Ознакомительная версия.
Во сне она снова попала в мир с колесом, розами и Пашкой, там почти ничего и не изменилось, разве что цветы стали из прозрачных белыми.
– Давно ты не заглядывала. – Пашка теперь лежал, закинув руки за голову и ногу за ногу. – Я уже решил, что забыла.
– Нет, – теперь Глаше подумалось, что в этом мире она может разговаривать, впрочем, нельзя сказать, чтобы открытие это ее обрадовало.
– А мы скучали.
– Скучали-скучали, – качнулись белые головки цветов. – Очень скучали.
– Садись. – Пашка подвинулся и, протянув горсть мятых лепестков, предложил: – Угощайся. Рассказывай.
– О чем? – лепестки были сладкими, сахарными, но все равно Глашу не покидало чувство, что есть их неправильно: вдруг розы обидятся?
– О том, как живешь. Как там мамка? Плачет?
– Плачет. И бабка плачет. Они уже и не ругаются, помнишь, ты хотел, чтобы они перестали ругаться. А еще в церковь ходят. Тайком, но я все равно знаю. От них воском пахнет и ладаном.
Пашка вздохнул, и розы понурились. Впрочем, печаль их была недолгой.
– На вот, скажешь мамке, чтобы не плакала. И мужа пусть себе найдет и родит мне брата. Или сестру.
– Скажу, – пообещала Глаша. А потом подумала: как она скажет, если говорить не умеет? Написать если только, но Пашкина мамка читать не умеет.
– Плохо, – Пашка подслушал мысли. – Не надо ей писать… и забудь, что я сказал. Пусть все будет так, как суждено.
Он иначе стал говорить, разбойник-Пашка, и думать тоже, да и был ли мальчишка, сидящий в розовом кусте, старым Глашиным знакомцем?
– На вот. – Пашка сорвал белую розу, и та, пискнув, съежилась в крохотный бутон, из зеленого хвостика-стебля которого сочился прозрачный сок. – Подари ей. И все будет в порядке.
– Кому?
– Ты знаешь.
И снова нить вдруг свернулась, вытряхнув Глашу в растревоженный, наполненный звуками мир, правда, теперь не одну – на ладони, цепляясь шипами-иглами в кожу, лежал бутон. От цветка исходил воистину чудесный аромат, от которого у Глаши закружилась голова.
Она подарит цветок маме.
Глаша встала, на цыпочках подкралась к кровати и положила розу на подушку. Получилось красиво, а спустя два дня мама умерла.
– Все умирают, – поспешила успокоить мальчика Тень.
– Да, я знаю. Я не боюсь, – солгал он. – Ведь душа не умрет никогда, а значит, и бояться нечего.
Тень промолчала, у Тени не было души, но сама она, являясь частью темноты, могла существовать вечно.
– Софья, солнышко, ангел мой, послушай… – Марик лебезил, Марик старался не смотреть жене в глаза и на губы, алые, хищные, готовые перемолоть его, такого беззащитного. – Ты не могла бы встретиться со своей мамой?
– Зачем? – Софья удивилась, и вырисованные жирным карандашом брови поднялись, переломились домиками, а наружные уголки век приподнялись. – Ты ее не любишь.
Не вопрос, но констатация факта, к которому следовало бы прибавить и еще один факт: сама Софья тоже не любила старуху. Пожалуй, ее никто не любил, мерзкую, языкастую, норовящую пнуть словом, облить помоями слухов и сплетен, утопить… а ведь утопит, утопит, дражайшая тещенька, и глазом не моргнет. И сделает все с превеликим удовольствием, он ей с самой первой встречи не понравился.
Впрочем, взаимно.
– Так зачем мне с ней встречаться?
– Она очень просила. Очень. Звонила мне недавно. Говорит, Марик, поговори с доченькой…
– Неужели?
Не верит. Ничего, Марик справится, Марик сможет. Если уж в расход, то обеих, как же они крови-то попили, знал бы, что так обернется, в жизни не стал бы лезть в эту семейку. Кто сказал, что простому солдату возле трона удобнее? Король и королева придирчивы и брюзгливы, королевна избалованна и истерична, а солдат, сколько бы ни вертелся у казны, нищ и бесправен.
И прежний сценарий не сработал. Тесть-то в прошлом покопался, откопал и сразу дал понять, что не сработает, крепко дал понять – Марик понял, он вообще понятливый.
– Солнышко, – Марик заставил себя прикоснуться к широкой, вечно потной Софьиной ладони. – Понимаешь, она ведь не молода уже, она… она больна, я не хотел тебе говорить, не хотел волновать, но может статься…
Проблеск интереса в мутных глазах.
– Она не переживет зиму. А ты, как бы там ни было, ее единственный ребенок.
