Слава Богу, увезли этого подонка-рэкетира в следственный изолятор. Боюсь только, недолго я проскучаю один в камере. Хоть бы до вечера, а там бы алкаш какой-нибудь подвернулся! Побуянит и заснет.
Что от меня добивается Цементянников? Никак не пойму. Может, ему необходимо более длительное общение с вытекающими отсюда последствиями? По крайней мере, состава преступления, как он выражается, мне не шьет. И на том спасибо, если правда. Значит, через трое суток обязан выпустить под расписку о невыезде. А мне и ехать некуда. Может, еще успею на защиту Валеры Дрогистова? Теперь-то уж его не прокатят ради всеобщей жалости ко мне. Пушкин из меня не вышел. Единственное утешение, что из Трипуна до конца не получился Дантес, торговавший задом в голландском посольстве. Да и Алка не тянет на Наталью Гончарову. За той мужики бегали, в ногах валялись, но она нашла силы образумиться и устоять после смерти мужа. А Алка? Смешно вспомнить…
Когда я с ней познакомился на вечеринке в студенческом общежитии, она по собственной инициативе (другой тут быть не могло!) сидела на коленях совершенно лысого сорокалетнего мужика и целовалась с ним взахлеб. Мужик оказался водителем троллейбуса, подобранным в компанию филологов на улице возле винного магазина. Эта пьяная дура-даже не потрудилась найти себе кого-нибудь поприличней тут же. И зачем я полез ее отбивать? Всю жизнь себе поломал. Алка изначально была нравственно дефектной. Тесть говорил, что она родилась с кадыком, который рассосался после выпадения молочных зубов. Господи, при чем тут кадык? Какая чушь лезет в голову!
За неделю до нашего знакомства она сделала аборт от какого-то лейтенанта, генеральского сынка. Он обещал на ней жениться, но в загс не пришел: передумал по-трезвому или струсил спьяну, а может, родители отговорили, прикинув, что вырастет из такой невестки. И правильно сделал лейтенант, в отличие от меня. Потом Алка сама рассказывала, будто ненавидела его и от ненависти одновременно спала с его другом, обитавшим на гражданке. Но меня она мурыжила две недели, хотя я отлично понимал, что не я ей нужен и не любовь — чистая и светлая, а прописка и жилплощадь, как в истории с лейтенантом. Иначе ее ждало распределение в какую-нибудь глушь, в сельскую школу механизаторов и доярок, где на уроках пили портвейн за рубль две и грызли глистогонные семечки.
Будь проклята молодость! Почему именно в этом возрасте человек должен принять самые важные решения? Разве женился бы я на такой сейчас? А тогда мне захотелось влюбить ее в себя. Что-то вроде эксперимента над собой: справлюсь или нет? И когда увидел, что справился (хотя больших усилий это и не потребовало), решил жениться по принципу: дуракам везет, — как-нибудь я ее перевоспитаю с годами.
Первый раз мы поцеловались, когда шел очередной съезд партии, прямо посреди улицы. К нам подошел милиционер и спросил по-товарищески:
«Что вы вытворяете в такой судьбоносный момент?»
Вечером, глядя в телевизор, мы поняли, что были не правы: генеральный секретарь целовался на высшем уровне, причем поддерживал его от партнера к партнеру…
А первый раз легли вместе, когда умер какой-то очередной Суслов. И тоже не обошлось без эксцесса. Дело было в общежитии. Ее соседки-вьетнамки, накупив ватных одеял, нечаянно подожгли за полночь. Прибежал студенческий патруль с огнетушителями, и мне остаток ночи пришлось лежать под кроватью и кашлять украдкой, потому что если б меня застукали на женской половине общежития, то немедленно выгнали бы из института…
Все-таки и у нас было что-то приятное. Нет, все-таки не было. Даже влюбившись, Алка не смогла пойти наперекор характеру, которого у нее никогда не было, равно как и разума и интуиции, хотя бы крысы. Она пользовалась мозгами крокодила и чувствовала сердцем коровы и кокетничала и флиртовала с моими друзьями, — зная, что мне неприятно и больно, она целовалась с ними, когда я отворачивался или выходил. За что мне мстила? За потерянную свободу? Но это она отвела меня за руку в загс. Однажды из-за такого фортеля с поцелуями ей пришлось всю ночь сидеть под моим домом на лавочке и плакать. Жаль, что утром я расчувствовался на ее слезы и простил. И все из-за принципа: дуракам везет, — из-за уверенности, что для меня нет преград, как для всякого нормального дурака в молодости; что решил — того и добьюсь.
Мы поселились у моей матери. Алка была беременна. Целыми днями я стоял буфером между ней и матерью. Они не могли поделить кухню, но страдали только я и мать, а Алке — все как с гуся вода: спасали мозги крокодила. Ругань была у нее в крови, есть такие народы, которые без крика жить не могут, как русские без родины.
