Деккер поднялся на ноги, и когда кореец сделал ещё одну, уже очень вялую попытку достать пистолет, пнул его в голову. Телохранитель вытянулся на полу и затих.
На затылке у Деккера встопорщились волосы. Позади. Он увидел через плечо неоткупоренную бутылку красного вина, которым Ким Шин пытался ударить его по голове. Сделав шаг ему навстречу, Деккер блокировал руку Шина локтем и отвёл вниз. Потом нанёс резкий удар предплечьем Шину в лицо.
Когда Шин пошатнулся от удара, Деккер, у которого перед глазами покраснело от ярости, сильно пнул его в голень. Завопив, Шин сел на пол.
Деккер подошёл ближе, поднял правую ногу и всадил каблук ему в живот. Он успел пнуть Шина в живот ещё раз, когда в зал ворвались трое полицейских, а вслед за ними Сумка и Жан-Луи.
Жан-Луи прокричал:
- Арестуйте его! Он напал на корейского дипломата! Арестуйте его!
Глава 12
Было уже около полудня, когда Бен Дюмас открыл своими ключами дом Кена Ёкои в Гринвич Виллидж. Позади него стоял Оскар, он обнюхивал поношенный атташе-кейс Дюмаса и вилял коротким, почти безволосым хвостом. Среди прочего, в кейсе лежала коробка собачьих бисквитов с мятой - любимая пища Оскара, предел желаний.
А ещё в атташе-кейсе лежало триста миллиграммов экспериментального лекарства - аэрозоля пентамидина. Лекарство это, выпускавшееся в виде порошка, который следовало разводить стерильной водой, предназначалось для борьбы со смертельной пневмонией, сопровождающей последнюю стадию СПИДа.
Официального утверждения этого лекарства ещё не было, оно ожидалось в начале следующего года. Д-р Пауло да Се, семидесятилетний бразилец, лечивший Кена Ёкои неутверждённым препаратом, рекомендовал не меньше трёх доз в месяц. Без этого лечения Ёкои умер бы сразу же.
Дюмас покупал лекарство на чёрном рынке, платил много. Само лекарство плюс врач и ингаляторное устройство обходились в тысячи долларов. Деньги были защитой Дюмаса от одиночества.
До заболевания СПИДом Ёкои, японец лет сорока с чем-нибудь, невысокий, с большой квадратной головой и сонными глазами, был харизматическим человеком, чья жизненная энергия сметала всё на своём пути. Работал психиатром, вёл частный приём в своём доме, где также выращивал призовые розы. А ещё он находил время поддерживать в прекрасной форме тело, занимаясь бодибилдингом и кендо - это традиционное японское искусство фехтования.
Они понравились друг другу с первого взгляда: Дюмас отреагировал на интеллект Ёкои, а тот - на первобытную силу Дюмаса. Оба были гомосексуалами, во всём любили порядок, однако же нуждались в постоянных радостных эмоциях, которые, в общем, находить удавалось. Во гневе любой из них мог уничтожить кого-нибудь, ни секунды не мучаясь потом угрызениями. Больше всего в японском психиатре Дюмасу нравилась его способность управлять другими - у Дюмаса это тоже неплохо получалось.
В фойе дома, обшитом красным деревом, он снял пальто и шляпу, повесил их в огромный стенной шкаф. Несколько мгновений рассматривал прекрасный цветочный узор на плетёном столике. Узор был сезонный, очень популярный в Азии. Он назывался "Зимнее обещание" и состоял из веточек толокнянки, азалий, фиалок и листьев чертополоха - это сочетание символизирует близкий приход весны. У Дюмаса это был самый лучший узор из всех что он делал.
Икебана стала его хобби не столь уж давно. Кен Ёкои предложил это занятие как разгрузку от полицейской работы. До знакомства с психиатром Дюмасу и в голову не приходило, что у него может быть талант к чему-то эстетическому. Оказалось - есть, и он творил прекрасные узоры из натуральных и шёлковых цветов.
Всё так же с атташе-кейсом в руке, Дюмас прошёл через гостиную и обеденную зоны, они были связаны симметричным убранством из ротанга и китайского стиля мебели времён Регентства, ориентальными коврами и таиландскими столиками. В обеих комнатах были книжные шкафы от пола до потолка, камин, полы из выбеленного дерева и японские складные ширмы, разрисованные сценами сезонов года.
В кухне приготовил Оскару бисквиты на тарелке, смочил водой, вынес собачий ленч в задний дворик. Пока трёхногий пёс ел, Дюмас, присев рядом с ним на корточки, невидящими глазами смотрел на оранжерею. Ещё в начале их знакомства Ёкои сказал Дюмасу: "Ты превосходишь большинство людей - ты умнее, правдивее, более разрушителен. Следовательно, ты должен быть и более творческой личностью. Ты достаточно несчастен, чтобы творить".
