В общем, Турецкому нужна была крепкая «рука» и в Москве, и здесь. Либо такая же «рука» для тех, кто оттуда готов передать сюда разрешение на подобную акцию. Либо, наконец, инициатором такой акции должен руководить страх за собственную задницу. И страх основательный.
С этого и надо было начинать… Потому что сейчас никакой местный прокурор — любого уровня, не говоря об областных судьях, не подпишет постановления не то что на задержание и обыски дома и на службе пока подозреваемого в преступлениях оперативного уполномоченного, но даже и на вызов для допроса, хотя бы того же Зоткина. Но ведь кто-то ж должен был это сделать?..
И у Александра Борисовича созрела мысль. Правда, старая, как мир, но вечно молодая в каждой похожей ситуации. Как говорили древние? Разделяй и властвуй! Что для этого надо? Вбить клин между якобы объединенными в единый, мощный кулак коррупции главными руководителями силовых структур. Не может всеобщая коррупция объединить надолго эти «структуры», чего бы они сами для этого ни предпринимали. Каждый, или каждая, обязательно захочет урвать кусок побольше, даже и в ущерб соседу. А чего еще можно ожидать от победно шествующего по Руси доморощенного капитализма?! Только отчаянной борьбы за каждый жирный и обязательно украденный кусок — природы, власти, ну, и всего прочего.
Вбить клин! Иной раз эта нехитрая штуковина, простейшее приспособление, помогающее расколоть и самое твердое дерево, и даже камень, с успехом делает то, на что не способен даже крепкий и остро отточенный топор.
И Александр Борисович решил обратиться тогда, как обычно — в трудных ситуациях, к собственной «крыше». У них же есть крыша? Иначе бы они не были столь беззастенчиво наглыми. Вот и у нас тоже… Но без наглости, лучше — с умом… К такому он пришел выводу.
Не жалея своего времени и опираясь на помощь участкового Дергунова, Турецкий организовал наблюдение за входными дверями подъезда Пригородного ОВД. И очень скоро он смог разложить перед собой некоторый «веер», подобный тому, который с явным неудовольствием рассматривал у редакционных дверей майор милиции Федор Федорович Зоткин. Этот фигурант был установлен благодаря той же, безвозмездной помощи Павла Антоновича.
И, наконец, добрый десяток одинаково отпечатанных фотографий лиц, входивших и выходивших из здания ОВД, был выложен в один ряд, чтобы быть предъявленным Нине Крюковой для опознания.
Но перед этим серьезным актом, который все-таки мог бы оказать на женщину негативное влияние, Александр Борисович, переговорив с Павлом Антоновичем, написал повестку с вызовом в прокуратуру в качестве свидетеля водителю автобуса номер 28 Сергею Федоровичу Васильченко. А повез тому эту повестку не курьер прокуратуры, а сам Дергунов, чтоб боязливый «водила» не стал финтить — во-первых. Да и предупредить его надо было, что преступники вот-вот будут арестованы и что опасаться за себя и семью переселенцу уже не стоило.
Правда, Александр Борисович не шибко надеялся на память водителя — перед его глазами каждый день вереницы людей проходят, а эти — когда были! Но — вдруг! Такое свидетельство было важно для следствия именно тем, что оно помогало проследить всю цепочку действий преступников.
Предупреждение подействовало, Васильченко приехал вместе с участковым уполномоченным и, внимательно поглядев на снимки, определил в конце концов «тех двоих», имен которых он, естественно, не знал, но милицейские погоны на одном из них запомнил. И указал, на ком конкретно. Хорошая у него оказалась память, что с удовольствием и констатировал Турецкий, одетый в генеральский китель — для большего впечатления. Васильченко подписал все-таки с опаской протокол опознания и с явным облегчением отбыл домой.
А вот по поводу проведения опознания преступников самой Ниной приходилось учитывать и такой момент. Опознание Турецкий решил провести тоже в официальной обстановке. То есть в кабинете прокуратуры, в присутствии младшего юриста и понятых. Конечно, рисковал немного: с тех пор испуганная Нина могла и забыть физиономии насильников — от страха и желания поскорее избавиться от своего кошмара. А потом негоже, конечно, было и генералу самому с фотоаппаратом в засаде у здания милиции сидеть. Но Александр Борисович никогда не гнушался настоящей оперативной работы, да и учитель у него был в ту пору великий — сам Славка Грязнов, сыщик, что называется, от Бога.
