У нее был вид сумасшедшей.
– Смелее! Убей меня! – повторила она.
Грузовик с ревом пронесся мимо. Я вздрогнул от мелькнувшей в моем сознании мысли, что, если бы я убил ее, машина поравнялась бы с нами именно в тот момент, когда я вытаскивал на обочину ее безжизненное тело.
Я опустил револьвер и разжал пальцы. Оружие упало между нами на сиденье. Я понимал, что мой путь окончен, и мне стало вдруг безразлично.
– В чем дело, Дешевка? – спросила она. – Ведь ты же все обдумал, верно? Кишка тонка? Или ты думал, что я не узнаю тебя в твоем дурацком парике?
Я смотрел на нее с ненавистью. Она была отвратительна мне, как прокаженная.
– Я скажу тебе то же, что недавно сказал твой дружок: «Выметайся!» Вон из моей машины!
Она следила за выражением моего лица.
– Не мечи икру. Колье у меня. Мы еще можем выкрутиться.
Она открыла сумку, пошарила в ней и вынула кожаный футляр для драгоценностей.
– Смотри, оно у меня! Миллион долларов! Ты говорил, что сумеешь его продать. Мы можем вместе уехать в Гавану и начать новую жизнь там.
«Вместе с ней!» – я содрогнулся.
– Продать его? Жить с тобой? Я не стал бы жить с тобой, даже если бы ты осталась последней шлюхой на свете! Это колье не стоит таких денег… оно поддельное.
Ее глаза широко раскрылись, она подалась вперед.
– Ты врешь!
– Это стеклянная копия, несчастная ты дура! Неужели ты воображала, что я позволил бы тебе и твоему братцу унести на миллион долларов бриллиантов?
Она с присвистом втянула в себя воздух. Я ожидал вспышки неистовой ярости, но она была буквально уничтожена моими словами.
– Я предупреждала идиота, – сказала она как бы про себя. – Я знала, что ты змея с той самой минуты, как мы встретились. Но он и слышать не желал. «Этот парень в порядке!» Но я-то знала, какое гнилое у тебя нутро.
Она откинулась на спинку сиденья.
– Ладно, мистер Дешевка Карр, твоя взяла. Если меня поймают, то дадут пожизненное. Я уже отсидела в тюрьме восемь лет и знаю, что это такое, а ты нет. Фел тоже не знал. Ему повезло, что он умер.
Я больше не мог выносить ее присутствия.
– Пошла вон! Когда тебя арестуют, можешь говорить все, что тебе вздумается. Мне на все наплевать. Вылезай и проваливай!
Казалось, она не слышала моих слов.
– Две недели я торчала взаперти в вонючей конуре. Две недели! Каждую минуту я ждала, что придут копы. Господи! Выпить бы!
Она закрыла лицо руками.
Глядя на нее, я совершенно не испытывал жалости. Я хотел поскорее избавиться от нее, вернуться в Парадиз-Сиди и дожидаться полиции.
– Убирайся! – заорал я на нее. – Ты прогнила насквозь! Не нужна даже такой безмозглой твари, как Призрак! Пошла от меня к черту!
– Один Фел не мог без меня жить. А когда стало горячо, он сбежал. Оказался трусливее зайца.
Она рассмеялась каким-то лающим смехом.
– Что ж, похоже, все кончено. Интересно, каково это быть мертвой?..
Тут я увидел, что она держит в руке мой револьвер.
– Брось его! – заорал я.
– Пока, Дешевка. Придет и твое время!
Я рванулся к ней, но она, отпихнув мою руку, вскинула револьвер и, прижав к виску, нажала на спуск.
Вспышка выстрела ослепила меня, грохот оглушил. Я почувствовал на своем лице что-то липкое и мокрое и, содрогаясь всем телом, вывалился из машины. Я стоял дрожа, промакивая лицо платком, а из открытой дверцы вилась тонкая струйка дыма.
Сержант О'Халлорен сидел за своим столом, катая карандаш по промокашке.
Напротив него, на скамье у стены, сидели пятеро сорванцов из банды Призрака, юнцы в возрасте от десяти до пятнадцати лет, одетые в униформу, состоящую из грязных джинсов и черной рубашки.
Я произвел сенсацию, когда показался на пороге в сопровождении двух патрульных полисменов: это по всему было видно.
В заскорузлом шелковом парике, криво сидящем на голове, заляпанной кровью Реи рубашке, с кровоподтеком на челюсти, нанесенным ретивым полицейским, наручниками, защелкнутыми на кистях рук, сфотографированный, я произвел бы сенсацию где угодно.
Мое появление вызвало оживленное перешептывание среди парнишек, и О'Халлорен, подавшись вперед, рявкнул:
– Молчать, маленькие негодяи, или я сейчас возьмусь за вас!
Мне показалось, что я вернулся по времени назад.
Один из полицейских прошел вперед и начал излагать суть дела. Я улавливал только обрывки его фраз: «Национальное шоссе…», «мгновенная смерть…», «револьвер в руке…» Временами его голос замолкал, пока О'Халлорен все старательно записывал.
