— Дело принимает совершенно неожиданный оборот, — заметил Павел Иванович. — Едва валютчика не приняли за простого пострадавшего.
— Почему же так сразу и «валютчика», Павел Иванович? — недовольным тоном произнес Рокотов.
— А уж это, как вам будет угодно, Михаил Федорович, так и считайте, — ответил Есипов.
— Находка Пряхина, — сказал капитан Безуглый, — наводит на мысль, что мы имеем дело с валютчиками.
Собака взяла след и скрылась с кинологом за зеленью молодого подлеска. Левин был отправлен к машине, чтобы связаться с управлением и вызвать «скорую помощь»…
Странное чувство испытывал Есипов. Впервые после ухода на пенсию, он присутствовал при осмотре места происшествия, но в отличие от множества подобных осмотров в прошлом, сейчас он находился здесь в непривычной для себя роли: не то случайного свидетеля, не то стороннего наблюдателя. Теперь работали другие: и Безуглый, и Рокотов знали свое дело и действовали без его, Есипова, подсказки. Он уже не мог вмешиваться в их действия.
Павел Иванович опять вспомнил о синем «Москвиче». Откуда он все-таки взялся? Он видел его издали, уезжающим в сторону города. Но ведь мимо него по дороге он не проезжал. Значит, стоял где-то на обочине? Зачем? Ждал кого-то? Но кого? Может быть, убийцу?
Есипов поделился своими мыслями с товарищами. Решили поискать следы машины. И вот — удача! Буквально через несколько минут обнаружили совершенно свежие отпечатки протекторов «Москвича» на съезде дороги. А еще метрах в десяти-двенадцати нашли место, где, переехав тропу, проторенную пешеходами, «Москвич» уткнулся в молодую поросль осинника. Слева от обозначившейся колеи, в густой траве, Есипов углядел окурок сигареты с желтым ободком фильтра, а капитан Безуглый, вернувшийся к пологому съезду-кювету, немного в стороне от отпечатков колес «Москвича» нашел ребристо-угольчатые следы резиновых сапог. Они были повернуты к большаку.
— Да, похоже, что убийца приехал сюда на этом самом синем «Москвиче», — сказал Рокотов.
— Загипсуем ребристо-угольчатые, эксперты сравнят окурки, тогда и сделаем выводы, — возразил Безуглый.
— Конечно, конечно, — согласился Рокотов. За случайными словопрениями они не сразу увидели Суворова.
Вернулся Суворов с Абреком. Собака уверенно довела своего хозяина до отпечатков протекторов «Москвича» и заметалась, залаяла, — очевидно, след убийцы, сделав порядочный крюк лесом, обрывался там, где стояли розыскники.
— Ну что ж… Бесспорно, синий «Москвич» имеет прямое отношение к убийству: след от трупа привел к нему и здесь оборвался, — сказал Рокотов. — Предположим — я владелец «Москвича». Собираюсь возвращаться в город, а ко мне подходит человек в резиновых сапогах, просит: «Подвези, дружище…» и трояк на бензин предлагает. Может такое быть?
— Может-то может, только какого беса тот «Москвич» в таком непонятном месте отирался? Грибные места дальше, дачи — одни проехал, к другим не дотянул. Что ему здесь надо было?
Рокотов начинал горячиться, а Безуглый уверенно возражал:
— Детский вопрос, Михаил Федорович. Во-первых, хозяин «Москвича», может быть, в отличие от Павла Ивановича, новичок в грибном деле. Мест богатых не знает. Увидел лес — свернул. Походил-походил и ни с чем вернулся. А, во-вторых, он мог и не за грибами приехать, а за душицей. Есть такая полезная травка. Здесь ее сколько угодно. Вот и остановился.
Наступила пауза. Пытаясь выиграть время, Рокотов достал из кармана пачку «Беломора», тряхнул ею и предложил Безуглому. Они закурили. И тогда Рокотов сказал:
— Хорошо. Но окурок сигареты с фильтром ты сам в конвертик положил, Тимур Иванович. Положил?
— Положил. Ну и что? Сейчас каждый второй курящий. Так что окурок пока не факт. А вот владельца «Москвича» установить бы, безусловно, надо. Если он и не убийца, то во всяком случае вез убийцу или видел его, значит, может описать.
— Эх, — тяжело вздохнул Безуглый, — сколько синих «Москвичей» в городе? Хоть бы какую-нибудь особую примету.
Тут для старого оперативника настал момент триумфа.
— Послушай, Тимур. Правда, машина была далеко. Да и номерной знак был заляпан здорово: не то плотная пыль, не то засохшая грязь. Я только и разглядел две первые цифры: двойку и семерку.
— Павел Иванович, дорогой ты мой! Да это же здорово! — обрадовался Безуглый.
