Ознакомительная версия.
Анна вытащила шпильки из волос, разлохматила. Лучше не стало. Глаза-то не зажглись. И она просто стала походить на лохматую сестру Золушки.
– Хватит валять дурака, – погрозила она себе пальцем в зеркало. – Иди переоденься и приготовь что-нибудь…
Звонок в дверь застал ее в трех шагах от дверей спальни. И был он столь настойчив и продолжителен, что она переполошилась. Так звонит в дверь беда. Соседи и домашние никогда. Она десять лет живет в этом доме, никто и никогда так не звонил.
– Что?! – выпалила она, резко распахивая дверь.
Мужчина на пороге попятился. Потом пробежался по ней взглядом, с чего-то поскучнел и едва внятно промямлил:
– Здрасте.
– Здравствуйте. – Анна тут же свела колени, чтобы не расходился разрез на боку. – Вы кто? Что вам надо? Почему так звоните в дверь, черт бы вас побрал!!!
– О как! – хмыкнул он, не ответив ни на один из ее вопросов. – А сказали, что учительница. А ругаетесь, как кухарка!
– Вы много видели кухарок?
Надо было захлопнуть дверь перед носом этого замызганного нынешней непогодой умника. Стоит, кривляется, воспитывать пытается. А стоптанные ботинки в грязи. Кромка брюк – стрелки корова языком убрала недели две назад – тоже в грязи. Куртка хоть и кожаная, будто и не из дешевых, но громоздкая какая-то, неуклюжая. Щетина на мрачной физиономии такая, что кастрюли о нее чистить можно запросто. Глаза мутные, может, запойные даже, ей разбираться незачем. Волосы благо что очень коротко подстрижены, иначе можно представить, что за воронье гнездо было бы.
– Кухарок? – Он явно начал катать в голове воспоминания, не вспомнил, качнув головой. – Пожалуй, не знал ни одной. Но вы учительница?
– Да, но репетиторством не занимаюсь. Извините. Всего доброго.
Она отступила назад и попыталась захлопнуть дверь. Но шустрый стоптанный ботинок тут же наступил на ее территорию, преградив путь двери грязным мыском.
– Что?! – Она переводила взгляд с ботинка на хозяина, готовя себя к долгой нудной обороне, в этом-то учителям равных не было, чего уж. – Вы! Себе позволяете?! А???
– Идемте, – выдохнул мужик и скрипнул кожаным карманом, доставая оттуда удостоверение. – Вот… Из полиции мы… Володин я.
Игорек!!! Ей сделалось так страшно, что она, тут же позабыв об удерживаемых ею позициях, мелко, судорожно попятилась. Что-то с сыном!!! Он куда-то торопился и…
– Он?.. Что с ним?! Он жив??? Игорек??? Он… – залепетала она, чувствуя, как синеют от ужаса ее губы, щеки, шея.
– Успокойтесь, учительница. – Из густой черной щетины вдруг проступили обветренные губы, которые попытались улыбнуться. – Я не знаю никакого Игорька. Речь идет о ваших соседях сверху. Нам с вами надо пройти наверх.
Испуг отступил так же стремительно, как минуту назад взялся ее душить. Хвала ее педагогическому опыту, вечно держащему на контроле все эмоции.
– С какой стати мне идти к соседям наверх? – насупилась Анна, не желая так быстро извинять полицейского за вторжение в ее дом и душу. – Меня в гости никто не приглашал.
– Да уже и не пригласят. – Володин вздохнул, убрал свой грязный башмак на лестничную клетку. – Вы нам нужны в роли понятой. Никого больше нет, все на работе. Вы пришли раньше, вот мы к вам и зашли.
– Понятых, насколько я знаю, должно быть двое?
– Да. Второй – мужчина с восьмого этажа. Возможно, вы знакомы.
– Нет, – тут же отрезала она. – Не знакомы. Я почти никого тут не знаю.
– Что так? – удивился он. – Некогда?
– Незачем, – буркнула она и надавила на него дверью. – Ступайте, я сейчас переоденусь и приду. Какие конкретно соседи набедокурили?
– Вы увидите. Там дверь открыта. – Он повернулся к лестнице, но вдруг снова глянул на нее, и снова сквозь щетину проступила его обветренная улыбка. – А мне вы не переодетой очень даже нравитесь, Анна Ивановна.
Откуда он ее знает, интересно? Она не представлялась.
А-а-а, наверное, соседи, попавшие в историю, подсказали. Это она никого не знает и порой не замечает, проходя мимо. В гости не зовет, сама к ним не ходит с пирогами и домашним печеньем. Не потому, что не печет, а потому, что времени нет на общение. Ее-то могли знать. И могли подсказать.
Не могли!
Те соседи, на осведомленность которых она надеялась и которые, по ее подозрениям, набедокурили, были мертвы. Муж и жена – молоденькие, красивые ребятки, как охал второй понятой, седовласый дядька с восьмого этажа, которого она вообще не помнила.
Молодые были изрезаны так, что рассмотреть цвет ковра на полу из-за их крови было невозможно. В квартире все было перевернуто вверх дном.
– Что-то искали! – шепнул авторитетно все тот же седой мужик в тапках на босу ногу и растянутых до невозможных размеров трениках. – Деньги, наверное, драгоценности.
