– Хорошо, ты права, ну, и что ты предлагаешь?
– Аркебуза гораздо короче мушкета, сантиметров пятьдесят-семьдесят, весит три кило и не подходит для дальнего боя. Но в данной ситуации – и то с большой натяжкой – ее можно использовать. А тот мушкет, что у вас, появился гораздо позже, в семнадцатом веке. Так что выбирайте сами, что менять, эпоху или оружие? – усмехнулась я.
– Оружие, оружие будем менять, – недовольно заворчал режиссер, а я, посчитав, что моя миссия выполнена, спокойно вернулась на свой стул, с удовлетворением отметив, что красавец Максим Полоцкий провожает меня взором, не скрывая восхищения.
«И не смей сейчас дрогнуть, – пригрозила я стремительно таящему сердцу, с трудом сдерживаясь от улыбки. – И вообще, стоит потребовать законный гонорар консультанта, чтобы отвлечься от игривых мыслей», – подумала я.
Тем временем съемки эпизода с дракой отложили, приняв к сведению мое замечание, режиссер потребовал, чтобы ему доставили аркебузу.
– Кто его знает, этих критиков, вдруг они тоже разбираются, как эта, не хватало мне еще шпилек по поводу необразованности после релиза получить, – ворчливо пробормотал он, усаживаясь на свой стул и окинув меня одновременно удивленным и недовольным взглядом. – Так, давайте пока эпизод восьмой с хижиной, зря, что ли, мы ее возводили! – выкрикнул он, листая сценарий.
Я заметила, что известие о смене эпизода внесло некоторое возбуждение в ряды актеров. Костюмерше, занятой подолом платья героини, пришлось ускориться. Сама Вера, слегка порозовев, потребовала гримершу:
– Ах, эти крупные планы, я уже вся таю под жуткими софитами, сделай что-нибудь! – то ли с мольбой, то ли с легким укором в голосе обратилась она к элегантной женщине средних лет, больше похожей на банкиршу, нежели на стилиста.
– Не ной, Верунь, все будет в ажуре, – с оптимистическим смешком подмигнула она актрисе и принялась колдовать над и без того идеальным лицом Котовой.
Довольно скоро мне открылась причина всеобщего оживления на площадке. Эпизод восьмой был сугубо романтическим. После схватки Святогор под покровом ночи проникает в покои своей возлюбленной Благомилы – Котовой, но та, мучимая угрызениями совести из-за печальной участи тяжело раненного Бористра, встречает любимого сдержанно. Сцена очень трепетная, влюбленных раздирают противоречия, и лишь к концу эпизода Святогору удается вымолить единственный поцелуй. И в этот момент вместе с растаявшей под натиском чувств Святогора Благомилой вся наша съемочная площадка заохала, а женская ее часть даже зашмыгала носами.
– Стоп, снято! – в повисшей тишине голос Остроликого звучал торжественно. Он обернулся к оператору и потребовал прокрутить ему только что наработанный материал. – Нет, все же не то, – вынес он вердикт после короткого просмотра. – Максим, ты целуешь ее как куклу, а ты, Вера, и выглядишь куклой! – немедленно нашел он к чему придраться. На этот раз я не могла с ним согласиться. На мой неискушенный взгляд сцена была отыграна удивительно точно и рождала в сердцах зрителей именно те эмоции, что и хотел видеть создатель фильма. Все противоречивые чувства, что раздирали героиню, к моменту появления любовника в ее покоях были очевидны и понятны без слов. Всю внутреннюю борьбу, несогласие с обстоятельствами Котова и Полоцкий отыграли на пять баллов. Однако я справедливо рассудила, что режиссеру виднее и решила понаблюдать, что же будет дальше.
Как и в предыдущий раз, Остроликий решительно направился к актерам. Он довольно бесцеремонно отодвинул от Веры Максима, щеки которой мило алели после недавнего поцелуя, и, заключив в объятия кинодиву, принялся с жаром и неожиданной, надо отметить, довольно достоверной пылкостью, произносить монолог Святогора, неотрывно глядя ей в глаза. Реакция Котовой на этот урок была странной. Прежде чем она сумела справиться с эмоциями, гамма неприязненных чувств промелькнула на ее лице и угасла. Режиссер был ниже ее ростом, поэтому я предполагала, что он не станет доводить сцену до конца и оставит репетицию поцелуя актерам, так как похожий на шар, он будет до смешного нелеп в столь интимной сцене, но мое мнение оказалось ошибочным. Он страстно уставился на Благомилу – Котову, закончив свое пламенное признание фразой:
«Зачем мне свет дня и блеск звезд, если самые прекрасные очи отвернулись от моего израненного сердца!»
После этого он, то есть Святогор, должен был выхватить кинжал с намерением вонзить себе в грудь, а Благомила, поверив любимому, с криком бросается к нему, но ноги у нее подкашиваются, она почти падает в обморок, Святогор удерживает ее, наклоняется и целует.
