На следующий день Дональд Шеймус отвел меня в сарай, где резали овец. Не знаю, что такого было в этом крытом ржавой жестью домике, но стоило войти туда, и ты сразу понимал — здесь царит смерть. Я никогда раньше не видел, как режут овец. Дональд Шеймус решил, что мне пора в этом поучаствовать. «Животных мы едим, — говорил он. — Их нельзя любить». Он затащил в сарай молодую овцу и взял ее так, чтобы она стояла на задних ногах. Мне он велел держать ее за рога, потом поставил под овцу ведро и достал длинный острый нож. Он блеснул в свете, падавшем из крошечного окна. Одним быстрым движением он перерезал крупную артерию на шее овцы, и кровь из нее хлынула в ведро. Я думал, что животное будет бороться за жизнь. На самом деле овца сдалась почти мгновенно. Ее большие глаза безнадежно смотрели на меня, пока вся ее кровь не вылилась и свет в глазах не потух.
Точно так же Питер смотрел на меня в ту ночь на Пляже Чарли, когда ему перерезали горло.
Парень сидит и смотрит на меня, как будто ждет чего-то. В его глазах я вижу себя. Это так странно! Я протягиваю руку, беру его ладонь в свои. Проклятые слезы! Из-за них ничего не видно. Я чувствую, как он сжимает мою руку. И вся моя жизнь, от начала до конца, кажется мне безнадежной и темной.
— Мне жаль, Питер, — говорю я. — Мне так жаль.
Старое кладбище за покрытыми лишайником стенами было переполнено. Выше по холму, по направлению к церкви, на махере уже образовалось новое кладбище. Фин припарковал машину и прошелся между могильными камнями. Смерть, даже на таком маленьком острове, очень многолюдна. На острове, лишенном деревьев, из земли поднимался целый лес крестов. Как много людей перешло в мир иной! И все покоились в тени церкви, в которой когда-то молились. Церкви, построенной на деньги рыбаков; церкви, в которой алтарем служит корпус лодки.
По другую сторону кладбищенского забора стоял современный одноэтажный домик с зимним садом, обращенным в сторону залива. Дом был не жилой: красная доска на торцевой стене и овальный знак на стене у пандуса, ведущего к боковой двери, извещали всех, что здесь находится паб под названием «Политишен». Как удобно для мертвецов, подумал Фин: как раз по дороге от церкви к кладбищу. А безутешные родственники уж точно заливают здесь горе.
На парковке обнаружился розовый «мерседес»-кабриолет. Йоркширский терьер залаял на Фина, когда тот проходил мимо. В пабе было тихо: вечер еще не наступил, над стаканами и кружками сидело всего несколько человек. Фин заказал пиво у словоохотливой молодой женщины за стойкой. Она с готовностью рассказала, что паб назвали в честь корабля «Политишен», который затонул в Заливе Эрискея на пути к Карибским островам во время войны.
— Конечно, — добавила девушка, — все, кто читал «Виски в изобилии» Комптона Маккензи, знают, что его груз включал двадцать восемь тысяч бутылок отличного виски. Жители острова полгода «спасали» эти бутылки и прятали их от акцизных чиновников.
И она показала три бутылки, якобы бывшие на том самом корабле. Внутри еще плескался виски. Фин задумался о том, сколько посетителей выслушало эту историю. Он отпил пиво и решил сменить тему.
— А пляж на западном побережье острова, за кладбищем…
— И что с ним?
— Почему его называют «Пляж Чарли»?
Девушка за стойкой пожала плечами:
— Никогда такого не слышала. — Она окликнула женщину средних лет, которая сидела в зимнем саду с видом на залив и потягивала джин с тоником: — Мораг, ты слышала, чтобы наш пляж называли «Пляж Чарли»?
Мораг обернулась. Фин сразу понял, что в молодости она отличалась необыкновенной красотой. У нее были сильные черты лица и гладкая загорелая кожа, а на голове — копна густых осветленных волос. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, но бывший полицейский видел: на самом деле ей ближе к семидесяти. На обоих ее запястьях звенели золотые и серебряные браслеты, пальцы были унизаны кольцами. Дама попивала джин с тоником, держа бокал в тонкой руке с ярко-розовыми ногтями. На ней был узорчатый жакет-болеро, белая блузка и многослойная синяя юбка. В общем, Мораг не из тех людей, кого ожидаешь встретить в провинциальном пабе.
— Понятия не имею, а гра, — ответила дама с блаженной улыбкой. Говорила она по-английски, но использовала гэльское обращение. — Но можно предположить, что пляж называют так из-за того, что там французский фрегат из Тейе высадил красавчика Принца Чарли и Семь человек из Мойдарта. Потом они отправились собирать армию против англичан. Это было так называемое Якобинское восстание тысяча семьсот сорок пятого года.
— Я этого не знала, — сказала девушка за стойкой.
Мораг покачала головой.