– И наследница, – пальцы Софьи дрогнули, и длинные акриловые ногти впились в Марикову кожу. – Если помиримся, все ее имущество останется мне. Что у нее есть? Квартира? Дача?
Мелочная – богатая, но мелочная. Она от папаши на десять квартир получить может, но и эту, единственную, не упустит. А если упустит – впадет в истерику.
– Да, милая, наследница. Она… она грозилась написать завещание. Она с соседкой очень сдружилась и…
Ревность – родная сестра жадности, и Софья сполна прислушивается к обоим.
– Поэтому, милая, съезди, поговори с матушкой. Ну ни к чему вам дальше воевать.
– Хорошо.
– Она… она просила передать, что если ты надумаешь, то она будет за городом, на даче. Я тебя подвезу? Сейчас?
– Нет, блин, завтра, – рявкнула Софья, поднимаясь. – Ты, Марик, совсем идиот. Ехать надо. Но не сейчас… нет, не сейчас. Позже.
Марик отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Если все выйдет, как задумано, он станет свободен. Господи, неужели наконец он станет свободен?
– Записи? Какие записи? Да не было никаких записей! Ты мне не веришь? Ну приди и посмотри сам, в конце концов, кому это надо? Вот именно, что не мне! И я не понимаю, зачем тебе эти записи сдались?
– Нам, дорогая моя, они нужны нам, а не только мне. И ради нас я прошу тебя все внимательно осмотреть.
– Я осмотрела!
– И в компьютере?
– И в компе, и в столе, и даже под столом! Да я эту лабораторию на карачках излазила! Господи, да если бы я знала, насколько это будет унизительно, если бы я…
– Это ради меня и тебя, солнышко, прости меня. Пойми, что это – очень и очень важно. Это залог нашего будущего. Алмазный залог.
– Бог ты мой, а нормально объяснить не можешь?
– Я объясняю, солнышко, я спешу, я очень и очень спешу, но мне нужны ее записи.
– Книга.
– Что?
– Книга. В последнее время она постоянно с собой книгу таскала. Чума просто, я уж решила, что у нее вообще крыша двинулась. Нет, ну клины-то разные бывают, но чтобы сказки читать…
– Какие сказки?
– Андерсена.
– Ханса Кристиана?
– Ну наверное. Да не знаю я! Я просто видела, что у нее в торбе эта книжка постоянно, а еще она и писала прямо в ней, я вообще тогда крепко загналась, ну прикинь сам, на фига писать в книге, если вокруг куча бумаги.
– И книга исчезла?
– Ну… да, я ее не видела. Да она у нее будет, стопудово у нее!
– Спасибо, солнышко, ты настоящий гений, я вернусь, и мы поженимся. Обещаю. У нас будет самая роскошная свадьба, какая только возможна. Я очень люблю тебя.
– Я очень любил ее. С первого дня, с первого взгляда, хотя вы, наверное, не поверите, – сказал Камелин, понурив плечи. И был прав: Ричард Иванович ему не верил, и снова, как сказано, с первого взгляда.
Шурин прибыл тем же поездом, что и Элька, и даже ехал в том же вагоне, и также, выбравшись на перрон, крутил башкой, оглядываясь брезгливо. Весь его облик выражал горе, сдержанное, интеллигентное, такое, которое не стыдно показать другим, ибо оно благородно.
Черное кашемировое пальто, шелковый шарф-кашне в коричневую и желтую клетку, кожаные перчатки и кожаный кейс с блестящей ручкой.
– Ричард Иванович? – Он протянул руку, не сняв перчатки. – Премного рад, к сожалению, обстоятельства таковы, что… где Эля? Вы извините, но меня прежде всего волнует именно она. Скажите, Эля жива?
– Жива, – солгал Ричард Иванович, глядя в глаза родственника. Хорошие глаза, спрятанные за круглыми стеклышками очков, которые на морозе чуть подернулись туманом, но вот не спешил Влад снять и протереть. Прячется?
– Это… это замечательно! Я волновался. У нее сердце, знаете, было слабым, – гость перекинул кейс в другую руку. – Я настаивал на проверке, а она все откладывала и откладывала, говорила, не сейчас, вот сделаю и… попросите ее вы.
Попросит, пусть уже поздно: смерть – действие безоткатное, его нельзя отменить, изменить или исправить.
– Я забронировал вам место в гостинице. – Ричард подогнал машину. Камелин сел на переднее место, расправив складки пальто, поставил кейс на колени и уставился прямо перед собой. – У нас хорошая гостиница.
– Спасибо вам большое. Вы не представляете, как я вам благодарен! Да, да, благодарен! Элечка очень много для меня значит, наверное, я глупец, если не сразу это понял. Ведь как бывает, когда рядом, то ты этого не видишь, а стоит исчезнуть и… А с Элей точно все в порядке?
Ознакомительная версия.
