- К другу приехал... - ответил пражанин.
- Ко мне, - подтвердил невысокий, с резко очерченным лицом, быстрый, но несуетливый его спутник. - Я Олекса, из Ясияей...
Дед помолчал, взял скрипку в руки, тронул струну, поплыли в прозрачном воздухе печальные звуки.
- Жив твой отец, Олекса? - спросил он.
- Прощен будет, дедусь, - ответил Олекса так, как велит обычай.
- А старший брат, Василь? - снова спросил слепец.
- Знаете его?
- Помню, в восемнадцатом, когда Советы у нас ненадолго установились, он землей бедноту наделял. Славный опришок* был.
_______________
* О п р и ш к и - участники народно-освободительной борьбы в XVI
- первой половине XIX века в Галичине, Буковине, Закарпатье. Боролись
против феодально-крепостнического гнета.
- Почему "был"? Живет и сейчас, только не из опришков он - коммунист, - поправил его Олекса.
- Не перечь, - строго ответил слепец, - опришки - то гордость народа нашего, сыны Карпат. И у тебя имя, как у Довбуша, - Олекса...
Снова тронул он струну, и показалось, это не скрипка, это горы зазвенели, затосковали...
- Предскажи нам судьбу, дедусь, - попросил пражанин.
- Я не цыганка-гадалка, - строго ответил слепой старик, - они, цыгане, во-он там таборятся, - указал вдаль. На берегу быстрой речки и в самом деле расположился цыганский табор. - Куда путь держите? поинтересовался слепец.
- К центру Европы! - ответил Олекса.
- А-а, это туда, где камень со знаками стоит. Возле Рахова... Всю Европу не увидите, хоть и высокое место, но долю свою, говорят в народе, можно там угадать...
- Возьмите нас с собой, - тихо попросила Маричка.
- Подрасти и сама к нам приходи, - ответил ей Олекса, - вместе будем искать лучшую жизнь...
- Не просись с ними, Маричка, - сказал слепец, - неизвестно еще, у кого путь легче, у нас, убогих, или у них.
- Вйо-о! - взмахнул батожком гуцул.
Старик и девочка долго стояли у каплички. И снова показалось, что видит слепец, как по извилистой дороге катит вдаль легкая бричка.
Когда поднялись выше, все Карпаты - их полонины, леса, вершины, поддерживающие небосвод, - раскинулись у ног молодых людей. Они стояли у крутой пропасти - внизу стремительно перекатывала воду через камни горная речка. Неподалеку от них возвышался гранитный обелиск с надписями на нескольких языках.
Карпаты открывались им во всей своей первозданной красоте: бескрайние, могучие, спокойные. Они всматривались в даль и видели небольшие села, отары овец, крутые дороги, исчезающие в зеленом море лесов.
Неподалеку присел на камень-валун возница-гуцул, не хотел мешать молодым в разговоре.
- Хорошо, что ты привез меня сюда, Олекса, - сказал Юлиус. - Я видел Карпаты у нас в Чехословакии, они там тоже прекрасны, но здесь...
Он охватил взглядом бескрайние просторы.
- ...Здесь они совсем другие... Даже горы как-то отражают характер живущего в них народа.
- Напиши о наших Карпатах в своей "Творбе", товарищ Фучик.
- И напишу! - горячо пообещал Юлиус. - Только напишу не о том, какие они удивительные, эти горы. Я буду писать, как жандармы расстреляли мирную демонстрацию в самом центре Иршавы, как бастовали рабочие Хуста, как на обочинах горных дорог богатейшего края умирают от голода дети и старики...
- И это все - в самом центре Европы, - горько подтвердил Олекса. Он указал на гранитный обелиск.
- А иные привыкли думать, что центр Европы находится в капиталистических столицах, на Елисейских полях или Унтер-ден-Линден... улыбнулся Фучик. Он помолчал, сказал с удовлетворением: - А хорошо, что товарищ Готвальд послал меня к тебе.
- Я просил его об этом, когда возвращался после учебы в СССР через Прагу в свое Закарпатье. Товарищ Клемент обещал...
- Знаю, но тогда меня не было в Праге. Потом вызвали в ЦК, говорят: отправляйся в Мукачево, там редактором "Трудящейся молодежи" назначен молодой товарищ. Помоги ему...
- Спасибо тебе, Юлек, - серьезно проговорил Олекса. - Быстро пролетели эти дни, а след от них останется на всю жизнь... Значит, уже завтра - в Прагу?
- Пора. Товарищ Готвальд просил не задерживаться. Сложно у нас, задумчиво сказал Фучик. - Оппортунисты голову поднимают, есть и откровенные капитулянты... Ну, ничего, у нас с тобой дорога прямая вместе со всей партией, со всем народом... И навсегда - в братстве с СССР!
- Только так! - подтвердил Олекса.
- Хорошо ты это сказал: "на всю жизнь"... Я чех, ты украинец, гуцул, но судьба у нас одна. Сами ее выбирали...
- А если крушение, гибель? - спросил Олекса. - Об этом не думаешь?
