Ознакомительная версия.
Порыв ветра толкнул Дайнеку в спину, и она заспешила вслед удаляющимся автомобильным огням. А когда добежала до своего вагона, там стояли все четыре машины.
Безумная сутолока закончилась. Финальная картина напоминала кадры американского фильма – когда чрезвычайное происшествие общенационального масштаба притягивает к себе лучшие умы державы. Вспыхивающие проблесковые маячки, застывшие у вагона проводники и незаметные люди в черном, с трудом удерживающие зонты над чьими-то головами.
Ураганный порыв ветра изменил направление ливня и вывернул зонты, превратив их из «грибов» в «лодочки». Очередь у вагона качнулась, но темп ее продвижения был незыблем. Пассажиры один за другим заходили внутрь. В полутьме, посреди мерцающих огней и дьявольской непогоды, все они были похожи как родные братья: мрачные, одинаково неторопливые, мокрые, без багажа.
«Интересные события здесь разворачиваются», – подумала Дайнека, не предполагая, что скоро окажется в самом центре этих событий.
Она обернулась и встретилась глазами с девушкой, которая стояла в темном купе за стеклом. Прямые черные волосы и смуглый цвет кожи делали ее похожей на чужестранку с далеких экзотических берегов. Ровно подстриженная челка, худое лицо со впалыми щеками. Она с тревогой вглядывалась во тьму и, похоже, кого-то ждала. Дверь за ее спиной отъехала в сторону, в проеме появился мужчина. Его голова и плечи четким силуэтом обозначились на фоне ярко освещенного коридора. Девушка вздрогнула, обернулась, через секунду они уже целовались. Она рывком задернула оконную штору.
– Через три дня будешь с мамой, – сказал отец, перекрывая голосом шум дождя.
В эту минуту Дайнека ощутила, как ему хочется шагнуть в вагон и уехать.
– Я тебе позвоню, – пообещала она.
– Звони, буду ждать.
Вячеслав Алексеевич поцеловал дочь, и она последней из пассажиров зашла в тамбур, после чего проводница захлопнула тяжелую дверь.
– Живей, девушка, отъезжаем, ваше купе четвертое.
Дайнека кивнула, но в коридор не пошла. Вернулась к двери и прижалась лицом к стеклу. Вагон дернулся. Перрон уплывал, и ей было нестерпимо жаль отца, стоящего под дождем и удаляющегося вместе с опустевшим перроном.
Послышался голос проводницы:
– Скажи мне, Вера, что происходит? Ни одного свободного места, и все едут до Красноярска. Уж и не помню, когда такое бывало.
– Дураку ясно. Выборы губернатора на носу. Погода нелетная, вот и забегали, – ответила невидимая Вера. – Зато тихо поедем – народ солидный. Видела, сколько охраны?
– Видела. Я ему говорю: «Проходите, мужчина, не загораживайте проход«, а он мне: «Спокойно, придется вам потерпеть». Ну, я сразу поняла, что охрана.
– В пятом и в седьмом купе – точно охрана, они все на одно лицо.
– Ну, стало быть, в шестом какой-нибудь чин едет.
Из маленькой кухоньки слышался звон посуды и потягивало сигаретным дымом. Дайнека прошла в коридор. У окна стоял охранник в черном костюме. Он внимательно проводил ее взглядом.
Пассажиры быстро разошлись по местам. О них напоминали только мокрые следы на парусине, постеленной поверх ковровой дорожки. Все без исключения двери были закрыты. Дайнека попыталась определить, в каком купе находится черноволосая незнакомка. По всему выходило, что во втором. Девушка отодвинула дверь четвертого купе, шагнула внутрь и поспешно закрыла ее, чтобы избавиться от изучающего взгляда охранника. В левом углу сидела светловолосая женщина лет тридцати. Облокотившись на стол, она задумчиво смотрела в окно. Услышав, как открылась дверь, обернулась.
– Ну, вот… – тихо сказала Дайнека.
– Поехали, – отозвалась попутчица, и они любезно улыбнулись друг другу.
По всему было видно, что соседка находится в привычной для нее обстановке. Дорожная легкость общения передалась и Дайнеке:
– Вы до Красноярска? – спросила она.
– Здесь все до Красноярска, – ответила женщина.
– Меня Людмилой зовут, но если хотите, зовите Дайнекой.
– Это что, прозвище такое?
– Фамилия. Мне так больше нравится.
– Интересно… Но мой козырь еще выше.
– Не понимаю, – улыбнулась Дайнека.
– Закаблук… Как вам это понравится?
– Что?..
– Фамилия – Закаблук.
– Здорово.
– Не то слово… Ну а имя обыкновенное – Ирина.
– Очень приятно, – сказала Дайнека, сообразив, что с попутчицей ей повезло.
– Взаимно, – ответила та.
Дверь открылась, и к ним заглянула проводница:
– Чайку перед сном не желаете?
