– Вот если Витька Блохин придет, то да.
– Придет! Они теперь молиться на тебя будут.
– Нашел икону.
– А как ты думал? Я сам на тебя молиться готов. От них, знаешь, какая ниточка тянется?
– Тут, Алексей Иванович, дело не в ниточке. Дело в них самих.
Огнев кивнул головой.
– Верно. Об этих ребятах у меня с тобой еще будет разговор. Но и ниточка - это тоже не шутка, не забава. Она к преступлению ведет. И к какому еще!
В ответ Артамонов досадливо усмехнулся:
– И раскрывай его. Разве я против? Я только за. Но не смотри на работу нашу, работу дружин, лишь как на подспорье тебе. Не для того все это задумано.
– Инструкцию читал, знаю.
– Инструкцию... Пора, брат, и без нее кое-чего кумекать. Слава богу, не молодой. Дедом скоро станешь.
– Еще вопрос, кто раньше, - лукаво подмигнул Огнев. Дочки-то скорей замуж выходят.
– Ну, моя на парней даже не смотрит. Был, правда, один... кажется, был, но... - Павел Григорьевич нахмурился и, оборвав себя на полуслове, закончил: - Впрочем, пусть сама разбирается.
Разговор этот происходил на следующий день после того, как Павел Григорьевич побывал у Семена Блохина по кличке "Король бубен", а Огнев провел остаток ночи в комиссионном магазине на улице Гоголя, где такие страшные следы оставил его старый знакомец Иван Баракин.
Поэтому оба в тот день не очень были расположены к веселью, и внезапно вспыхнувшая шутка тут же угасла.'
Зазвонил телефон, и Артамонов снял трубку. После первых же его слов Огнев заметил, что лицо Павла Григорьевича стало вдруг упрямым и еще больше нахмурилось. А через минуту Огнев догадался, что звонит секретарь райкома Сомов. Но разговор оказался странным и тревожным.
– Не могу к тебе сейчас приехать, - с расстановкой проговорил Артамонов. - Человека одного жду.
При этих словах Огнев не мог сдержать улыбки.
– И вообще, на мой взгляд, не дело это, - продолжал Артамонов. - Ты все-таки начальник районного штаба, и не грех было бы почаще появляться здесь. Вчера, например, тебя ждали. Отчет инструментального был... А я вот понял, что порядка там мало...
Павел Григорьевич угрюмо выслушал то, что ответил ему Сомов, и с той же упрямой интонацией возразил:
– А у меня впечатление, что ты надеялся на меня это дело спихнуть. Извини, другого слова не подберу. Ты лишь сводки подписываешь, которые мы для тебя здесь составляем. Бюрократизмом это пахнет... Понимаю, что не одно... есть и важнее... Но ты бы об этом сказал на бюро горкома, когда тебя начальником штаба назначили. А сейчас, скажу тебе откровенно, совестно мне перед нашими соседями из Заводского района. Посмотрел бы, как их секретарь райкома делами дружин занимается! Да и в других районах...
Сомов, как видно, ответил что-то мало приятное, потому что лицо Павла Григорьевича стало еще более замкнутым и упрямым, и он, заканчивая этот неприятный разговор, прибавил:
– Что ж, скажу и на бюро, если позовете.
Он повесил трубку и посмотрел на Огнева.
– Ну, брат ты мой, - покачал головой тот, - и наговорил же ты,
– А что, грубость сказал?
– Не то что грубость, а...
– Неправильно?
– И правильно, конечно.
– Я твою мысль понимаю, - усмехнулся Артамонов. - Дипломатичнее, мол, надо, да? Отношений не портить? Я так не привык, запомни. А Сомов - коммунист настоящий, с ним таким образом отношений не испортишь.
– Оно конечно, но...
– "Но" тут другое. Ведь, смотри, что получается. Десятки дружин в районе. Ничего не скажешь, работают. Но какой-то формализм, будь он проклят, появляется. В чем? А вот, к примеру, присылают с завода сообщение: дружину создали. Во все инстанции - победные рапорты: мол, задание выполнено, даже перевыполнено. А начинаю интересоваться - дружина-то, оказывается, только на бумаге. Числится в ней человек пятьсот, а работает по-настоящему десятая часть из них. И рапортам всем - грош цена! Это как называется?
– Ты имеешь в виду инструментальный? - спросил Огнев.
– Хотя бы.
– А я тебе скажу, в чем тут дело.
Огнев закурил и протянул пачку Артамонову. Тот отрицательно покачал головой.
– Ладно. Я тоже брошу, когда в отставку выйду. - Огнев положил на стол папиросы и, собираясь, как видно, говорить немало и обстоятельно, поплотнее уселся в кресло. - Так вот. Главное, видишь ли, в том, что скучно хлопцам улицу утюжить. Мне так однажды паренек один и заявил. С инструментального. "Девчата, - говорит, - просто смеются". И я согласен. Полностью.
