— …И еще, — Бахметьев оглядел всех троих, — на Профсоюзной, сорок три, под аркой, вас будет ждать инспектор сто двадцатого отделения… Возьмите машину, рации. Звоните… Никто не хочет ничего сказать?
Было рано делать предположения…
Частный сигнал, о котором упомянул Бахметьев, поступил на пульт дежурного в двадцать один сорок, сразу после возвращения Денисова и Сабодаша с места происшествия.
Мужской голос в трубке казался глуховатым. Звонили не из автомата.
— Милиция?
— Дежурный капитан Сабодаш… — Антон включил звукозаписывающее устройство.
Пауза. Потом тот же голос:
— Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой…
— Фамилия, возраст!
— Тумблер, Антон! — показала Колыхалова. — Громкость!
Антон щелкнул рычажком.
— Анкудинова Роза, семнадцать лет. — Глуховатый голос наполнил помещение.
— Ваш адрес?
Мужчина на другом конце провода колебался.
— Профсоюзная… — Он назвал номер квартиры, затем дома. — Давно уже должна быть и нет…
— Кем вы ей доводитесь?
— Отец. Отчим…
Антон перешел к уточнениям:
— Одежда, приметы.
— Синие брюки, колготки, свитер красный… Сама русая, даже рыжеватая. На шее цепочка золотая с лезвием безопасной бритвы. Украшение такое. Имитация… Обещала: вернусь — позвоню.
— Когда она ушла из дома?
— Утром еще. Собиралась на лыжах… С поездом здоровья.
Денисов вздрогнул, будто неизвестный абонент назвал его по фамилии: он так и предполагал!
— Путевку достали приятели…
— Вы знаете их? — Сабодаш расширил круг вопросов: первичное обращение отчима, возможно, будут не раз сопоставлять с материалами допросов, оценивать, анализировать.
— Дима, Слава… — Анкудинов словно все еще не был уверен: правильно ли он сделал, впутав милицию в эту историю. — Фамилии жена знает. Она не пришла с работы.
— Где они живут?
— Дима жил в сорок третьем доме, потом переехал на Автозаводскую. Он дружит с Розой…
— Давно?
— С год…
— А Слава?
— Рядом с магазином «Цветы». Там арка. Сегодня у него отмечают день рождения.
— Почему вы думаете, что Роза не там?
— Роза бы позвонила. Ей завтра уезжать…
— Далеко?
— В Крым, в санаторий.
— Что-нибудь со здоровьем?
— Бронхит хронический.
Антон помедлил.
— Ваш телефон…
— Сейчас! Извините!.. Кто-то идет…
Раздались гудки.
В дежурке стало шумно. Антон перекрутил магнитофонную пленку, включил воспроизведение:
«Милиция?.. Несчастных случаев на вашем участке не было? Девушка не вернулась домой…»
Денисов поднялся к себе в кабинет, попробовал связаться по телефону с руководством Совета по туризму. Было поздно, ни один из номеров не отвечал. Еще через несколько минут в углу под потолком щелкнул динамик:
— Колыхалова, Денисов, Сабодаш! К начальнику…
У метро было безлюдно. Пустые троллейбусы объезжали огороженный щитами прямоугольник: там что-то ремонтировали. Мутно светились красные лампочки на щитах. Поток свободных такси, не останавливаясь на стоянке, правил в сторону Мосфильмовской.
Инспектор сто двадцатого отделения мерз на Профсоюзной у дома под аркой — долговязый, в куртке, в шапочке с помпоном.
— Молодой человек! — Колыхалова приоткрыла переднюю дверцу машины, достала сигареты.
Инспектор подошел, щелкнул зажигалкой. Представился:
— Борис.
— Садитесь. — Сабодаш на заднем сиденье сдвинул грузное тело, освобождая место.
— Вы и есть транспортный уголовный розыск? — удостоверился инспектор сто двадцатого.
Вместо ответа Кира спросила:
— Ребят установили? Славу?