– Желаем, желаем, несите! – воскликнула Ирина.
Проводница ногой оттолкнула дверь и вошла в купе, держа в каждой руке по солидному подстаканнику, в которых плотно сидели стаканы с темным чаем. Поставив их на стол, вышла.
Перемешивая ложечкой сахар, Ирина молча разглядывала золотисто-коричневые вихри внутри стакана.
– Ну и ливень. Я такого за всю свою жизнь не видала. Что-то здесь в Москве не так, если с небес на вас столько воды вылили.
– Скорее на вас… – возразила Дайнека и сама удивилась своей мысли.
– Ты даже не представляешь, насколько точно сказала! – Ирина встала и, уже выходя из купе, заметила: – В такой компании, какая собралась в этом вагоне, можно оказаться только от большого несчастья или от нелетной погоды. Ты переодевайся, а я пойду в душ.
Дайнека вынула из сумки футболку и брюки, осмотрелась, прикидывая, где развесить промокшую одежду. Подняла и встряхнула сброшенную впопыхах куртку, примостила ее на крючок.
За перегородкой, в соседнем пятом купе, кто-то закашлялся.
Переодевшись в сухое, Дайнека достала мамину открытку и положила на стол. Повернулась к двери и увидела себя в зеркале. Короткие темные волосы топорщились мокрым «ежиком», лицо – слишком бледное, в глазах – тревожное ожидание. Как мама узнает в ней, совсем взрослой, ту двенадцатилетнюю девочку?
Волной накатила тоска. Мама… Единственным желанием теперь было увидеть ее и помочь. Помочь, как если бы не она, Дайнека, была дочерью, а мама – слабым, обиженным жизнью ребенком. Мама нуждалась в ней, и это меняло все в их жизни.
Раскат болезненного кашля прервал ее мысли. От этих провоцирующих звуков у Дайнеки самой запершило в горле. Она поморщилась, припоминая, не прихватила ли с собой какого-нибудь лекарства. Протянув руку, чуть приоткрыла дверь и вдруг услышала раздраженный голос, переходящий в шипение:
– Вернись в купе.
Дайнека замерла. Но тут же, еще не определившись, как отреагировать на этот приказ, услышала женский голос:
– Я не твоя собственность, ты не имеешь права.
Невидимая рука задвинула приоткрытую дверь купе. Дайнека отпрянула и услышала, как о перегородку ударилось чье-то тело.
– Скоро все закончится. Обещаю тебе, – произнес мужчина.
Через закрытую дверь Дайнека уловила причитание женщины:
– Чтоб вы все сдохли… Сдохли…
Потом раздался звук удаляющихся шагов, и все стихло.
Переждав несколько мгновений, Дайнека рывком открыла дверь и от неожиданности вскрикнула.
– Что случилось? – обеспокоенно спросила Ирина.
– Просто испугалась, не думала, что здесь кто-то стоит. Простите!
– Сама иногда пугаюсь, – миролюбиво улыбнулась Ирина, заходя внутрь. – Особенно по утрам, когда вижу себя в зеркале. И что самое страшное, – продолжала она, усаживаясь на свое место, – надежды на перемены к лучшему – никакой.
– Да ну… Вы – такая…
– Давай на «ты». Не усугубляй, – попросила попутчица.
– Не буду.
Дождь закончился неожиданно. Ветер стих, когда московские пригороды еще мелькали за окном далекими разбросанными огнями. В купе царил полумрак. Свет был тусклым и переменчивым, он то разгорался ярче, то совсем угасал. Бутылки с минеральной водой позвякивали посреди стола, откликаясь на покачивание вагона и стук колес. С бутылками соседствовали бокалы и ваза с печеньем.
Глядя в окно, Ирина тихо сказала:
– Два часа назад я сидела в зрительном зале и слушала музыку…
Дайнека из вежливости поинтересовалась:
– Оперу?
– Нет. «Юнону и Авось» в Ленкоме.
– Я тебя никогда не увижу…
– Я тебя никогда не забуду, – улыбнулась Ирина.
– История великой любви, – прошептала Дайнека.
– Ты так считаешь? – Ирина взяла печенюшку и сунула в рот.
Дайнека посмотрела на нее с удивлением.
– А как же иначе?
– Я, знаешь ли, журналистка. Журналисты, как и врачи, циники.
– Но ведь они любили друг друга…
– Свидетелей не осталось.
– В каком смысле? – Дайнека оторопела.
– Как было на самом деле, теперь не знает никто. Мой нынешний шеф помешан на этой истории, и мы часто спорим. Я ему говорю: делала сюжет для телевидения, воспоминания читала, свидетельства современников, любовью там и не пахнет. Резанов – опытный дипломат, и его помолвка с Кончитой – то же самое, что династический брак. С ее помощью он шел к своей цели.
– Да не было у него никаких целей! – горячо возразила Дайнека. – Просто встретил и полюбил.
Ознакомительная версия.