– А я не полиостью.
– Ты дальше слушай. Вот подвернулось им это дело с красным уголком. Как они взялись! Любодорого смотреть. Дальше. Загорелись они тех пареньков-беглецов отыскать. И отыскали! Совсем другая жизнь пошла. А за ними, обрати внимание, и вся дружина подтягиваться начала. Почему? Урок получила. Оказывается, через халатность и неорганизованность они своих ребят под удар поставили. Видят: дело не шуточное. Вот как надо работу строить. На интересных делах, на риске, на опасности, на разгадке чего-то.
Артамонов слушал внимательно, сам пытаясь разобраться в смутных и беспокойных мыслях, которые уже не первый день осаждали его. Он чувствовал в словах Огнева лишь краешек той правды, того главного, до чего он так давно пытался докопаться, что стремился понять.
Павел Григорьевич вспомнил: действительно, загорелись ребята a красным уголком, особенно после того, как познакомились в больнице с тем раненым студентом. А потом они уже сами вызвались разыскать пропавших мальцов - это было после того, как в штаб прибежали те заплаканные, измученные женщины и рассказали, что творится у них дома. И каждый раз при этом ребята волновались, горячились и не считали потраченное время.
Так в чем же дело? Неужели прав Огнев? Неужели главное во всех этих случаях - риск, опасность, поиски? Нет. Что-то другое, куда большее, двигало ими, хотя они и сами, наверное, не осознавали это.
Что же именно?
И вдруг мелькнула догадка. Ну, конечно! Как же он раньше этого не понимал?
У Павла Григорьевича даже чуть-чуть порозовели от волнения скулы, и он машинально потянулся к лежавшим на столе папиросам.
– Не в том дело, - резко произнес он.
Огнев, угадав его состояние, с удивлением посмотрел на Артамонова. Всегда спокойный, выдержанный, Павел Григорьевич сейчас действительно волновался, хотя внешне это выразилось в таких малоприметных деталях, что заметить их мог только опытный глаз Огнева.
– И тебя проняло. Ну, давай излагай, - сказал он.
Артамонов между тем уже справился с охватившим его волнением и заговорил своим обычным невозмутимым тоном, но слова его были необычны, ибо они отражали чувства, которые неожиданно пробудились в нем. И эти слова тоже удивили Огнева, так несвойственны они были Павлу Григорьевичу.
– Видишь ли, - не спеша заговорил он, - любая человеческая беда, любое человеческое горе всегда вызывает отклик в людском сердце, если оно, конечно, открыто добру. Ну, а если эту беду, это горе причинили какие-то люди, то появляется еще и злость и желание наказать таких людей. Так вот, разгромленный красный уголок, раненый парень в больнице это именно такая беда. Пропавшие ребятишки, их заплаканные матери и неустроенные семьи - это именно такое горе. И наши хлопцы не могли не откликнуться на все это. Будь спокоен, они не сыщики, и не так уж их увлекают сами поиски, сами опасности. Они просто добрые и хорошие хлопцы и идут на что угодно, чтобы помочь людям. Вот в этом и главная причина их азарта, их беспокойства и их хороших дел. В этом, я тебе доложу, и главный смысл нашей работы. Понятно тебе? Мне, например, уже понятно.
Артамонов положил на стол пачку папирос, которую все это время вертел в руках.
– Все верно, - задумчиво согласился Огнев, потом упрямо тряхнул головой, - но к этому все-таки надо приложить и риск, и опасность, и разгадку чего-то.
Павел Григорьевич усмехнулся.
– Приложить - да. Но это, повторяю, не главное. А что касается тех рапортов и сводок, то тут, брат...
Он не успел закончить. В комнату вошли Николай Вехов и Коля Маленький.
– Не пришел еще? - спросил Николай, подходя к Артамонову.
Павел Григорьевич взглянул на часы и озабоченно покачал головой.
– М-да, четыре. А занятия в школе в половине второго кончаются. Что бы это могло значить?
В это время Коля Маленький о чем-то допытывался у Огнева. И тот, наконец, ответил:
– Магазин этот нашли. Да жаль, поздно.
– Это как понять? Ну, не тяните душу, Алексей Иванович! Кажется, народ здесь свой. Доверять можно.
– Конечно, можно, - улыбнулся Огнев. - Так вот, сегодня я еще раз с Федором толковал. Ночью-то он пьяный был, да и я спешил. Оказывается, общий наш знакомый магазин ограбил и... - он вздохнул, - сторожа убил.
– Убил?!
– Да. А путь к нему пока только один - через того самого Уксуса. А к Уксусу - через ваших ребят, вернее - через Блохина Витьку. А его-то вот и нет.