Сообщать о своем решении прокурору Григорию Никифоровичу Дремову Турецкий не стал. Следственное мероприятие производилось в рамках общего расследования дела Маркина. Хотя было известно, что производство по уголовному делу Крюковой так и осталось «висяком»: никаких доказательств, кроме самого факта изнасилования, подтвержденного заключением врача из травмопункта, у следствия так и не появилось. И уж тем более никто не собирался соединять оба дела Маркина и Крюковой в одном производстве. Так что, узнай прокурор об этом мероприятии заранее, он наверняка предпринял бы все усилия не допустить его. Кстати, не по этой ли причине «догадливые» оперы, с которыми, по всем признакам был связан зампрокурора Муранов, и установили наблюдение за Турецким? Даже собственную сотрудницу готовы были подставить, испортить ей жизнь, лишь бы добыть компромат на москвича. Впрочем, что им всем чужая жизнь!
А, между прочим, когда однажды у Светланы появилось в глазах сомнение относительно одной из очередных акций Александра Борисовича, в которой пришлось поучаствовать и ей, он без всяких колебаний изложил ей свое категорическое и откровенное видение малопочтенных действий прокуратуры — и, в первую очередь, в отношении нее, чтоб у младшего юриста никаких сомнений не оставалось. В том, кто и как ее «использует». Ну, в смысле, — ее профессиональный талант, красоту, невероятное женское обаяние. Он нарочно излагал свое «видение» в превосходных степенях определений, чтобы у нее не оставалось и тени сомнений в его искренности и восхищении. Но тут же в бочку своего меда, щедро вылитого к ногам Светланы, он кинул немножечко, мягко выражаясь, дерьмеца, — якобы исключительно из уверенности в том, что он, тем не менее, глубоко ошибается и готов немедленно пасть перед девушкой на колени, моля ее о прощении. Он и сказал неуверенным тоном: если только она сама не предложила им собственный вариант-«соблазнения» москвича.
Ух, что было, что было!.. Буря! Ураган! Его бы — да в полезное русло! Но…
Турецкий уже взял с себя слово не подавать им всем такого повода, как ни трудно порой симпатичному и не старому мужчине противостоять величайшему из соблазнов…
И вот теперь, едва не одурев от постоянно попадающихся на глаза одинаковых тупых лиц с глазами, лишенными каких-либо мыслей, Александр Борисович сделал, наконец, решительный шаг.
В своем гостиничном номере он не доверял решительно ничему, а постоянно, ежедневно и едва ли не ежечасно проверять номер на «вшивость» просто осточертело. И он, закинув на плечо сумку с ноутбуком и собранными материалами, отправился в гости к младшему юристу.
С мамами Александр Борисович с юности умел разговаривать и устанавливать легкие контакты, это повелось еще с Иркиных теток. Так что и трудностей на этом участке деятельности не предвиделось, что и получилось. И очень скоро он мог без затруднений связаться и с Меркуловым, и Грязновым, передав им всю имеющуюся на руках информацию. Требовался коллективный ум. Александр Борисович очень рассчитывал на то, что оба друга примут самое активное участие в расследовании «друга Сани» уже по одной той причине, что дело столкнулось с непробиваемой стеной «системы». И без конкретного нажима «сверху» оно может тянуться бесконечно.
Он ведь не собирался постоянно проживать в этом городе, даже если бы решением самого губернатора ему, в порядке поощрения за особые усилия по «утоплению» уголовного дела о бандитах из милиции, предложили хорошую квартиру — дверь в дверь с квартирой одной очень обаятельной «младшей юристки» и ее хлопотуньи-мамы, симпатичной женщины вполне еще среднего возраста.
Светлана, естественно, присутствовала при «компьютерных переговорах» Александра Борисовича. Она уже понимала, что «просто Саша» на этом этапе расследования даже и в быту не очень удобен, можно нечаянно оговориться при посторонних, — по приятной привычке, а это — нехорошо и даже опасно.
И Меркулов, и Грязнов приняли активное участие в «селекторном совещании», правильно оценили уровень собранных доказательств и дали несколько дельных советов — каждый с позиции своей епархии. Заодно, кстати, и определили необходимую степень «информированности» Светланы: ее «ежедневные» доклады начальству ведь никто не отменял.
Странно, конечно, что Турецкий тогда как-то сразу поверил девушке. Обычно он действовал осторожней. Но, позволяя ей присутствовать при принятии кардинальных решений, за одну только информацию о которых Светкины «работодатели» заплатили бы огромную цену, он почему-то ни минуты не сомневался в ней. И не в том даже дело, что его риск оказался полностью оправданным: Светлана не подвела, хотя некоторые санкции впоследствии коснулись и ее, — а в том, что девушка сама заявила Саше, что она впервые в жизни ощутила вкус настоящей работы. Ну, ясный перец, как говорится: учитель, воспитай ученика, чтоб было на кого потом сердиться… Пересмешка изречения известного поэта, согласно которому учитель должен учиться у своего ученика. Фраза из ностальгических семидесятых годов, и что бы там ни говорили, в чем бы ни убеждали новые теоретики недавнего прошлого, а юность — всегда прекрасна. И Турецкий никогда в этом не сомневался.