"Несчастен? Определённо", - согласился Дюмас. Годы работы с подонками любого полицейского могут сделать несчастным. Но творческой личностью Дюмас не был. Не то чтобы глупый, нет: читал "Нью-Йорк Таймс", ходил в оперу... собирал книги о путешествиях, это хобби появилось у него на флоте, куда он поступил в пятнадцать лет, преувеличив свой возраст. А творческая личность... нет, это не о нём.
С другой стороны, возиться в маленькой теплице Ёкои ему нравилось. Благоухание и красота цветов создавали какой-то новый чудесный мир, Дюмас полностью в нём растворялся - нечто новое в его жизни. Нисколько не похожее на зашмарзанную квартирку в Бронксе, где он жил с вдовым отцом и дядей; оба насиловали его, пока он в четырнадцать лет не убежал из дома.
Ёкои понимал: оранжерея затронула в Дюмасе что-то очень глубокое, такое, о чём он и говорить не мог. Это "нечто" находилось в основании стены, которую он воздвиг для защиты от общества, презрительно относящегося к полицейским и педерастам.
"Многое о себе ты уже знаешь, - сказал ему Ёкои. "Сейчас прими и другого Дюмаса, у которого таится красота внутри".
"Если другой я существую, - возразил Дюмас. "Мне нельзя этому поддаваться. Если размякну, не смогу выжить на улицах".
Ёкои взял его за руку. "Окончательно убедившись, что мы гомосексуалы, мы начинаем жить с пустотой внутри. Не будучи ни больными, ни уродами, мы всё же оказываемся как бы лишними для общества, не находим себе места в общей схеме вещей. Мы притворяемся, что их неодобрение ничего для нас не значит. Это не так. Поэтому ты должен принять себя целиком. Иначе будешь жить как птица с одним крылом. Полное одобрение себя. Вот что тебе нужно. Вот что нужно нам всем.
Под влиянием Ёкои у Дюмаса проявился интерес к классической музыке, азиатской культуре и, конечно, икебане. Он даже стал одеваться лучше. Быстрый ум позволял ему мгновенно схватывать новые идеи и понятия. Но только любовь, связавшая его с Ёкои, сделала процесс обучения волнующим и радостным. Дюмас находился в психологической зависимости у японца, такого с ним раньше не случалось.
Что же до Ёкои, то его захватила чувственность и непредсказуемость полицейского. Ни один любовник не приносил ему столько радости, как этот человек, которого он называл "мой благородный дикарь".
Из-за огромного сексуального аппетита Дюмас редко оставался верным одному любовнику. Трёхлетняя связь с изысканным Кеном Ёкои была отдельной главой в его жизни. А близость - не только физической, но и духовной. Поэтому Дюмас не изменял Ёкои, он даже никогда не злился на него. Впервые в жизни он встретил человека, которому полностью доверял.
Они познакомились тем вечером, когда Дюмас убил Индию Сабогаль, тридцатидвухлетнюю пуэрториканку с большой грудью, жену своего партнёра детектива Луиса Сабогаля. Индия требовала развода, ей надоели бесконечные измены мужа.
Хуже того, она грозила пойти во Отдел Внутренних Расследований и всё рассказать, если он не выплатит ей при разводе крупную сумму. К этому заявлению нельзя было относиться легкомысленно. Индия Сабогаль много знала о муже и Дюмасе - лет на тридцать тюрьмы.
Она знала, что они отнимают у торговцев наркотиками товар и деньги, берут дань с манхэттенских ночных клубов, предоставляют торговцам наркотиками информацию об ордерах на обыск, продают оружие, "уоки-токи" и полицейские значки доминиканским и чёрным бандам.
Она знала, что педерасты-проститутки платили Дюмасу своими услугами за наркотики и деньги, взятые им из полицейского хранилища вещдоков, что Дюмас и Луис Сабогаль утопили торговца наркотиками в его ванне и потом унесли чемодан, в котором было пятьдесят пять тысяч долларов и два кило кокаина.
Луис Сабогаль пожаловался Дюмасу:
- Эта сука хочет двести пятьдесят тысяч наличными, без налогов, иначе сдаст меня.
- Нас. Она сдаст нас, - поправил его тот.
- У меня нет таких денег, а если б и были, я бы ей не дал. Эта женщина должна уйти. И как можно быстрее. Но сам я её сделать не могу. Она моя жена. Кого-нибудь другого, пожалуйста. А Индию не могу.
Дюмас вздохнул.
- Наверно, ты хочешь поручить это мне, амиго. Я просто в восторге. Да, я от восторга сейчас в штаны намочу.
- Послушай, я же не виноват, - взмолился Сабогаль. - Клянусь могилой матери, я ей не всё рассказывал. Ну, кое-что говорил, да. Она же моя жена. А остальное она сама высчитала. Индия очень даже не дура.
- Давай поговорим о том, когда и где это сделать. Я хочу знать, занимается ли Индия джоггингом, ходит ли в церковь, навещает ли когда-нибудь родственников. Хочу знать, как у неё с наркотиками. Мне нужны все детали, партнёр.
