Пусть это был спектакль ради того, чтобы дать всем присутствующим время остыть, чтобы никто не хватался за оружие. Но вопрос, который я задала Вере Шнырёвой, был настоящим.
– Простила?
Аляска смотрела на Хомяка не отрываясь. А все смотрели на девушку. Лицо ее медленно покрывалось нездоровой бледностью. Видимо, в этот момент Аляска вспоминала все, что ей довелось пережить, и еще то горе, что причинил ей Славик Сидоров. Вера Шнырёва побледнела так, что я за нее испугалась. Даже губы стали белыми, и только синие глаза, как газовые горелки, светились на снежно-белом лице. Молчание затягивалось.
– Простила?
Аляска тряхнула головой, словно сбрасывая с себя какую-то тяжесть, и тихо сказала:
– Да.
Если бы мы были в театре, зал встал бы и разразился аплодисментами. А так я просто повернулась к Владимиру и сказала:
– Видал? Ну, все, хватить цирк устраивать. Спускайтесь сюда.
Им понадобилось минут пять, чтобы спуститься в заставленный джипами, заполненный народом двор. Вова шел сзади, подталкивая перед собой Хомяка. Славик был изрядно помят и хромал, но все еще хорохорился.
Шар шагнул навстречу Сидорову. Я встала между ними, как судья на боксерском матче.
– Одну минуту, Михаил Семенович. Скажите, у вас нет претензий к этому человеку?
Я кивнула на Владимира. Тот топтался на месте, не зная, куда девать руки под пристальными взглядами. Кстати, братва все еще держала оружие наготове.
– Вреда он никому не причинил, к вашим делам вообще никаким боком не причастен… Думаю, мы можем с ним попрощаться?
Шаров смерил парня тяжелым взглядом маленьких глазок и неохотно просипел:
– Пусть валит. Только быстро.
Я мотнула головой, давая знак Вере. Аляска подхватила брата под руку и поволокла прочь со двора.
– Что касается этого… – я кивнула на Славика.
– Этого я беру с собой, – набычился Шар. – Он мне должен. Нервные клетки, блин, не восстанавливаются…
– Ладно! – я легкомысленно пожала плечами. – Забирайте, он ваш!
– Женя! – заорал Хомяк, глядя на меня мученическими глазами. – Не оставляй меня ему! Ты не можешь так со мной поступить! Ты же это… добрая, блин! Ты же на стороне закона!
– Я?! – изумилась я. – Кто сказал тебе такую глупость, что я добрая? Насчет закона – да, обычно дело именно так и обстоит. Но, понимаешь, сейчас я сама по себе. Мне никто даже не платит. Раньше я работала на Сашу и Петю, а теперь…
Славик умел понимать намеки.
– Я! – заорал он, тараща глаза. – Я заплачу тебе!
– У тебя внезапно появились деньги? – удивилась я. – Или ты рассчитываешь на доходы с «Цифрового леденца»? Ты же пообещал, что не протянешь к нему своих жадных ручек…
– Я это… заработаю и все отдам! Мамой клянусь! – неожиданно добавил Славик.
– Ладно. Ты мой должник. А теперь заткнись, ладно? – попросила я и повернулась к Шарову. – Михаил Семенович, теперь настала пора нам с вами решить наши деловые вопросы.
– Какие это? – напрягся Шар.
– Ну как же! – воскликнула я. – Вы же обещали меня озолотить. Причем дважды. При свидетелях.
Шар поморгал глазами, пытаясь понять, что еще я затеяла.
– Скажите, Михаил Семенович, вы ведь любите вашу дочь Марьяну?
– Ну? – набычился Шар.
– Вы говорили, что ничего не пожалеете ради ее спасения. Я выполнила свое обещание – вернула вам Марьяну живой и здоровой. Верно?
Шар кивнул. Он все еще не понимал, куда я клоню.
– Думаю, сумма в один миллион рублей будет достаточной платой за ее чудесное спасение.
Шар медленно открыл рот. И закрыл его. Братва с интересом следила за нашим диалогом.
– Думаю, точно такая же сумма – один миллион рублей – вполне достаточна за поимку похитителя вашей девочки. Ну, то есть, если я правильно поняла ваше обещание меня озолотить… Получается один плюс один – итого два миллиона. Да, вполне достаточно!