Я понимал, что меня принимают за убийцу Реи, и ничего не мог с ним поделать. В течение долгого возвращения в Луисвилл у меня было достаточно времени все обдумать. Самоубийство Реи явилось для меня сильнейшей встряской, вернувшей, как это ни странно, к тому состоянию, в котором я пребывал накануне смерти Джуди. Я вновь стал самим собой и мог спокойно проанализировать свои действия. Моя подсознательная жадность и зависть всегда толкали меня на скользкую дорожку. Именно моя жадность привела к такому трагическому финалу, как смерть Сидни. Из-за патологической жадности я убил Фела Моргана. Я помнил тот момент, когда пальцы легли на спусковой крючок револьвера, нацеленного в голову Реи.
И время возвращения в Луисвилл стало для меня моментом постижения истины.
Наконец О'Халлорен закончил запись и поманил меня к себе. Но я неподвижно стоял до тех пор, пока полицейский не начал толкать меня к столу сержанта.
– Ваше имя? – требовательно спросил О'Халлорен.
– Лоуренс Полторы Тысячи Долларов Карр, – ответил я.
Он подался вперед, его маленькие жесткие глазки раскрылись пошире, затем мне показалось, что он узнал меня.
– Снимите с него этот дурацкий парик, – приказал он полицейскому. Тот моментально выполнил приказание и положил парик на стол перед сержантом.
О'Халлорен некоторое время смотрел на него, потом шумно вздохнул и обратился ко мне:
– Ты имеешь право говорить все, что угодно, но знай, что бы ты ни сказал, все это может быть использовано против тебя.
– Она устала от жизни так же, как и я, – сказал я. – Она хотела умереть, так что мне пришлось застрелить ее.
Он фыркнул, затем откинулся на спинку стула, глядя на патрульных.
– У него, вероятно, крыша поехала. Так просто признаться в убийстве.
Итак, я был препровожден в отдел по расследованию убийств. Лейтенант, под чью юрисдикцию я попал, был маленьким человеком с седыми волости, жесткими, стального цвета глазами, красным лицом и агрессивно выдвинутой вперед челюстью.
Он задал мне несколько вопросов, но в этот момент я не был расположен к разговору. Я упорно молчал, уставясь неподвижным взглядом в пол, и даже когда он ударил меня по лицу, я не открыл рта. Наконец меня заперли в камере.
Я сидел там, спрашивая себя, как я мог стать причиной смерти человека, который так хорошо относился ко мне, что даже оставил мне большую часть своего состояния.
Мне принесли еду, но я отказался.
Позже О'Халлорен зашел в мою камеру и, засунув пальцы за ремень, некоторое время разглядывал меня.
– Чего ты добиваешься, мерзавец? – спросил он, и, к моему удивлению, голос его звучал достаточно дружелюбно. – Сейчас не время для такого поведения… Предположим, ты расскажешь мне, как все это случилось?
Я упрямо глянул на него.
– Я убил ее. Остальное неважно.
О'Халлорен почесал под мышкой.
– Лейтенант хотел бы знать, когда вы сделаете заявление. – Он водрузил шляпу на голову. – Слушай, мерзавец, если бы не кое-какие обстоятельства, меня бы здесь не было…
Я видел, что его что-то беспокоит.
– Чего вы хотите? – спросил я.
Он опять сдернул шляпу, потоптался по камере, потом решительно повернулся в мою сторону.
– Сугубо между нами. Я думаю, у вас что-то неладно с головой, так что я не верю, что вы могли убить ее. Я думаю, для тебя будет лучшим молчать и ждать, когда приедет твой адвокат.
– Вы думаете, я сумасшедший?
Он кивнул.
– Угу… все путем. Послушай мой совет. Сиди тихо. Я сообщу в Парадиз-Сити твоему адвокату, а также партнеру Тому Люсу. А пока сиди тихо.
Это была бы последняя вещь на свете – чтобы Том Люс увидел меня в столь неприглядном положении.
– Скажи лейтенанту, что я готов сделать заявление.
О'Халлорен некоторое время переминался с ноги на ногу.
– Смотри, парень, лучше тебе сделать вид, что ты не в своем рассудке, но если ты будешь упрямиться, я вряд ли смогу помочь тебе, – он подался вперед и понизил голос. – Зачем лишнее беспокойство. Понимаешь… Я вызвал мисс Бакстер и разговаривал с ней… она просила помочь тебе. Вот так-то, парень.
Дженни?
Я ни в коей мере не желал, чтобы Дженни повторила путь Джуди… Чудесно, что она беспокоится обо мне, но слишком поздно.
– Скажи лейтенанту, что я готов сделать заявление, – сказал я.
О'Халлорен удивленно уставился на меня, потом махнул рукой.
– Должен сказать, что тебе грозит как минимум пятнадцать лет тюремного заключения, – сказал он, и я видел, что он встревожен. – Даже если они придут к выводу, что ты невменяем, ты получишь лет десять.