Когда родилась Валерия и Алке пришлось сидеть дома, она, похоже, влюбилась в меня всерьез. Чему были субъективные причины. Во-первых, ей нужна была материальная опора для себя и для ребенка (она бы полюбила в такую минуту любого, лишь бы денег принес); во-вторых, никто больше не попадался ей на глаза, разве что в окно б высмотрела. Как-то я обещал прийти домой в восемь, а заявился поддатый в девять. Она выкинула ужин в помойное ведро с диким воплем. Потом, правда, просила прощения за необдуманность поступка, но на самом деле она просто взбесилась от одиночества.
Однажды я был в командировке месяц. Алке этого времени вполне хватило, чтобы свести мою мать на тот свет, добить до инсульта. Я знал об этом, но что я мог сделать? Не убивать же в отместку мать своего ребенка, тем более она ждала второго.
И хотел я уйти от нее, от бесконечного визга и невывозимой помойки на кухонном столе, и не решался, не мог бросить детей и балкон, до того завешанный пеленками, кофточками и колготками, что электрический свет приходилось держать в комнате даже днем… Все-таки что там ни говори, а мужики — более ответственный народ в семейном плане. Жена, если влюбляется, ее никакая палка не остановит, и сама она ни перед какой подлостью не застынет… А может, все эти искрометные шлюхи, все эти Нюрки Каренины, Эмки Бовари и Катьки Измайловы изначально запрограммированы на развал семьи и выращивание аморальных уродов из собственных детей? Уроды, конечно, необходимы в небольшом количестве для поддержания гомологического равновесия. Иначе с кого не брать пример? От кого держаться подальше?.. Но для этого вроде бы существуют цыгане… А может, я слишком тверд в нравственных устоях? Да не более, чем требуется, чтобы чувствовать себя человеком…
Через год, оторвав Юлия от груди, она заговорила о работе. Я ответил:
«Тебе нельзя работать. Ты оскорбляешь общественную нравственность своим присутствием. Сиди лучше дома».
«Сам посиди четыре года в четырех стенах и не свихнись!» — сказала она.
«Женщина каменного века столько времени провела у очага, раздувая костер, что начисто спалила себе бороду. Мужчина же сохранил, потому что охотился на диких или пас домашних тварей. А ты одну жизнь сообразно женской природе организовать не в силах. Смотри же — скоро бриться начнешь». И согласился. Что было делать? Теперь-то вижу свою правоту, надо было настоять: ведь такой дуре одной жизни мало, даже двух недостаточно.
Она разбросала детей — то в детский сад, то к своим родителям на побывку — и устроилась в библиотеку. Там она вела себя скромно, но там и работали одни девчонки да синие чулки, не с кем было развернуться. Когда перебирать книги опостылело, она пошла преподавать английский в разных полукоммерческих организациях, уже появившихся, где воровали все подряд и в таких количествах, что не могли американскому покупателю объяснить на пальцах количество — надо было говорить. Я, как полный кретин, выходил встречать ее к метро за полночь, чтобы, не дай Бог, какой-нибудь хулиган не обидел. (Зато теперь она чуть ли не ежедневно приходит после закрытия метро и никого не боится, потому что ее привозят на такси.) Ну а года два назад она попала в эту туристическую фирму. И человека подменили прежним. И мое спокойствие кончилось. Не понимаю, почему я изо дня в день должен стеречь свою жену, как Аргус? Может быть, я в чем-то виноват? Что-то не так сделал, не то сказал однажды, немного похрапел во сне? Нет, храпеть ей на ухо я не мог, потому что мы уже десять лет спим в разных комнатах. Может, наоборот, она хотела, чтоб я похрапел ей на ухо? Так я не умею. Но все равно, невозможно столько времени оставаться лучшим из всех, доказывать это ежедневно, ни один мужчина на такое не способен, если не запер жену в гареме. Коли я и виноват, то вина моя минимальна. Обязан я был развестись с ней по крайней мере пять лет назад. Или вообще не жениться. И ведь доходил уже два раза с заявлением до суда и поворачивал. И что меня удерживало?! Ее слезы?..
Последние три месяца она совсем рехнулась. Раньше часа ночи не пришла ни разу; якобы сидела с подружками на работе, пила ликер и болтала, а телефон они выключали из розетки, чтобы никто не мешал. Дети все лето провели у бабки с дедом и ничего не видели. Их отсутствие в какой-то мере извиняло ее. Но я-то присутствовал, я бродил по комнатам как ошалелый и бросался к окну каждый раз, когда у дома тормозила машина. Но ее машина всякий раз останавливалась др поворота, и всякий раз она врала, что приехала на последнем поезде метро.