В исполнении Полоцкого все выглядело органично, он с легкостью удерживал Котову, грациозно наклонялся к ней, отчего в свете ламп его волнистые волосы отбрасывали тени на высокий ровный лоб Котовой, и поцелуй смотрелся естественно и очень волнующе. Но не блещущий внешней привлекательностью Остроликий, вживаясь в роль Святогора, выглядел нелепо, и сцена получилась комичной и даже абсурдной, просто пародией на человеческие взаимоотношения. Мало того, что во время пылкого монолога Остроликому приходилось подпрыгивать, чтобы заглянуть в глаза довольно высокой Котовой; так еще и в момент, когда он бросился поддержать готовую лишиться чувств Благомилу, руки, да и все тело его дрогнули, и, вместо того, чтобы прильнуть к устам Веры, Всеволод уронил ее и сам плюхнулся на нее сверху, не рассчитав собственные силы.
Многие из присутствующих на площадке не смогли сдержать смеха при виде гения киноискусства, который, подобно таракану, изо всех сил сучил ручками и ножками, чтобы выпутаться из складок сарафана героини и обрести, наконец, вертикальное положение. Мне же было не до смеха. Увлеченная съемками эпизода и неотрывно следя за Остроликим, я не теряла бдительности, и успела заметить, как с той стороны, где на стенах висел военный реквизит, тетива одного из луков дрогнула. И в следующую секунду в сторону режиссера сорвалась и полетела стрела. В момент, когда он рухнул на пол, не удержав Котову, я уже была рядом, чтобы накрыть его собой, спасая от возможного выстрела. В суматохе никто не заметил моих действий. Отметив, что стрела, просвистев аккуратно над головой упавшего Всеволода, впилась в фасад хижины, я кинулась к реквизиту.
Конечно, в голове у меня уже выстроилась цепочка предположений, первое из которых немедленно подтвердилось, едва я обнаружила узкое отверстие в стене как раз за тем луком, с которого и сорвалась стрела.
Кто-то, несомненно, скрывался по ту сторону, но на размышления времени не оставалось. Окинув взглядом съемочную площадку и, заметив, что режиссером занялись двое охранников, выделенных мне в помощь продюсером картины Эмиром, я устремилась за злоумышленником. Когда я оказалась по ту сторону стены, то успела заметить мелькнувшую в дверном проеме ногу в светлом ботинке. Нащупав под одеждой за поясом аккуратную рукоятку «вальтера», я бросилась в погоню. Человек явно хорошо ориентировался в темноте. Курс он взял не к зоне отдыха, а в ту сторону, где располагался наш местный тарасовский завод металлических конструкций. Этот выбор пришелся мне по душе; вспомнив высокий, неприступный забор, ограждавший территорию промышленного объекта, я приготовилась одержать быструю победу. Однако мое ликование скоро закончилось. Выбежав к трехметровой ограде, мужчина нисколько не стушевался, а наоборот, невероятным образом перемахнул через высоченное препятствие. Следуя за ним, я обнаружила деревянный ящик, послуживший необходимой опорой для очень смахивающего на цирковой трюк прыжка.
«Что ж, похоже, преступник хорошо подготовился», – успела подумать я, практически с точностью повторяя недавние действия преследуемого мною господина, который, кстати, теперь был хорошо мною виден в тусклом свете почти полной луны, – он стремительно удалялся по крышам внутренних построек заводского хозяйства.
Преступник все рассчитал правильно, в этой части, где размещались техника и гаражи, охраны не было, так как понизу все записывалось на камеры, а опасности сверху никто не ждал, как не ждал и появления на крышах строений неизвестного ловкача с отчаянной преследовательницей в моем лице. Мужчина умело перемахивал с одной крыши на другую. Я с грациозностью дикой пантеры торопилась за ним, стремительно сокращая разделяющие нас метры. Надо ли говорить, что возможности достать пистолет и выстрелить, у меня не было. Мужчина ни разу не обернулся, но я была уверена, что он знает о погоне. Он явно устал, заметив особенно широкое расстояние, замешкался несколько секунд, и теряя время, вынужден был вернуться на противоположный край крыши, чтобы набрать скорость для разбега. Я же с легкостью, умело чередуя движения с интервалами в дыхании, чтобы не сбиться, скинув обувь, играючи прыгала с крыши на крышу. Последнее строение примыкало к стене забора, мужчина чуть не мешком рухнул вниз, а я, уже почти настигнув его, затормозила на самом краю, чтобы выхватить пистолет и, пригрозив ему выстрелом, остановить нашу безумную погоню. В несколько быстрых вздохов усмирив дыхание, я замерла и сразу же услышала разорвавший тишину резкий звук мотоциклетного мотора и спустя мгновение увидела темный силуэт стремительно уносящегося в ночь, я уверена, злоумышленника. Я чуть было не взвыла от досады, причем, подозреваю, что в этом порыве смотрелась бы органично, сидя на крыше и будучи хорошо заметной на фоне тусклого матово-желтого блина почти полной луны.
