Макарский несколько секунд сидел неподвижно, как громом пораженный, затем поднял руку с бокалом ко рту, допил остатки коньяка, поставил бокал на место и пробормотал с болью, горечью и отчаянием в голосе:
— Боже, что мы делаем?
— То, что должны, — спокойно сказал Гуськов. — Либо она, либо мы. Вы же это понимаете?
Доктор тяжело вздохнул. Посмотрел на начальника охраны снизу вверх и тихо спросил:
— И что мы теперь предпримем?
— Подождем до утра, — ответил тот. — Да, и насчет коньячка — умерьте пыл. Завтра у нас будет тяжелый день. Выпейте еще чуть-чуть и езжайте домой. — Гуськов слегка прищурился. — Составить вам компанию?
— Нет, — хрипло сказал доктор.
— Уверены?
Макарский поднял на него взгляд и с ненавистью произнес:
— Убирайтесь вон.
Гуськов засмеялся и вышел из кабинета. Оставшись один, доктор прикрыл глаза.
— Гизельс… — прошептал он. — Боже мой… Боже мой…
Дарья Гизельс считалась самым опасным пациентом клиники. В юности она три раза пыталась поступить в медицинский институт, но все три раза безуспешно. После третьей неудачной попытки Дарья Гизельс устроилась лаборантом в анатомичку, но проработала там всего год. Трупы быстро ей наскучили.
Семь лет назад Дарья Гизельс, тогда еще двадцатитрехлетняя девушка, поехала со своими родными на дачу. Ночью она связала своих домочадцев — мать, отца и двух младших сестер — и принялась резать их скальпелем. Наносила раны, а затем зашивала эти раны грубой ниткой. И так почти три дня.
Замучив родных до смерти, Гизельс сожгла дачный домик и скрылась в неизвестном направлении. Поймали ее только через полтора года. За это время Дарья Гизельс замучила до смерти и сожгла еще девять человек, в основном — бездомных женщин. На суде гражданку Гизельс признали невменяемой и направили на принудительное лечение, которое длилось до сих пор — без особого, впрочем, успеха.
Макарский отлично помнил свой первый разговор с этой страшной пациенткой.
— Дарья, зачем ты истязала людей?
— Я их лечила.
— От чего?
— От болезни.
— От какой болезни?
— Наша жизнь — болезнь. Разе не так?
— Допустим. Но почему ты их истязала? Почему просто не лишала жизни?
— Потому что, прежде чем человек выздоровеет, он должен пройти через муки лечения. Вы доктор, и должны это знать.
— А почему сжигала тела?
— Зачем сжигала? Хм… Вы ведь сжигаете одежду после заразного больного?
Доктор поморщился от неприятного воспоминания. Потом открыл ящик стола и достал оттуда бутылку с недопитым коньяком.
— Не шевелись и не кричи, если не хочешь, чтобы я свернула тебе шею, — тихо и хрипло проговорила незнакомка.
Настя затихла, с ужасом глядя на широкое лицо женщины. Та наклонилась и, чуть прикрыв глаза, втянула ноздрями запах Насти.
— Пахнешь хорошо, — сказала она. — Ни мочи, ни дерьма. Как ты сюда попала?
— У меня в палате… санобработка, — ни жива ни мертва от страха, ответила Настя. Сглотнула слюну и добавила: — Я здесь пробуду до утра.
— Странно, — проговорила незнакомка задумчиво.
— Почему? — тихо пролепетала Настя.
— Потому что ко мне никого не селят. Ты знаешь, кто я?
Настя едва заметно качнула головой:
— Нет. Я… хотела познакомиться. Но вы спали.
— Меня зовут Дарья.
— А меня Настя.
Гизельс коснулась пальцами щеки Насти. Та вздрогнула и вся сжалась, боясь пошевелиться. Дарья усмехнулась.
— Ты боишься смерти?
— Нет, — ответила Настя.
— Я тебе не верю. Все боятся смерти.
— Но я не боюсь.
Некоторое время женщина с интересом ее разглядывала. А затем спросила:
— Почему?
— Потому что смерти нет, — ответила Настя.
Дарья посмотрела ей в глаза и спокойно уточнила:
— Ты сектантка?
— Нет, — сказала Настя.
— Значит, верующая? В церковь ходишь?
— Нет.
На широком лице женщины отобразилось недоумение.
— Тогда с чего ты взяла, что смерти нет?
— Потому что, когда мы умираем здесь, в этом мире, мы все равно продолжаем жить. Только не здесь.
— А где?
— В другом мире. — Настя слабо, чуть заметно улыбнулась. — Там, где все можно исправить.
Некоторое время Дарья Гизельс пребывала в задумчивости. Потом недоверчиво уточнила:
— Значит, есть мир, где я не сижу в психушке?
