без разрешения.
– Скажите, любезный. Когда вы приехали к Красным казармам, вы там, случайно, никого не видели?
– Я не заезжал за ворота. Только к парковке подъехал. Ну, то есть к пустырю, который расчищен для машин. Там, кроме меня, никого не было. Издали я видел, как из строительного вагончика вышел какой-то человек в тулупе. Но тут пришло сообщение. Я его прочитал и уехал.
Да. Судя по последней записи с камеры, в девятнадцать двадцать восемь Николай Игнатьев вышел из вагончика. Он, кстати, достал телефон, произвел с ним какие-то манипуляции, а потом убрал в карман и закурил. Гордеев с Рюминым решили, что сторож просто смотрел, сколько времени. Но вообще-то он вполне мог отправить сообщение Валерию Волину, чтобы тот ехал в офис «Турмалина». Надо будет узнать, не ему ли принадлежал продиктованный Волиным номер.
– Так. Ладно. Поезжайте в офис и присылайте адрес, с которого вам писали письма. Мелким почерком.
Евгения прыснула. Видимо, старую туристическую песню, от которой пошло это шутливое выражение про письма, знала. Гордееву это понравилось. Он ценил людей, у которых был общий с ним культурный код. Да и вся Евгения Волина ему нравилась. В целом, так сказать. Так нравилась, что Гордеев все время против воли представлял, как они остаются одни в комнате, он медленно снимает с нее одежду, кладет ладони на ее грудь, находит губами губы и…
Он вздрогнул, осознав, что стоит посредине кабинета и его позор вот-вот станет неминуем. Господи, как мальчишка.
– А как в электронных письмах можно определить почерк? – спросил Валерий, не обладающий общим культурным кодом.
Этот глупый вопрос резко вернул Гордеева к действительности и от неминуемого позора спас.
– Идите, Валерий Георгиевич, – попросил он. – Вы меня утомили, ей-богу.
Волин ушел, и они с Евгенией остались одни. Пусть и не в той обстановке, о которой он мечтал.
– Александр Петрович, вы понимаете, что происходит? – спросила она.
– Если честно, то нет.
– Мне это не нравится.
– Мне тоже. Особенно то, что ваш родственник имеет к этому самое непосредственное отношение.
– Это случайность. Валерка – хороший. Он не может быть замешан ни в каком криминале. Если бы речь шла о Саше или о его отце, то я бы не была столь категорична. А Валера всегда был другой.
– Вам не кажется, что для своих лет он слишком… – Гордеев замолчал, подыскивая менее обидное слово, – наивен.
– Вы хотели сказать «инфантилен». – Она очень точно чувствовала контекст, эта удивительная женщина.
Если выяснится, что она в чем-то замешана, он пойдет и утопится. Честное слово.
– Инфантилен, наивен, какая разница, – с досадой отмахнулся Александр.
Досада, впрочем, относилась к себе самому. Ему не нравилось, что он в ее присутствии теряет способность ясно соображать.
– Валера – творческий человек. Он – композитор. Пишет неплохую музыку, кстати, довольно востребованную. Много лет это служит для его отца источником горестного разочарования. Георгий Юрьевич – бизнесмен до мозга костей, жесткий, уверенный в себе, обладающий безукоризненным чутьем и железной хваткой. Старший сын у него такой же. И они отлично ладят, хотя между ними иногда грохочут громы и мелькают молнии. А Валера другой, и Волины его немного стыдятся. Знаете, как бывает, когда у кого-то искусственный глаз или какое-то врожденное уродство? А он, как все чувствительные люди, от этого очень страдает.
– А он со всей своей чувствительностью не мог встрять в какую-то дурно пахнущую историю, чтобы наконец-то доказать отцу и брату, что тоже чего-то стоит?
– Мог, – легко согласилась Евгения. – Хотя он стоит и без этого. Музыку он пишет чудесную и в творческих кругах довольно известен и уважаем. Только этого мало.
– Да. Если у тебя в детстве не было велосипеда, а потом ты вырос и купил «Роллс-Ройс», то в детстве у тебя все равно не было велосипеда, – согласился Гордеев. – Ему мало уважения в профессиональной тусовке, он хочет стать равным именно в своей семье, которая отвергает его. Я бы сказал «бедный мальчик», но что-то мне мешает.
– Вы не должны его жалеть, – сухо сказала Евгения. – Однако я оставлю за собой такое право. Но сменим тему. Что вы теперь собираетесь делать?
– Для начала единственно возможное. Поеду к шефу, чтобы обо всем ему рассказать. У него голова большая, и в этой жизни он бывал в гораздо более серьезных переделках, чем я. Кроме того, «Турмалин» – все-таки его фирма, а потому он должен быть в курсе того, что вокруг него происходит.
Однако поговорить с Макаровым у Гордеева не получилось. Когда он позвонил болеющему шефу, тот хриплым голосом велел приезжать в офис.
– А вы на работе, что ли? – уточнил Гордеев. – И как вас только Лена отпустила?
Макаров не ответил и отключился, а когда Александр приехал в офис «Турмалина», в служебном кабинете его ждали собранные коробки с личными вещами и сидящий на краю стола бледный шеф с красными запавшими глазами и обмотанным шарфом горлом.
– Вон! – сказал шеф все тем же хриплым, а от того еще более страшным голосом. – Пошел отсюда вон. И чтобы я больше никогда тебя не видел.
Дмитрий Макаров никогда и ничего в этой жизни не боялся. Так уж был устроен. Вернее, до того момента, как в его жизнь вошла Лена Беседина, а вместе с ней двое детей – приемный сын Митька и своя кровиночка Катюшка, чувство страха было ему неведомо в принципе.
Теперь он холодел от одной только мысли, что с кем-то из этой троицы может что-то случиться, а вот все остальные события, пусть даже касающиеся дела всей его жизни, проходили как-то по касательной.
Он лицом к лицу встречал проблемы, без которых невозможен крупный бизнес, щелкал поставленные задачи, предпочитал врагов переводить в статус если не друзей, то хотя бы молчаливых зрителей, тех, кто не поддавался, съедал, аккуратно выплевывая косточки, и все это без страха и упрека. «Что ж поделать, если ты рыцарь» – так говорила ему Лена.
К людскому несовершенству Макаров тоже относился спокойно. Знал, что сам не ангел, а потому и на мелкие слабости других смотрел сквозь пальцы. И не мелкие тоже. Именно поэтому он оказался не готов к тому неожиданному по времени и силе удару, который нанесло ему предательство Сашки Гордеева.
Да, это было именно предательство. По крайней мере, Макаров именно так оценивал гордеевские действия.
– Дмитрий Михайлович, да бросьте вы, – увещевал его начальник службы безопасности Валентин Рюмин. – Сторонний человек, работает у нас всего год. Вы ж его сами от конкурентов переманили. Раз