— Вас теперь ничему путному не учат в школе. Говорят, Чарли укрывался в бухте здесь неподалеку. Бухта называется Коллег а’Фреонса, то есть «убежище принца». — Она обратила на Фина взгляд глубоких карих глаз. — А кто интересуется?
Бывший полицейский поднял стакан, перешел в зимний сад и пожал Мораг руку.
— Я Фин Маклауд. Пытаюсь разыскать семью, которая жила на ферме ниже вашего дома.
Она подняла брови в удивлении:
— Значит, вы знаете, кто я?
Фин улыбнулся.
— Не знал, пока не приехал на остров. Но мне очень быстро рассказали. Сейчас я выскажу предположение, и оно никак не связано с розовым «мерседесом» на парковке. Вы киноактриса Мораг Мак-Эван.
Она засияла.
— Все верно, а гра! Тебе надо было идти в полицию.
— Я там работал, — Фин усмехнулся. — Вообще-то я должен был видеть вас по телевизору.
— Не все люди смотрят сериалы, — Мораг пригубила свой джин-тоник. — А ты, значит, работал в полиции?
— Сейчас я просто частное лицо.
— Знаешь, а гра, я росла здесь в те времена, когда на фермах еще жили люди. Если кто-то и знает то, что тебе нужно, так это я, — она допила свой коктейль и начала подниматься. Внезапно она схватила Фина за руку, чтобы удержаться на ногах. — Проклятый ревматизм! Поедем ко мне, Фин Маклауд, бывший полицейский. Пропустим стаканчик-другой, пока я буду рассказывать. — Она придвинулась к нему, как будто чтобы посекретничать, но голос ее оставался громче сценического шепота: — У меня выпивка дешевле.
Выйдя из паба, Мораг сказала:
— Оставь машину здесь. Поедем на моей. Ты всегда сможешь вернуться пешком. — Внутри розового «мерседеса» ее громко приветствовал йоркширский терьер. Фин начал садиться в машину, и Мораг произнесла: — Это Дино. Дино, это Фин.
Собачка посмотрела на него, потом запрыгнула на колени хозяйке. Та завела мотор и опустила крышу.
— Ему нравится, когда ветер в лицо. В те редкие дни, когда у нас солнце, сам Бог велел ездить с опущенной крышей. Ты согласен?
— Абсолютно.
Мораг зажгла сигарету.
— Проклятые законы! Покурить за стаканчиком чего-нибудь теперь можно только дома, — она глубоко втянула дым, потом с удовольствием выдохнула. — Вот так-то лучше!
Она включила первую передачу, и машина запрыгала по парковке в сторону выезда. Мораг чуть не задела столб, когда поворачивала на дорогу, ведущую к холму. Дино уцепился за ее правую руку, высунул морду в открытое окно. Мораг одновременно курила и переключала передачи. Они быстро миновали начальную школу и дорогу к церкви. Фин ухватился за сиденье обеими руками и крепко держался. Руки его болели от напряжения. Мораг ничего не замечала. Каждый раз, переключая передачи, она виляла влево, а иногда — вправо. Встречный ветер уносил сигаретный дым и пепел.
— Когда я сообщила дилерам «Мерседеса», какой цвет машины я хочу, они сказали, что в розовом их не делают. «Ну придумайте что-нибудь!» — попросила я. Показала им свои ногти и оставила баночку лака, чтобы они могли подобрать цвет. Когда машину привезли, я сказала: «Ну вот видите! Все возможно».
Она рассмеялась. Фин очень хотел, чтобы во время разговора она смотрела на дорогу, а не на него. Машина поднялась на холм, затем покатила вниз, к бухте и Хаунну. В последний момент Мораг свернула направо, объехала небольшую бухту и въехала на новую подъездную дорогу к своему дому. Колеса прогремели по защитной решетке, потом зашуршали на гравии со включениями цветных стеклянных бусин.
— Ночью, когда я включаю свет, они блестят, — сообщила хозяйка. — Получается, что идешь по кусочкам света.
Ступени на веранду охраняли гипсовые статуи обнаженных женщин. В саду обнаружилась скульптура оленя в полный рост, а на камнях у маленького пруда сидела бронзовая русалка. Фин заметил на заборе трубки неонового освещения. В саду, среди вереска и нескольких цветущих кустов, выживших на здешнем ветру, лежала терракотовая плитка. По всей террасе висели пластинки «музыки ветра», и воздух был наполнен стуком бамбука о сталь.
— Ну, заходи.
Вслед за Мораг и Дино Фин прошел в холл. Широкую лестницу на второй этаж застилал толстый клетчатый ковер. На стенах висели изображения «Мэйфлауэра»,[20] Мадонны, парусных кораблей и святых. На греческих колоннах стояли дешевые украшения. Серебряный гепард, отлитый в полный рост, потягивался у входа в гостиную с баром. В этой комнате с обеих сторон были панорамные окна, а на веранду выходили стеклянные двухстворчатые двери. Все доступные поверхности — полки, столы, барная стойка — были заняты фарфоровыми статуэтками, зеркальными коробочками, лампами и львами. Плиточный пол отполирован до зеркального блеска.