- Такого быть не может, - твердо сказал Фучик. - Временные поражения, неудачи, даже смерть твоя или моя - в борьбе всякое случается. Но впереди - только победа.
Сверкнули молнии, переплелись в небе и вдруг будто высветили для молодых людей их судьбу: тюрьмы в Берлине и Будапеште, решетки на окнах, виселицы на тюремной брусчатке...
Олекса и Юлиус смущенно взглянули друг на друга. Затянувшееся молчание нарушил гуцул.
- Хлопцы, - позвал он, - пора вниз, гроза уже рядом...
В горах мощно полыхали зарницы, край горизонта затягивался темной полосой.
- Сейчас, вуйко, - откликнулся Олекса, - успеем.
- Тебе гроза в горах нипочем, ты вырос здесь, а вот пражский товарищ может простудиться, - чуть насмешливо ответил гуцул.
- А я грозу люблю! - воскликнул Фучик. - И пусть будет гром настоящий! И ветер - прямо в грудь! Буря в центре Европы! Ради такого стоит и промокнуть под ливнем.
- Тогда нам действительно по пути, - сказал Олекса. - Когда узнал, что ты приезжаешь, заволновался. Твои статьи вся рабочая Чехословакия читает, за твоими плечами - несколько арестов...
- Не печалься, Олекса, все это у тебя еще будет - и аресты, и тюрьмы, - насмешливо откликнулся Фучик.
- Ну, хлопцы, - проворчал гуцул, - напророчите один одному. Про лучшее думайте, а это - на последний случай.
- Судьба у нас такая, вуйко, - посерьезнел Фучик. - Сами предупреждаете - гроза надвигается. А она не только Карпаты захватит своим крылом. Мне кажется, - повернулся он к Олексе, - что я и вправду отсюда, из центра Европы, всю ее вижу. И чувствую: пронесутся над нашей старой Европой ураганы, кого-то унесут с собою.
- Юлек, - протянул руку Олекса, - вот тебе моя рука! Будь моим побратимом - и в счастливое, и в лихое время...
- До самых крайних дней... - протянул Олексе свою руку Фучик. И добавил: - В самые свирепые грозы...
Прямо с гор Олекса и Юлиус подъехали к вокзалу. Был вечер, солнце уже закатилось за дальний горизонт, но еще не стемнело окончательно. И в этом неясном свете, где-то на смене дня и ночи, увидели Олекса и Юлиус на привокзальной площади переселенцев.
Они расположились табором - распряженные подводы, тощие лошади уткнулись в охапки соломы, бегают малые дети, ужинают вместе с провожающими их родственниками перед дальней дорогой. На подводах деревянные сундуки, фанерные чемоданы, узлы, иконы - убогий скарб, который неизвестно зачем везут они за океан.
Смотрят печально на переселенцев Олекса и Юлиус, видят, как плачут дети, сутулятся старики. Здесь же стоит слепой музыкант со своей внучкой Маричкой. Гомон привокзальной площади перекрывают печальные звуки скрипки, и звучит песня:
Верховние, свiте милий,
Рiдна моя мати,
Чому твоi дiти ходять
По свiту блукати?
Чому ходять, блукаючи,
Доленьки шукають?
А пройдисвiти, злодюги
Тебе обкрадають...
- Тысячи людей покидают наш край, - сказал Олекса Фучику, - уезжают в неизвестность. Бегут отсюда от голодной смерти, чтоб встретиться с нею за океаном...
- Мне переселенцы напоминают израненных, измотанных журавлей, которые отбились от своего ключа, - задумчиво проговорил Юлиус.
- Как в "Фата моргана" у Коцюбинского: словно калеки-журавли... И такие же несчастные... Здесь, наверное, и мои земляки есть. - Олекса всматривался в привокзальную площадь, выхватывая из этого человеческого муравейника лица людей, сцены разлуки.
- Вуйко! - окликнул он пожилого гуцула у ближайшей подводы - тот слезно и тяжело прощался с лошадью. - Где люди из Ясиней?
- Та-ам, - гуцул указал на край площади.
Переселенцев было много. Вербовщики специально собирали большие партии, чтобы расходы на дальнюю дорогу были меньшими.
- Эгей, Ясиня! - выкрикнул Олекса во всю свою молодую силу.
- Здесь! - откликнулись издали.
Олекса и Фучик шли в толпе, и обступали их со всех сторон нищета, отчаяние, безысходность. Наконец нашли переселенцев из Ясиней, и Олекса обнялся с односельчанами. Здесь были и совсем молодые люди, его сверстники. Они обступили земляка.
- Это мой друг, журналист из Праги, - представил Олекса Юлиуса Фучика.
- Что, пан журналист любопытствует, как люди нищету на беду меняют? спросил молодой переселенец в кептаре*, перетянутом широким кожаным поясом - чересом.
_______________
* К е п т а р ь - гуцульская, верхняя одежда.
- Товарищ Фучик пишет по правде, - строго сказал Олекса.
- Раз тебе он товарищ, то и нам не чужой человек. - Взгляды у переселенцев стали более доброжелательными.
