– Анатолий Григорьевич, вы, часом, не пьяны? – осторожно поинтересовалась Лиза.
– Я трезв, как стеклышко. Я прозрачен и чист, как эти чудесные топазы. А вот с вами что происходит? Щеки пылают, глаза блестят. Тайный роман, сильное позднее чувство. Я угадал? Можете не отвечать, вижу по глазам, что угадал. Но беда в том, что роман этот вас совсем не радует. Вам, неуютно, стыдно. Вы боитесь, что рано или поздно узнают коллеги, семья. Вы не относитесь к тому распространенному типу женщин, которые с удовольствием делятся всеми деталями своей личной жизни и болтают о своих победах при каждом удобном случае, пытаясь таким образом повысить себе цену в глазах окружающих. Вам самоутверждаться не надо. Цена и так высока. Вы влюблены всерьез, мучительно стыдитесь этого, боитесь огласки, но ничего поделать с собой не можете, получается полнейшая чушь. Вместо счастья и удовольствия постоянная внутренняя борьба муки совести, воспаленные нервы.
– Нет, вы явно не в себе, Анатолий Григорьевич, – громко и неестественно рассмеялась Лиза, – что за бред вы несете?
– Ну вот, . – он печально вздохнул и развел руками, – так и знал, что вы станете мне возражать. Между тем ваша тайная любовная история написана у вас на лбу. Вас лицо выдает, глаза. Кстати, вам очень идет состояние влюбленности. Вы удивительно похорошели.
– Спасибо на добром слове. Возражать я вам не собираюсь, – отчеканила Лиза, стараясь сохранить спокойствие, – просто это не ваше дело. Я не хочу обсуждать с вами свою личную жизнь.
– Ага, значит, есть, что обсуждать? – Красавченко хитро прищурился. – Я ведь просто спровоцировал вас на откровенность. Клянусь, я ничего не знал о вашем романе. Вы сами только что признались. Из этого следует, что между нами уже установились теплые доверительные отношения. Давайте за это выпьем.
Лиза машинально чокнулась с ним, сделала несколько больших глотков вина. У нее сильно пересохло во рту.
– За нашу нежную дружбу, – улыбнулся Красавченко, – на правах друга я подскажу вам отличное средство от томительной, ненужной любви. Не надо относиться к этому так серьезно. Именно серьезность вам мешает. Сбавьте тон, будьте легкомысленней.
– Простите, я не совсем поняла…
– Бросьте. Все вы отлично поняли. В конце концов, живем один раз, живем мало и очень сложно. Боремся за выживание. Все эти дутые романтические страсти делают человека слабым, рассеянным, беззащитным. Проще надо быть, естественней, ближе к матушке-природе.
– Все это, конечно, очень интересно. Но давайте перенесем философскую дискуссию на другой раз.
– Давайте, – кивнул Красавченко, – мы можем вообще обойтись без дискуссий. Знаете, что вам надо сделать? Переспать со мной. И сразу станет легче.
– С вами? – Лиза критически оглядела его и произнесла со спокойной улыбкой:
– В общем, идея не так плоха, как кажется. Я подумаю об этом.
– Об этом не думают. Это делают, – он медленно поднялся с кресла и снял пиджак, – сразу пройдут все ваши комплексы, проблемы решатся сами собой.
– Есть одна, которую вряд ли удастся решить. Дело в том, что вы мне не нравитесь, Анатолий Григорьевич. Вы хам и пошляк. Боюсь, ничего не получится. А теперь будьте добры, выйдите вон.
Красавченко кашлянул, провел ладонью по волосам.
– Ну что ж, очень жаль. Спокойной ночи. Спасибо за вино. О счете можете не беспокоиться. Я оплачу завтра утром, он подошел к двери, взялся за ручку.
– Вы пиджак забыли, Анатолий Григорьевич.
– Ах, да, спасибо, – он вернулся, взял пиджак, но надевать не стал, вытащил из внутреннего кармана небольшой конверт и тихо произнес:
– Я ведь еще кое-что забыл. Вот, взгляните.
По журнальному столу веером рассыпались цветные фотографии. Лиза увидела себя рядом с проституткой мужского пола, на фоне светящейся вывески «Незабываемые радости орального секса». И соответствующая картинка, которая делала английскую надпись понятной без перевода.
