- Одна дает, другая дразнится, - встрял Копылов, - вот какая разница. Закурить не найдется?
Юрий молча окинул его взглядом, высоко задрав брови, и снова повернулся к Бармалею.
- Не дело это, ребята, - сказал он. - Что это вы, как урки дворовые: наша территория, ваша территория? Что же, если человек просит в Быково подбросить, я отказываться должен - мол, таксистов боюсь? Так не боюсь я вас, вы уж извините... - Он резко повернулся к Копылову, который на протяжении его речи по сантиметру выпускал из рукава монтировку, как невиданную железную змею, которую от головы до кончика хвоста свело жестокой судорогой. - Убери эту штуку, парень. У всякой палки два конца, но если ты не успокоишься, тебе перепадет обоими.
- Васька, - еще больше нахмурился Бармалей, - ты опять за свое? Мало тебе, что ли...
Он оборвал себя на полуслове, как будто чуть было не сболтнул лишнего. Копылов тем не менее понял его прекрасно и принялся неловко задвигать монтировку обратно в рукав.
- А что я? - обиженно спросил он. - Чего он наглеет? Дать ему разок, чтоб ногами накрылся, а то развели тут профсоюзное собрание, как эти... Смотри, Бармалей, щас он тебя начнет за профсоюз агитировать - пролетарии всех стран, соединяйтесь, и все такое прочее.
- Да нужны вы мне больно, - сказал Юрий. - Хотя идея была неплохая. И вас, и нас кавказцы жмут, а мы друг другу глотки грызем.
Бармалей, продолжая хмуриться, открыл было рот, но его снова перебил Копылов.
- Идея! - передразнил он Юрия. - Говно это, а не идея. Заводилу-то вашего чечены урыли, вот и вся ваша идея. Ну, где ваш профсоюз? Землю парит! А ты говоришь - идея...
Юрий вздохнул. Этому недоумку не следовало копаться грязными пальцами в едва затянувшейся ране, но, в конце концов, он был не виноват, что таким уродился.
- Дурак ты, парень, - сказал Юрий. - Слышал звон, да не знаешь, где он. При чем тут чеченцы? Русский его застрелил, самый что ни на есть коренной москвич. Застрелил и сам застрелился. Видно, рассудок помутился...
- Это у тебя рассудок помутился, - язвительно сказал Копылов, в пылу спора напрочь забывший об осторожности, - Это ты слышал звон, понял? Я-то знаю, кто к этому коренному москвичу в машину сел за сутки до того, как он своего приятеля завалил. Я сам...
Он осекся и сделал странный жест рукой, словно собираясь заткнуть себе ладонью рот, но было уже поздно.
- Что - ты сам? - со зловещим спокойствием переспросил Юрий. - Что?
Бармалей вдруг встрепенулся и развернулся к Копылову всем корпусом. Сейчас он как никогда напоминал вставшего на дыбы бурого медведя, но Юрию было не до сравнений.
Недавний нелепый случай не лез ни в какие ворота. Тишайший Зуев, ни с того ни с сего застреливший своего приятеля и единомышленника при большом стечении народа, на глазах у целого наряда милиции из девятимиллиметрового "вальтера", все эти дни не выходил у Юрия из головы. Его дикий поступок и страшная смерть не вписывались в рамки человеческой логики, казались сном, кошмаром, который может привидеться только в пьяном угаре.
Но слова болтливого таксиста словно сорвали с его глаз пелену. Все логично. Зуев всегда казался Юрию слабаком, и так оно, несомненно, и было на самом деле. Чеченцы каким-то образом проведали, что он входит в ближайшее окружение Валиева, вышли на него, надавили как следует, и он сломался. Зуева растоптали, стерли в порошок, поставили в совершенно безвыходное положение, и он сделал то, чего от него добивались, а потом застрелился, потому что понял, что жить с этим, да еще в тюрьме, все равно не сможет. И не напрасно, наверное, в обойме "вальтера" было всего два патрона... Не пять, не три и даже не один - именно два.
Это было ясно как день. Неясно было другое: каким образом чеченцы вышли на Зуева. Юрию казалось, что поблизости есть кое-кто, осведомленный в этом вопросе гораздо лучше, чем он сам.
- Ну? - сказал он, с наслаждением беря Копылова за грудки. - Сам расскажешь или тебе для начала что-нибудь сломать?
Копылов странно, как-то по-бабьи взвизгнул, вывернулся из захвата и выдернул из рукава монтировку.
- Не подходи, падло! - заверещал он. - Замочу! Урою! Не знаю ничего и знать не хочу! Бармалей, дай ему как следует, блин!
Бармалей вдруг вышел из задумчивости, бесцеремонно отодвинул Юрия локтем, в два огромных шага оказался рядом с Копыловым и легко, словно играючи, вывернул у него из руки монтировку. Тяжелый стальной прут с глухим стуком упал на асфальт.
- Ах ты, падаль! - прошипел Бармалей, мерно встряхивая Копылова. - Ты с кем снюхался, говноед? Ах ты, сучий потрох! Я думал, ты тогда случайно не рассчитал, а тебе жизнь человеческая - тьфу! За баксы людей продал! Говори, сука, как было дело, пока я из тебя душу не вытряс!
