наверное, уже умирал со смеха.
– Неправда.
Я обернулся.
– Вы сегодня на редкость милы, – сказал он. – Разве это не лучше, чем быть Фабьеном? Будете затягивать корсет – не перестарайтесь, мадам Лоран уже не так молода.
– Не собираюсь я ничего застёгивать!
– Так и будете ходить? В неглиже? Боюсь, вас раскусят.
– Мне плевать!
– Я бы не стал так говорить. Вы потратили слишком много времени и почти ничего не узнали. Зачем вы отправили бедного доктора к церкви? Из-за вас он пролежал почти два часа на холодной земле. А если б он умер?
– То ничего не изменилось бы, я прав?
– Не совсем, изменилось бы многое. Хотя бы то, что вы проиграли бы. И не дошли.
– Я и так не дошёл.
– Я не был бы столь категоричен. Понимаете, в чём дело, мой друг…
– Никакой я вам не друг!
– А вы не сдаётесь, – Норах усмехнулся. – Понимаете, в чем дело, мой дорогой друг, вы можете переставлять фигуры как вам угодно, но убирать их с доски нельзя. С этой работой они справляются сами. Вы чуть не убили доктора, и Фабьен, знаете ли, без вас был бы более сговорчивым, но вы решили рискнуть и его жизнью тоже… Как вы представляете себе игру без пешек?
– Что тогда требуется от меня?
– Дойти до конца.
– Я это уже слышал.
– Тогда почему вы спрашиваете? Вы думаете, я отвечу вам что-то другое? В таком случае вы не дойдёте, мой друг.
– Что вы знаете про доктора?
– А что с ним не так?
– Он не тот, за кого себя выдаёт.
– Разве он не лечит мальчика?
– Вы же знаете, что нет! Что мне нужно сделать, чтобы предотвратить это?
– Я лишь могу сказать, что вам делать не нужно. – Он встал и начал расхаживать по комнате. – Например, вам не нужно растрачивать своё время на всевозможную беготню. Вы не выйдете из леса, пока не наступит тот день.
– Какой день? Какой?
– В который всё решится. Но есть вероятность, что и тогда вы дойти не успеете.
– Почему?
– Всем правит случайность. Даже роком.
– О чём вы говорите?
– Этот колокол не пускает к себе, не правда ли?
– Вы знали, что я не дойду.
– Знал.
– Так зачем же вы поместили меня сюда?
– Я поместил? Вы же сами хотели увидеть свою Маргарет.
Ещё немного, и я вцепился бы ему в глотку. Его спокойствие, его невозмутимое благородство были хуже любого злодейства.
– Так зачем я здесь? – Мои кулаки сжались.
– Ну уж точно не для того, чтобы разгуливать по лесу. Вы должны быть здесь, в этом доме, до положенного дня. Не волнуйтесь, вам недолго осталось.
– Недолго осталось? Что это значит?
В дверь постучали. Я обернулся.
– Мадам, – это была Люсинда, – мне накрывать на стол?
– Да, нет… я… я ещё не готов, не готова, я ещё не готова, Люсинда, ступай.
За дверью пренебрежительно хмыкнули и ушли. Норах тоже ушёл, только я опять не заметил куда.
На стуле лежало пышное платье мадам Лоран, под ним – пара юбок и прозрачный корсет. Боже, самый страшный сон не был так страшен, как этот вот кошмар. Даже вчера, с пушкой во рту, я не чувствовал себя так некомфортно. Если этот Норах решил унизить меня, у него отлично получилось.
Кое-как разобравшись с юбками, я решил, что обойдусь и без корсета; застегнув на груди все пуговицы и завязав под шеей непонятный бант, я уже еле дышал.
На часах был без малого полдень. Ирен Лоран, как обычно, проспала полдня. Времени у меня оставалось немного. Нужно разобраться с доктором, понять, чего он хочет и что это за заметки, которые нужно постоянно стирать. С кухни пахло обедом, слышалось неторопливое чавканье – это Фабьен, должно быть, пережёвывал стряпню Люсинды. Я вышел в коридор. Как бы много сейчас я отдал за обычные мужские ботинки! В кабинете доктора всё было тихо; я прислушался, приоткрыл дверь – никого. Должно быть, он у Жоэля. Саквояж с лекарствами так же, как и тогда, стоял на окне. Пахло спиртом и химией. Керосиновая лампа была на последнем издыхании – должно быть, доктор работал всю ночь. Я кинулся к саквояжу, чуть не запутался в юбках, еле держась на каблуках. Ужасные туфли со всех сторон сдавливали ноги; хорошо, что меня ещё никто не видел. Осанка у мадам Лоран была королевской, я же скрючился в этом во всём и никак не мог распрямиться. Сердце Ирен стучало так быстро, что, будь мы в засаде, сдало бы нас тут же. Я засунул руку в склянки, нащупал боковой карман – ничего; кинулся к столу, открыл ящик – пусто. Где же эти записи? Под перинами только клубы пыли и парочка сонных клопов. Ирен вскрикнула, я закрыл себе рот. Не хватало ещё орать из-за этих кусачих тварей. Я не брезговал ничем, в отличие от этого тела – оно всё дрожало от омерзения.
«Какая мерзость, мерзость…» – крутилось у меня в голове.
Успокойтесь, мадам Лоран, клопы не самое страшное, что есть в этом доме. Я открыл шкаф; пара рубашек, столько же костюмов, ботинки и… чемодан на верхней полке. Я потянул за ручку, и чемодан открылся, вывалив всё своё содержимое мне на голову. На меня обрушились письма, журналы, кипы непонятных бумаг. Ничего похожего на те письма. Я стал складывать всё обратно. Странно, что чемодан казался таким большим, а места в нём наполовину. Я ощупал его по углам. Точно, двойное дно… здесь двойное дно! Провёл по краю, поддел спрятанную под днище атласную ленту, приподнял кожаный подклад… Вот они, записи, пустые пожелтевшие страницы, исписанные и стёртые полностью. Я сложил их вдвое и спрятал в глубокое декольте мадам Лоран. Хоть какая-то польза от этого тела.
За дверью заскрипела лестница; твёрдые и быстрые шаги принадлежали либо конюху, либо доктору. Я сложил журналы в чемодан, открыл шкаф и закинул его на верхнюю полку. Дверь в комнату заскрипела, чемодан ударился о заднюю стенку шкафа.
Закрыл.
В комнату вошёл доктор.
Сердце мадам Лоран стучало под самым моим горлом.
– А, это вы, – спокойно сказал он.
Я кивнул.
– Я же сказал, что принесу всё сам, – он пошёл к окну, – не стоило утруждать себя.
– Да я и не утруждаю, – не зная о чём, говорил я.
– Где пустой флакон?
– Пустой?
– Да. Или вы не всё использовали?
– Нет.
– Ах да, вы же хотели дозу сильнее…
Теперь я не понимал ничего.
– Вы уверены, что хотите этого? – будто переспросил он.
Я кивнул.
– Ваше право. Лучше