– Читатели желтой прессы с удовольствием поверят комментариям, в которых будет сказано, что вы договариваетесь о цене, – со вздохом сообщил Красавченко. – А вот прелести лесбийской страсти. Посмотрите, как нежно вас держит за руку эта пышная светловолосая негритянка. А здесь уличный мужской стриптиз, возможно с последующей групповухой. Вот так честнейшая Елизавета Павловна Беляева развлекается за границей. Вот они, нынешние нравы. Добропорядочная женщина, мать семейства, уважаемый всей страной политический обозреватель, скрылась за этой дверью с заманчивой надписью «Вавилонские ночи. Экзотические удовольствия. Сегодня скидка двадцать процентов!». Самое печальное, что никакая экспертиза не сумеет доказать , подделку, обнаружить фотомонтаж. Ведь г мы с вами знаем, снимки совершенно подлинные. Любопытно, что на вашем лице нельзя прочитать ни испуга, ни смущения. Вы выглядите здесь весьма возбужденной, что вполне естественно в такой обстановке. У вас просто глаза разбегаются. Читатели желтой прессы получат огромное удовольствие, об этом будет говорить вся Москва. Тираж двух-трех поганых газетенок взлетит, номера с фотографиями пойдут нарасхват. Кто-нибудь обязательно притащит эту гадость в школу, где учатся ваши дети.
– Почему я не заметила вспышек? – пробормотала Лиза.
– Потому, что их не было. Квартал освещается достаточно ярко. Живой товар должен быть виден во всех подробностях. Вспышка не срабатывала, но смотрите, какие четкие, качественные получили снимки. Фирма «Кодак» не зря рекламирует свою продукцию.
– Чего вы добиваетесь, Красавченко?
– Всего лишь внимания к моей скромной персоне. Внимания и уважения. Но подождите, я еще не закончил. Вполне возможно, таким горячим материалом заинтересуется телевидение, снимки попадут в какую-нибудь скандальную ночную программу, типа той, что ведет ваш знакомый Артем Бутейко. Он очень остроумно их прокомментирует.
Елизавета Павловна резко поднялась с кресла, подошла к окну. У нее сильно закружилась голова, ее зазнобило так, словно температура поднялась до сорока градусов. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы Красавченко заметил, как изменилось ее лицо.
Следователь Бородин долго, упорно звонил в дверь квартиры Бутейко. Он не сомневался, что хозяйка дома. Наконец зашаркали торопливые шаги, и тут же стало тихо. Елена Петровна прижалась к дверному глазку. Железная дверь как будто даже нагрелась от волнения хозяйки.
Кстати, железная дверь при такой бедности – весьма красноречивая деталь интерьера.
Вопрос «кто там?» прозвучал минуты через три.
– Следователь Бородин, – бодро отозвался Илья Никитич, – будьте любезны, откройте, пожалуйста.
– А в чем дело? У вас есть санкция прокурора?
– Елена Петровна, я не собираюсь сейчас проводить ни допросов, ни обысков. Мне нужно, с вашего позволения, взять на время кассеты с интервью, которые брал Артем. Я все верну через несколько дней.
Заскрежетали замки, звякнула цепочка. Дверь медленно приоткрылась. Три дорогих, сложных итальянских замка, да еще цепочка и стальной засов.
– Я только что встала, – надменно сообщила мать погибшего, – вы могли бы заранее предупредить о вашем приходе.
– Извините, Елена Петровна, – Илья Никитич виновато улыбнулся, – я просто был неподалеку, решил к вам заглянуть на минутку. Еще раз извините, что потревожил. Мне необходимо прослушать кассеты с интервью, которые брал ваш сын.
– Интервью? – равнодушно переспросила Бутейко. – Делайте что хотите, идите к нему в комнату, слушайте кассеты Мне все равно.
– Значит, вы не возражаете, чтобы я забрал кассеты? – уточнил Илья Никитич.
– Как же я могу возражать? Это ваше право.
Елена Петровна поправила прическу демонстративно повернулась спиной к Бородину, отправилась на кухню, взяла тряпку и стала тщательно протирать пластиковую поверхность буфета, которая и так была чистой. Илья Никитич вытер ноги, прошел вслед за ней.
– Елена Петровна, может, вы меня все-таки проводите в комнату Артема? Я ведь не знаю, где лежат кассеты.
Она застыла с тряпкой в руках и вдруг развернулась к нему лицом. Это было совсем другое лицо. Елена Петровна улыбалась. Бородин впервые обратил внимание, какие у нее великолепные зубы, ровные, крупные, белоснежные. Неужели сохранились свои в таком возрасте? Если это вставные, то такая лучезарная улыбка стоит тысяч пять долларов, не меньше. И вообще, если внимательно присмотреться, то Елена Петровна вовсе не похожа на полунищую старушку, у которой все позади.
Лицо гладкое, почти без морщин. И волосы на этот раз как-то подкрашены, уложены. Когда она улыбается и выпрямляет спину, ей можно дать лет сорок. А если еще и подкрасить – ну просто очень интересная женщина получится.
– Да, конечно, простите. Вас Илья Никитич зовут? Вы извините меня, Илья Никитич. Я при нашей первой встрече вела с вами ужасно, но вы должны понять мое состояние. У вас есть дети?