- Бармалей, братуха, да ты что, белены объелся? - бормотал Копылов, болтаясь в заскорузлых ручищах Бармалея, как тряпичная кукла. - Да чтобы я... Да как ты...
- Говори, паскуда, - продолжая трясти своего коллегу, прорычал Бармалей. Говори, пока я не начал. Кто драку на стоянке затеял? Кто того частника до смерти монтировкой забил?
- Хрен ты что докажешь, - прохрипел придушенный Копылов, перед лицом новой опасности обретший второе дыхание. - Свидетелей.., нет.
- Когда я расскажу, как ты со "зверями" снюхался, свидетелей будет целый таксопарк, - пообещал Бармалей. - Не знаю, правда, доживешь ли ты после этого хотя бы до ареста. Боюсь, ментам мало что от тебя останется. Говори, гад, не доводи до греха!
Юрий трясущимися руками вставил в рот новую сигарету и принялся чиркать зажигалкой. Милиции, как всегда в подобных случаях, нигде не было, а люди, входившие и выходившие через стеклянные двери аэропорта, старательно отводили взгляды. В самом деле, подумал Юрий, на что тут смотреть? Очередная дикая сцена из московской жизни, на такое все уже насмотрелись до полного отвращения. Но Бармалей-то каков! Не прибил бы он его ненароком, а то мне ничего не достанется...
- Ты хоть по сторонам смотришь? - спросил вдруг Бармалей вполне нормальным голосом. При этом он ни на секунду не переставал трясти Копылова, и Юрий не сразу понял, что похожий на медведя таксист обращается к нему.
- Что?.. А, да, конечно. Все тихо, можешь продолжать. Только поаккуратнее, а то подохнет он у тебя и сказать ничего не успеет.
- Успеет, если поторопится, - снова переходя на звериный рык, успокоил его Бармалей.
- Погоди, - сдаваясь, прохрипел Копылов. - Кончай, задушишь... Все скажу как на духу. Только ты в парке, того.., языком.., не очень.
- Не боись, - рыкнул Бармалей, - мы люди грамотные, детективы читали! Ты у нас теперь сексот! Колись, Васяня, покуда тебя слушают. Считаю до трех, два уже было!
Получивший свободу Копылов с трудом удержал равновесие, немного похрипел, прочищая передавленную глотку, болезненно морщась, потер горло ладонью и начал говорить.
***
- Мочить, - в сотый, наверное, раз произнес круглоголовый, остриженный наголо мужик с восточным разрезом черных, как спелые сливы, глаз и с силой провел крепкой смуглой ладонью по коротенькому ежику темных волос. Его называли Басурманом, и Юрий вдруг припомнил, где они встречались: это был тот самый отчаянный тип, который во время свалки в Быково намеревался перестрелять своих оппонентов из охотничьего ружья. - Другого выхода нет. Профсоюз, шмофсоюз - это все детские игры. Плевать они хотели на наши резолюции. Мы им резолюции, бумажки с печатями, а они нам - свинцовый боб в кишки.
Бармалей, нависавший над столом подобно черно-синей грозовой туче, с громким кряхтением взял бутылку, расплескал остатки водки по стаканам, посмотрел через бутылку на свет и с сожалением сунул ее под стол.
- На-ка вот, мочила, выпей, - проворчал он, пододвигая к Басурману стакан. - Говорят, от несварения помогает. Вот ты говоришь - мочить. Говоришь, и во рту у тебя не холодно. Если разговор у нас по делу, надо дело говорить, а ты мочить... Языком брехать - не топором махать. В рыло, скажем, сунуть - это я могу, а чтобы насмерть... Нет, браток, тут я тебе не работник.
- Товарищ прав на все сто процентов, - сказал тезка царя Алексей Михайлович Романов, нервно поправляя свои притененные очки. - Только уголовщины нам и не хватало. Хотя я, наверное, неплохо смотрелся бы с каким-нибудь "узи" поперек моего брюха - в качестве курьеза, разумеется. Убивать, помимо всего прочего, надо уметь, а я этого не умею и учиться не хочу.
Он сгреб со стола свой стакан, заглянул в него, слегка поморщился, с силой выдохнул воздух и выпил залпом.
- Если тебе навесили по правой щеке, подставь левую, - язвительно пробормотал Басурман. - Если у тебя изнасиловали дочь, отведи в тот же подвал жену. А если подонки застрелили твоего знакомого, попроси у них пулю для себя. Так, что ли?!
Молчаливый светловолосый Гена, привычно щуря глаза, сунулся под стол, позвенел там пустыми бутылками и с приглушенным торжествующим возгласом извлек на свет еще одну полную бутылку.
- Разговоры, - не скрывая презрения, пробормотал он и с треском свинтил с горлышка бутылки алюминиевый колпачок. - Болтовня, треп... Зуев вон тоже поговорить любил, а как взяли к ногтю, мигом все красивые слова позабыл. Навалил полные штаны, и все разговоры...