Аня рассеянно поводила взглядом по сторонам, старательно избегая смотреть на кровавое месиво в центре большой комнаты. Что могло быть у этих молодых? Что такого ценного, ради чего с ними сотворили подобное?! Они и пожить-то не успели, и нажили немного. Обстановка скудная, шторы на окнах дешевые, кресла допотопные с деревянными боковинками, такие у ее мамы, помнится, на даче стояли, пока она их из-за ветхости не выбросила.
– Не думаю, – отозвалась она через продолжительную паузу и глянула в окно.
Снова собирался дождь. Противный, ледяной, с пронзительным ветром. А она окно в кухне распахнула, когда уходила. Теперь стопка тетрадей, оставленных на обеденном столе, промокнет непременно. Дождь косой, как раз в ее окна. И…
– Обратите внимание на положение трупов, – забубнил какой-то мужик, соратник щетинистого. – Они лежат крест-накрест.
– Наверное, сектанты! – снова зашипел второй понятой, все время находясь у нее за спиной и все чем-то шурша и шурша без конца.
– С чего вы взяли? – отозвалась сердито Аня. – Как стояли, так и упали. Возможно, не ожидали нападения. Просто стояли и разговаривали, возможно, когда им были нанесены смертельные ранения. Ужас-то какой…
Володин, сидевший возле жертв на корточках, глянул на нее внимательно, коротко улыбнулся и кивнул, проговорив:
– Вы, скорее всего, правы, Анна Ивановна. Следов борьбы нет.
– Ничего себе, – хмыкнул едва слышно седой у Ани за спиной. – Кровищей все стены улиты, а у него следов борьбы нет! Так вот они и работают! Думаешь, найдут?! Черта с два… Следов борьбы у него нет, умник!
Аня оглянулась и неприязненно уставилась на соседа с восьмого этажа. Тот оживленно жевал! Шуршал карамельками, как оказалось. Их у него было много. Карман спортивной олимпийки оттопыривался. Он и Ане предложил, она отказалась. Жевать в таких условиях!!! Чудовищно. Пусть изверги ее закалили за годы неблагодарного труда, но чтобы так…
Они топтались в коридоре еще минут двадцать. Внимательно слушали, что им говорили сотрудники полиции. Седой даже кивал. Аня, если честно, не вникала. Дождь за окнами разошелся не на шутку, а у нее тетради. А этим несчастным ее присутствие уже никак не могло помочь. И тяготило ее общество незнакомых суетящихся людей, сильно тяготило.
Она без конца куталась в высокий воротник толстой вязаной кофты, вдыхала тонкий запах своих духов, застрявший в мохнатой шерсти. Переминалась с ноги на ногу и медленно продвигалась к распахнутой двери погибших. Удрать хотелось нестерпимо.
Домой!
Ей впервые за многие недели остро хотелось домой. Не пугала пустота без мужа и Игорька. Не пугала тишина, которая все последнее время ее угнетала и выворачивала душу наизнанку. Хотелось запереться на все три замка, переобуться из уличных кроссовок в теплые мохнатые тапки, сварить кофе, слепить аккуратненький бутербродик с листом салата, сыром и тоненьким ломтиком семги. Потом засесть за тетрадки, необременительно как-то это сегодня было. Потом, когда совсем стемнеет, зажечь любимый ночник, свернуться клубочком в углу дивана и под тихий лепет телевизора позвонить Ирке. Сто лет не общались, уже и соскучиться успела.
Ирка была ее любимой и единственной подругой. Их отношения были очень древними, уходящими своими корнями в ясельное детство, кажется. Аня сколько себя помнила, столько помнила Ирку – суматошную полнотелую блондинку с очень активной личной жизнью и желанием всегда быть в курсе всего. Сашкин уход из дома Ани она просмотрела и дико дулась на подругу.
– Вечно все скрываешь! – шипела она на нее при встречах. – У вас были проблемы, а ты скрыла!!!
– Не было проблем, – вяло отзывалась Аня, лежа на диване, как покойница. – Все было превосходно, и тут – бац!
– Бац просто так быть не может. Тут не бац, а бабс!
– В том-то и дело, что нет никого.
– Ага! – кривила красивый яркий рот Ирка. – Нет у него никого, как же, поверю! Если нет бабы, значит, есть мужик.
Аня принималась яростно отстаивать гетеросексуальные особенности своего бывшего, они собачились с Иркой, потом шли в кухню, принимали по мензурке коньячку, чтобы сосуд расширить, как любила говорить подруга. И Сашкину подлость оставляли на потом. Как-нибудь «потом» отодвигалось и отодвигалось. Ирка снова с кем-то мутила, Аня отстаивала право быть хорошей и единственной матерью своему сыну. И посему, по ее подсчетам, которые она совершала, стоя у распахнутой двери погибших соседей, виделись они в последний раз с подругой месяца три уж как назад. И почти тогда же созванивались. Непорядок! Надо восполнить пробел. Надо позвонить, пригласить к себе. Теперь вот и любопытство ее есть чем побаловать. Под мензурку можно будет поохать, пожалеть погибших. Следом и себя, живых, но прозябающих.
Ознакомительная версия.
