко обняла меня и тихо прошептала: «Теперь я всё понимаю. И теперь я люблю тебя ещё сильнее!» — и больше она мне ничего не стала объяснять. Да и никаких объяснений во общем-то и не требовалось.
В мае мы с Кэт расписались в маленьком регистрационном бюро неподалёку от Юлоустон — сквера. Я и Кэт не пригласили наших родителей. И никакого Бога тоже не благодарили за этот совместный счастливый день. Кэт по каким причинам не хотела устраивать венчание в церкви, поэтому я мысленным взором произнёс краткую молитву, пока нас регистрировали в бюро. И поблагодарив Господа Бога за то неожиданное счастье, которого я никогда не был достоин. Теперь я прозрел и чётко видел Его великую намеченную цель. Бог вовсе не покидал меня в раннем детстве, он не был одиноким и напуганным мальчишкой как я. Нет, он, был ловким магом, который оберегал Кэт, словно козырь, чтобы «достать» её из рукава, когда придёт то самое главное время.
— Мне кажется, по-моему, мнению вы уже и так всё сами прекрасно знаете.
Я понял его намёк и в конце концов сменил тему разговора касающиеся моей работы:
— Смею предположить, вы виделись с Элисон незадолго до гибели Бренда, ведь верно уточняю?
— Да всё верно. Я ездил домой к Элисон.
— А не могли бы вы чуть поподробнее рассказать о той встрече с Элисон?
— Приближался день открытия выставки, а Элисон никак не успевала закончить свою работу. И Элисон очень нервничала, что по моим размышлениям очень даже логично.
— На тот момент вы ещё не видели картины, предназначенные для выставки Элисон?
— Нет. Элисон всё никак не могла выделить для себя день, чтобы показать свои уже готовые картины. И поэтому тогда я решил что приеду сам. Сначала я решил заглянуть в живописную мастерскую она находилась в дальнем конце сада, но когда я вошёл Элисон там не оказалось…
— Хочу заметить это очень интересно.
— Я обнаружил Элисон в доме.
— Простите, за подробности, а как вы туда вошли?
Мой вопрос застал Жанну — Флайерс врасплох. Она быстро прикидывала в уме, что мне на это ответить.
— Ах да! Сейчас я вам объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведёт на улицу. Элисон её очень редко запирала. Вот поэтому из сада я вошёл через чёрный ход в дом, на кухню. Дверь чёрного входа тоже не всегда была незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра.
— Я психотерапевт, — мягко поправил её я.
— А что есть какая-то разница?
— Я всего-лишь пытаюсь намного лучше понять душевное состояние Элисон. А что вы можете сказать о её настроении в тот день?
— Элисон вела себя, как и обычно. — Жанна — Флайерс пожала плечами. — Ну, может, Элисон немного волновалась из-за художественной выставки.
— И что всё?
— Внешность и поведение Элисон никаким образом не указывали на то, что через несколько дней она застрелит своего мужа, если я правильно понял ваш вопрос. — Жанна — Флайерс допила своё кофе, и тут ей в голову явно пришла неожиданная мысль: — А не хотите ли вы взглянуть на её некоторые картины? Пойдёмте! — Она быстро направилась к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласила за собой.
Я прямиком последовал за Жанной — Флайерс в основное хранилище. Жанна подошла к огромному стеллажу, извлекла оттуда одну за другой четыре завернутые в белые простыни картины и закрепила на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем Жанна осторожно убрала с каждого холста защитную ткань.
— Вот и всё вуаля! — И Жанна отступила в сторону, гордо представляя мне первую из многочисленных картинных художеств.
Я увидел изображение, выполненное с типичной для Элисон фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до самых мельчайших художественных деталей была запечатлена авария, в которой погибла мама Элисон. Тело сорока пятилетней женщины безвольно лежит на окровавленном руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Её душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется подняться ввысь, к небесам.
— Ну разве это не шедевр? — тихо произнесла Жанна — Флайерс, глядя на саму картину. — Настолько потрясающие яркие цвета: жёлтый, красный, зелёный… Я прямо утопаю в этой яркой радуге. Здесь столько радости и просветления…
Я бы не выбирал слово «радость». Возможно, это «тревога». Я был до конца уверен в своих чувствах относительно этой картины.
Затем мы перешли ко второй работе: Иисус распят на кресте, если я верно интерпретировать увиденное.
— Оказывается это Бренд. Какое — же невероятное сходство, — прокомментировала Жанна — Флайерс.
На холсте и вправду оказался нарисованный портрет Бренда, которого Элисон изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были до конца опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя — немигающие, полные муки и безмолвного упрёка. Они прожигали меня насквозь. Я подошёл чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Бренда, — винтовка.
— Из этого оружия Бренда убили? — спросил я.
— Именно так. — Жанна — Флайерс кивнула. — По-моему, винтовка принадлежала Бренду.
— Элисон написала картину до убийства, ведь верно?
— Примерно за два месяца до трагедии. Пытаетесь определить, что тогда творилось у Элисон в голове? — проговорила Жанна — Флайерс, показывая мне четвертую картину.
Четвёртый холст был больше чем все остальные.
— Это вообще что-то нечто невероятное. Прошу отступите немного назад, чтобы лучше видеть, — посоветовала она.
Я послушно отошёл на несколько шагов, а потом снова взглянул на картину — и невольно усмехнулся. Передо-мной висел портрет родной тётки Элисон, Лидии Роузли. Теперь мне стало вполне очевидно, что именно так возмутило Лидию: пухловатая женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом Лидии Роузли. Элисон изобразила тётку чудовищно, громадно толстой женщиной. Жирная плоть изливалась из кровати по полу, заполняя комнату, струилась и завёртывалась, словно волны бушующего прогневавшегося моря.
— Господи, — тяжело выдохнул я. — Как же это всё-таки жестокое зрелище.
— А, по-моему, мнению так это очень даже забавно. — Жанна-Флейкис взглянула на меня с неким любопытством. — Тайлер вы знакомы с Лидией?
— Да, я с ней знаком недавно
