— А кто у вас был?
— Человек, о котором ты за тот период ничего не нашел.
— Мальцев! — догадался эксперт. — Он чист перед законом, поэтому нигде не засветился.
— Почему же он испугался этого снимка? Словно знал кого-то.
Фотография памятника сгоревшим бандитам скользнула по столу.
Устинов взял снимок.
— Карасев, братья Бугаевы… Изображения на камне такие, что можно и обознаться.
— Надо найти фотографии этих бойцов, — решила Петелина. — Посмотрим, как Мальцев отреагирует на них. Свяжись с Валеевым, пусть займется этим.
— Может, вы сами с ним свяжетесь? — замялся эксперт. — Опера не любят выполнять мои просьбы.
— Любят не любят… Детский сад, штаны на лямках! — Елена вспомнила последний разговор с Маратом и его голос: «Холодная…» — Скажешь, что это мое поручение. Все, иди.
— Хорошо, позвоню. — Миша ловко опустил стакан в прозрачный пакет. — Кстати, у меня есть кое-что новенькое. Несколько волосков с сиденья водителя действительно отличаются от волос Мальцевой. И самое главное, на их кончиках я обнаружил силиконовый клей.
Эксперт во все глаза смотрел на Петелину, ожидая ее реакции. Он явно хотел проверить смекалку следователя.
— Силиконовый клей… Этим клеем крепят волосы к парику, — предположила Елена.
— Точно!
Под вечер Петелина заехала в следственный изолятор. К ее удивлению, Инну Мальцеву перевели из больничной палаты в общую камеру. «Практически здорова», — завизировал врач. Это означало, что у подследственной нет высокой температуры, переломов и острой боли. Душевные недуги тюремные врачи предпочитали считать симуляцией.
Инну Мальцеву по приказу Елены доставили в камеру для допросов. Следователь не спешила туда входить. Пусть Мальцева подождет, понервничает. Она сидит сейчас на жестком табурете в глухом бетонном кубе. Рука пристегнута к столу так, что не прислониться, не облокотиться. Спина затекает, мышцы деревенеют. Тупая боль вытесняет волю. Двадцать минут — и клиент готов. Цинично, но действенно.
Петелина вошла в допросную спустя полчаса. В глазах лед, в движениях уверенность, в голосе злость. Сегодня разговор будет другим. Настало время узнать правду. Елена выложила перед Мальцевой фотографию все той же трехлетней девочки в нарядном платьице.
— Кто это? — спросила следователь.
— Это Ксюша. — Мальцева ласково дотронулась до фотографии и прижала ее к себе.
— Вы продолжаете настаивать, что это дочь Красина?
— Когда меня выпустят, она будет моей.
— Смотрите сюда! Смотрите внимательнее! — Елена клала на стол одну фотографию за другой. И на каждой была изображена та же девочка, но в разные периоды жизни. — Никакая это не Ксения. Это полька Ядвига Заруцкая! Вот она в том же платье со своими родителями. На этой фотографии Ядвиге пять лет, а вот она идет в школу. Смотрите! Сравнивайте! Тут ей десять, а здесь она уже подросток. Смотрите, как вытянулась. Но это она. Та же девочка, фото которой вы носили с собой! Вот Ядвига оканчивает школу. Полюбуйтесь. А сейчас она студентка. Ей двадцать лет! Она живет в Варшаве! И никакого отношения к Красину и Дроздовой не имеет!
Елена перевела дух и только сейчас заметила, в каком взволнованном состоянии находится Инна. Ошеломленная, она двигала фотографии по столу, брала то одну, то другую и рассматривала их. Ее ресницы дрожали, глаза наполнялись слезами, а губы хватали воздух.
— Нет! — раздался душераздирающий крик. Мальцева комкала и расшвыривала снимки. — Он обманул меня!
— Кто? — безжалостно требовала ответа Петелина. Она знала, что во время истерики человек не контролирует своих эмоций и не в состоянии лгать. — Кто вас обманул?
— Аркадий!
— Это Красин дал вам снимок?
— Да.
— Зачем?
— Он говорил, что это его дочь. Ее истязает мать. Они в разводе, и он не может ее забрать.
— Чего он хотел?
— Это я хотела. Хотела иметь ребенка. Девочку.
— И Красин предложил вам свою дочь?
— Он был таким ласковым… Он понравился мне. Мы хотели жить вместе. Я бы воспитывала Ксюшу.
— Но вам мешала его жена? Дроздова? — начала догадываться Петелина.
— Аркадий готов был ее убить. Но его бы посадили за это. Муж — всегда подозреваемый номер один.
— И Красин уговорил вас убить Дроздову?
— Нет. Все было не так.
— А как? Как? Говорите!