Не завидую я сейчас господину Шарову. Ну не сможет он при свидетелях признать, что запрошенная мною сумма слишком велика. Не может отказаться от своих слов, сказанных в горячке при тех же самых свидетелях. И торговаться ему не с руки – получается, что Шар ценит жизнь единственной дочери так низко, что торгуется со спасительницей Марьяны, как какая-нибудь бабка, продающая семечки? Нет, ронять свой престиж в глазах братвы Шаров не может себе позволить. Иначе на его репутации в криминальной среде можно поставить крест. А ведь эти связи – самое ценное, что есть у предпринимателя Шарова. Без них он сам окажется в положении карася, которого только ленивая щука не попробует съесть…
Шар сверлил меня взглядом. Я прямо-таки видела, как бьется мысль внутри его черепной коробки – ну точно ночная бабочка, залетевшая в комнату на свет лампы. Тычется и тычется, и все без толку…
Так, Охотникова, теперь главное не пережать… Даже металл ломается, если согнуть его слишком сильно, что уж говорить о людях…
Я шагнула поближе к Шарову и негромко, так, чтобы только он меня слышал, произнесла:
– Но мы вполне можем решить наши дела прямо здесь, не заезжая в банк. Давайте так – я не требую с вас платы ни за первое дело, ни за второе. А вы дарите мне вот этого человека. По-моему, очень выгодная сделка для нас обоих. Как вы считаете?
Шар, надо отдать ему должное, умел держать удар. Он едва заметно наклонил голову на толстой шее. Видимо, это означало согласие. Потом повернулся к своим и скомандовал:
– Поехали!
Кортеж, визжа тормозами, вылетел со двора. Мы с Хомяком остались одни. Славик с минуту смотрел вслед джипам, словно не веря своим глазам, потом опустился на бетон.
– Ну вот, – сказала я, присаживаясь рядом и закуривая. Протянула мятую пачку Сидорову, но тот отрицательно помотал головой. – Вот все и закончилось.
– Не могу понять, – поднял на меня глаза Славик. Под каждым красовался синяк, поэтому парнишка был похож не на хомяка, а на панду. – Я все слышал! Вы что, только что отдали этому упырю два лимона деревянных?
– Не просто отдала! – я наставительно подняла палец. – Я выкупила твою жизнь. Цени!
Славик таращился на меня, потом потряс головой и спросил:
– Но почему?! Два лимона по тарасовским меркам – это куча лавандоса! Вы меня почти не знаете. Отдать столько денег за незнакомого…
– Не-ет, друг мой! – засмеялась я. – Я хорошо тебя знаю. И не думай, что я позволю тебе хоть пальцем тронуть Аляску… ну, у нее теперь собственный защитник, так что ты будешь и сам держаться от нее подальше… Или дам тебе наложить лапу на «Цифровой леденец»! Кстати, что это еще за «лавандос»? Фу, так даже моя тетя давно уже не выражается!
– И все-таки не понимаю, – ныл Сидоров. – Я же вам столько проблем обеспечил…
Тут я рассвирепела. Вскочила и раздавила сигарету каблуком. Хомяк испуганно шарахнулся в сторону.
– Слушай, ну что ты все ноешь, как зубная боль, а? Я все равно бы не взяла денег у этого бандюка. Однажды я на него работала, возила Марьяну в санаторий. То была обычная работа. А тут сплошной криминал. Похищение на похищении, блин… За это большие сроки дают, ты в курсе? Если я возьму его «лавандос», как ты изящно выражаешься, я сама окажусь замазана по уши… А я так не хочу. Может, я свою профессиональную честь ценю дороже, чем два лимона деревянными, как тебе такая версия?
Сидоров таращился на меня.
– Рот закрой, а? – попросила я. – Ну, еще одна причина заключается в том, что всякая человеческая жизнь священна. Может, ты считаешь, что так думают только лохи и лузеры… или как это в вашей компании называется? Но я до сих пор в этом уверена. Ты вполне еще можешь измениться. Какие твои годы… необязательно быть такой сволочью, правда?
Хомяк автоматически кивнул.
– Вот и умница. Кстати, ты не думай, что я отдала эти деньги просто так. Я ведь тебя купила, не забывай! А ты очень ценное приобретение!
И я хищно улыбнулась парню. Славик сглотнул.
– Я… я готов на вас работать. Все, что скажете!
– Вот и хорошо. – я потрепала студента по волосам, и он дернулся, как будто ужаленный. – Только знаешь, что? Сейчас мне от тебя ничего не надо. Но в любой момент… ты понимаешь, Славик, в любой из дней… э… и ночей твоей жизни я могу появиться на горизонте и потребовать долг. Осознал?
Говоря это, я все ниже наклонялась к лицу Сидорова. На последних словах мои губы почти касались его губ – разбитых и перепачканных землей. Парнишка приоткрыл рот в ожидании поцелуя…
– Ну а теперь беги домой к родителям! – я выпрямилась, и Славик разочарованно вздохнул. Я села в машину. Сидоров приковылял и остановился, держась за дверцу «Фольксвагена».
– Женя… а вы меня до города не подбросите? – жалобно спросил злодей.
– Нет, извини! – улыбнулась я. – Даже мое человеколюбие имеет пределы.
– Ну и ладно! – радость жизни возвращалась к Хомяку прямо-таки на глазах. – Но можно, я пожму вам руку?
Я удивилась. Я очень удивилась. Мужчины били меня в челюсть, стреляли в меня, стояли передо мной на коленях и целовали руки. Но никто еще не просил о таком.