Подошла машина «скорой помощи».
— Вы как, Павел Иванович, все-таки двинетесь за грибами? — спросил Рокотов.
Есипов махнул рукой:
— Какие сегодня грибы!.. Найдете для старика место в машине?
— О чем разговор! Найдем, конечно.
Через полчаса Есипов был дома. На этот раз без грибов.
Любовь Михайловна Соколова ехала в Энск к дочери. Нина в очередной раз вышла замуж. Ах, Нина, Нина… Мысли о дочери невольно вернули ее к прошлому, к ее далекой юности.
Она тогда была красивой, и многие парни добивались ее внимания. И надо же, так вышло, что слывшая недотрогой, все отдала она лицемеру и негодяю, своему однокласснику, так незаметно прокравшемуся в ее душу, сыну уважаемых родителей, Семену Хорину…
Под стук колес вспомнила свою вечную муку, свое падение и выпускной вечер. Глупая девчонка, вообразившая себя взрослой, она тогда позволила Семену в самом конце торжественного застолья уговорить себя и выпила первый в жизни полный фужер застоявшегося шампанского, в который он, незаметно для нее, подлил водки. Сам потом признался.
И тогда все окружающее и сама она вдруг переменились. Появилась странная легкость в суждениях и в движениях. Она задыхалась после бесконечных танцев, гремела музыка, и Семен уговорил ее пойти подышать свежим воздухом. Потом они куда-то шли, и он о чем-то умолял ее, а она все смеялась, смеялась… Как они очутились в городском саду, Люба не помнила. Поддавшись безотчетному чувству, она сама обняла его и поцеловала.
После той ночи они продолжали встречаться. Тайно от родителей. Почему тайно? Она тогда просто не думала об этом: так хотел он. А через месяц Семен объявил, что едет в Москву, поступать на юридический.
Тогда у нее впервые тоскливо сжалось сердце от дурных предчувствий. «А как же я?..» — спросила она, с жалкой надеждой заглядывая в его глаза. Но он снова стал ее целовать, обнимать, и тревога отступила.
А потом он уехал и как в воду канул: ни одного письма.
Когда она почувствовала, что в ней зарождается новая жизнь, сначала обрадовалась: «От него…», а потом испугалась: «Так где же все-таки он?..». Она понимала: ей нужно сообщить ему. Но у нее не было его адреса.
Узнав о Любиной беременности, мать всплакнула, а потом сказала:
— Ну что ж, появится маленький, пойдешь работать. Ничего, проживем.
— А стыд?
— Стыд — это если баловство. А ты ведь любила его?
— Любила, — ответила Люба. А подумала: «И сейчас люблю».
Так появилась на свет Нина.
Правда, рожать Люба поехала все-таки в Свердловск, к тетке — старшей сестре отца. Да так там и прижилась — тетя Лида была больной одинокой женщиной, и у Любы на руках оказалось двое: старая и маленькая.
Мучила нужда — каждая копейка на счету. Помогали картошка и овощи, которые попутной машиной присылала мама. Но когда Нину определили в ясли, и Люба пошла работать, стало полегче. Тогда она приняла почти героическое решение — поступила в политехнический, на заочное отделение. В глубине души она еще надеялась на встречу с Семеном и ей не хотелось отставать от него. Стороной дошла до нее весть о том, что семья Хориных переехала в Москву, и последнее звено, связывающее ее с надеждой на встречу, оборвалось. Однако решения своего Люба не изменила, учиться не бросила. В шестидесятом году она защитилась, стала дипломированным инженером, а Нина пошла в школу.
После окончания школы Нина не стала учиться дальше, моталась по стране — Камчатка, Крым, Подмосковье. Вот теперь Энск. Не так давно пришло от нее письмо: «Опять вышла замуж. Муж намного старше, но так меня любит, что даже взял мою фамилию. Приезжай — сама увидишь». И Любовь Михайловна, бросив все дела, помчалась в Энск.
— Гражданка, возьмите ваш билет.
Она оторвалась от мыслей. Рядом стояла русоволосая, немного курносая девушка в железнодорожной форме.
Любовь Михайловна еще раз посмотрела в окно. Поезд приближался к незнакомому ей большому городу.
Вагон остановился в самом конце платформы. Нину Любовь Михайловна увидела почти сразу. Та шла к ней со стороны вокзала вместе со стройным молодым человеком лет тридцати.
Семена Семеновича Хорина второй день мучила бессонница. Сердце давила глухая боль. Голова казалась стянутой железным обручем.
Тягостное чувство одиночества охватило Семена Семеновича. Счастлив ли он, генерал Хорин? Ему стало жаль себя. Потому что счастлив он не был. Он знал, что многие завидуют ему: генерал, начальник управления внутренних дел области, депутат областного совета, член обкома партии. Большой человек!