— Он сказал: «Зачем начинать жизнь с нуля?» У него мало денег, зато у моего мужа… И Аркадий заявил, что убьет его.
— Красин решил убить вашего мужа? Мальцева?
— Да.
— А Дроздову?
— Ее должна была убить я. Одновременно. Чтобы у каждого из нас было алиби.
— Рассказывайте по порядку!
— Аркадий назначил время, сказал, где она живет. Я взяла пистолет своего отца, подкараулила Дроздову и выстрелила.
— А потом вернулись домой? — продолжала спрашивать следователь.
— Я зашла, а там лежит…
— Не молчите!
— Я думала, что это мой муж.
— Но это оказался его брат. Вы знали о его приезде?
— Нет. Я растерялась, не понимала, что происходит, и призналась, что выстрелила в Дроздову.
— Дроздову убили позже! Вы лжете!
— Я говорила правду.
— Когда? Сейчас или после побега?
— Я не обманываю вас!
Мальцева уронила голову на стол, прикрылась рукой и разрыдалась. Опершись на столешницу, Петелина коршуном нависала над плачущей женщиной. Допрос окончен, поняла она и устало выпрямилась. Заметила сзади смущенного надзирателя, ворвавшегося в камеру на крик. Еще одна байка о безжалостной Петле обеспечена. Ну и пусть. Главное — результат.
— Дайте ей воды и вызовите врача, — приказала следователь, собирая свои вещи.
Сев в машину, Петелина долго размышляла, прежде чем тронуться. Теплый воздух согревал салон, щетки меланхолично смахивали дождевые капли. Дома Елену ждала дочь, но работа не отпускала. Расследование как тяжелый шар, который толкаешь по жидкому бетону. Вначале шар маленький, но с каждым движением все тяжелеет и тяжелеет. Елена ощутила момент, когда нарастающий ком расследования оказался на вершине. Он может сорваться и покатиться назад, вдребезги разбивая собранные доказательства. Но если предпринять последнее усилие, расследование перевалит через вершину Истины и аккуратно скатится по Судебной аллее.
Елена приняла решение. Она вбила в навигатор адрес из уголовного дела и поехала, повинуясь подсказкам электронного помощника.
Было уже поздно, когда она остановилась у большого нового дома. Найдя нужный подъезд, следователь позвонила по домофону в квартиру убийцы.
— Не страшно? — спросил он, впуская ее к себе в квартиру.
Елена сама не знала, правильно ли она поступает, придя сюда без поддержки оперативников. Но вызывать Валеева после его хлесткого «ты холодная» ей мешала гордость.
Петелина прошла в комнату с зашторенными окнами и приглушенным светом. Гостью сопровождали мягкие шаги хозяина. Он шел за ней по пятам, и неприятное чувство — ощущение собственной уязвимости — щекотало ей спину. Елена развернулась, машинально закрылась сумочкой, выдержала колючий взгляд из-под очков в тяжелой оправе.
— Я не боюсь преступников. Это они меня боятся.
Красин вскинул брови и расхохотался.
— О, господи! О чем вы? Я говорю о вашей репутации! Женщина в поздний час приходит к одинокому мужчине…
— Инна Мальцева здесь бывала? — Елена бросила взгляд на просторный диван, заваленный подушками.
— Вы себя выдали, — прервал смех психиатр и зашипел, подавшись вперед: — Вы боитесь! В вас сидит страх. Даже после работы вы думаете о преступниках, потому что уверены: они вспоминают вас.
— А вы меня вспоминали?
— Я? — Красин отпрянул, словно натолкнулся на стену, и засуетился. — Присаживайтесь. Ходите выпить? Что предпочитаете? Да не стойте, ей-богу, это неприлично.
— А соблазнять пациентку прилично? — Елена взяла на вооружение тактику психиатра постоянно провоцировать собеседника.
— Садитесь!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Какую пациентку? Я не интересуюсь женщинами! — вырвалось у Красина.
— Вы гей, Аркадий Борисович? — улыбнулась Елена.
— Моя личная жизнь касается только меня. Зачем вы пришли?
— Инна Мальцева во всем призналась. Это вы подговорили ее убить Дроздову, а сами в это время рассчитывали лишить жизни ее мужа. Но обознались.
— Это она вам сказала? Мальцева? — Психиатр фальшиво расхохотался. — Бред. Бред психически ненормальной! Приобщите ее показания к делу. Пусть и суд посмеется.
— Возможно, Инна нездорова. Но она говорит правду!
— Ее мир — бредовые галлюцинации. Мальцева живет в фантазиях. А вы… Вы просто ей сочувствуете. Не ожидал. О вас говорят…
— Вы расспрашивали обо мне? Значит, опасались. Что вас тревожит, если вы ни при чем?