— Должен быть, — ответила Настя.
— И где мои родители живы?
— Наверное.
Дарья гортанно, хрипло выдохнула.
— Я не убью тебя, — сказала она. — Хотя мне очень хочется. Знаешь, почему?
— Нет, — тихо пробормотала Настя.
— Потому что они хотят, чтобы я тебя убила.
— Они? — Настя прищурилась. — Но зачем?
— Этого я не знаю. — Она снова помедлила и снова уточнила: — Значит, ты не веришь в смерть?
— Смерти нет, — произнесла Настя.
Дарья хмыкнула.
— Понимаю, что ты городишь чушь. Но городишь очень убедительно. Ты давно свихнулась?
— Я не сумасшедшая.
— Само собой. Мы тут все не сумасшедшие. Особенно я, — с иронией добавила она.
Настя села на кровати и взглянула на тускло освещенное лицо Дарьи. Широкие скулы, тонкий нос, пухлые губы. Глаза чуть раскосые, но при этом не по-восточному светлые. Голова коротко острижена, светлые волосы кажутся седыми.
— Ты убивала людей? — спросила Настя.
— Да, — спокойно ответила Дарья. — Но не сразу. Сперва я резала их на куски. А потом сшивала.
Настя почувствовала, как у нее пересохло в горле.
— Зачем?
— Ты этого не поймешь. — Взгляд Дарьи Гизельс стал задумчивым и мечтательным. — Когда я это делала, они еще были живы. Я будто заново их создавала. Как Бог. Макарский сказал, что у меня комплекс Франкенштейна.
— Бог не мучает людей, — проговорила Настя.
— Правда? — Гизельс чуть прищурилась. — Тогда почему ты здесь?
— Не знаю. Видимо, потому что в мире действует не только Бог.
— А кто еще? Уж не дьявол ли?
— Наверное.
— Значит, он сильнее Бога?
— Нет. Просто он… — Настя запнулась, подыскивая слова. — Просто он все время пытается все испортить.
— У него это хорошо получается, — сказала Дарья. — А знаешь почему?
— Почему?
Она снова чуть наклонилась над Настей и проговорила хриплым шепотом:
— Потому что наш мир создал не Бог. Его создал дьявол!
Гизельс тихо засмеялась, и от ее смеха по коже Насти пробежал холодок. Она вновь остро ощутила свою уязвимость и смертельную опасность, исходившую от сумасшедшей, в руках которой она оказалась.
Нужно было снова попытаться ее переиграть, но Настя не знала как.
— Тебе когда-нибудь было их жалко? — спросила она.
— Кого?
— Тех, кого ты…
Настя снова осеклась. «Зачем я об этом говорю?» — пронеслось у нее в голове.
— Тех, кого я убивала? — Дарья покачала головой. — Нет. Мне это нравилось. Я делала то, что делает Он.
— Он?
— Тот, кто создал наш мир. Он сказал, что мы созданы по его образу и подобию. Значит, мы такие же, как он. Он создает людей, чтобы мучить их. И мучает долго, всю жизнь. Я не такая злая. Они страдали всего по несколько дней. А потом я их сжигала.
Гизельс подняла кулак к лицу, раскрыла ладонь и дунула на нее, словно сдувала облачко пыли или пепла.
— Отпускала их на волю, — добавила она.
Настя облизнула сухие губы. Дарья покосилась на нее мерцающими глазами и вдруг спросила:
— Ты там была?
— Где? — не поняла Настя.
— В том мире, где ты счастлива.
— Да.
— Что ты для этого сделала?
— Для чего?
— Для того чтобы попасть в тот мир.
— Не знаю. Я просто засыпала.
— Засыпала? — Дарья подалась вперед. — Сможешь меня научить?
Настя напряженно улыбнулась.
— Не думаю, что я сейчас смогу уснуть, — сказала она. — Доктор давал мне лекарство. «Стиксовит». Но теперь мне его отменили.
— Это лекарство помогало тебе засыпать?
— Да.
Гизельс задумалась.
— Я знаю, что делать, — произнесла она после паузы.
Быстро поднялась с кровати Насти, прошла к своей, нагнулась, приподняла кровать за ножку (Настя удивилась тому, с какой легкостью она это сделала), подцепила ногтями паркетину, убрала ее и что-то достала из паза.
Потом так же быстро вернула паркетину на место и поставила на нее ножку кровати.
Плавно и беззвучно скользнула к Насте, присела на край кровати.
— Вот, смотри, — тихо сказала она и разжала кулак.
— Что это? — не поняла Настя.
— Ключи, — громким шепотом проговорила она. — От решетки, от двери и от шкафа с лекарствами. Я украла их много месяцев тому назад.
Теперь Настя и сама разглядела связку из трех ключей на железном колечке.