— Фамилия его Момот. Студент… — Борис достал записную книжку. — Что-нибудь серьезное?
— Пока неизвестно. — Кира уклонилась от ответа. — Где он был сегодня?
— Катался на лыжах. Сейчас кейфует, день рождения.
— Он новорожденный?
— Не он. Верховский Володя — юрисконсульт какой-то фирмы… — Инспектор сто двадцатого отделения проинформировал: — Двадцать восемь лет, несудим. Живет вместе с бабушкой. А пируют у их друга Бабичева Евгения.
Кира в зеркале заднего вида посмотрела удивленно, инспектор поспешил добавить:
— Здесь отдельная квартира. Бабичев живет один.
— А родители?
— В Средней Азии метро строят. Один, и с ним еще собака. — Борис пояснил: — Я сам из этого дома. Поэтому в курсе всего.
— Розу знаете? — Антон не ходил кружными путями. — Анкудинову? Рыженькую?
— С Димой дружит.
— А самого Диму?
— Горяинова? Знаю.
— Он здесь?
— Вам Горяинов нужен? Тогда следует действовать через Момота.
— Почему?
— Лучший друг!
— А вообще… что они все? — вмешалась Колыхалова.
Инспектор попробовал пошевелиться — не смог.
— Как чувствовал: что-то должно случиться. Не нравились они мне… Вино, тряпки. Правда, музыку любят, интересуются. — Ему все же удалось потеснить Антона. — Держатся замкнуто, особенно не подпускают. Называют себя «компанией».
— Много их?
— Человек одиннадцать. Мозг у них не Момот и не Верховский, хотя он и старше всех. Бабичев Женька… Момот Славка — это исполнитель. И опять же свой юрист — Верховский.
— Почему он справляет рождение не у себя? — спросила ККК.
— Площадь не позволяет. Да и не побезобразничаешь: бабушка!
— Покажете их? — спросил Денисов.
— Не знаю. Вас трое все-таки…
— Один. — Кира погасила сигарету. — Вот он, Денисов.
— Одному можно, — согласился инспектор. — Пальто оставим у моих знакомых. — Он немного отогрелся, несколько раз осторожно хлюпнул носом.
— А как войти? — спросила Колыхалова.
— На дни рождения, праздники приходят без приглашений. Так принято!
Через двор шли в таком порядке: Борис, Денисов, Кира.
Денисов обратил внимание: двор большой, с выходом на Профсоюзную и Нахимовский проспект. В центре скамейки, столы. Дорожки аккуратно расчищены после снегопада.
— Мы не растеряем друзей, когда они начнут расходиться? — От ККК не ускользнула сложная география двора.
— Позвоните, чтобы ваши подъезжали к двадцати трем. Парней здесь будет много. — Борис показал на крыльцо: — Нам сюда.
Темный подъезд обдал стойким запахом апельсинов.
— Магазин «Овощи-фрукты». Овощехранилище как раз под нами, — пояснил Борис.
На лестнице гремел магнитофон, разнося тяжелый рок на любителей. Пока они поднимались, рок сменил голос певца.
— Маккартни, — шепнула Денисову Колыхалова. — Моя любовь…
На третьем этаже дверь оказалась открытой. Свет на площадке не горел.
— Сюда. — Борис шагнул в квартиру.
В прихожей было тоже полутемно. Инспектор закрыл дверь, щелкнул выключателем.
— Раздевайся, зеркало там. — Он кивнул Денисову в узкий коридорчик.
Из комнаты вышел парень в свитере. Увидев Бориса, приветственно махнул рукой.
— Алексей, — представил его инспектор сто двадцатого.
Они пошептались. Алексей снял с вешалки пиджак.
— Он проводит. — Борис хлопнул Алексея по плечу, обернулся к Денисову: — Мы с капитаном Колыхаловой будем ждать здесь.
— Пошли? — Алексей открыл дверь.
Лестничный колодец был опять наполнен громом бит-музыки. Скользнул лифт, остановился выше этажом, кто-то помешкал, затем дважды металлически щелкнула дверца. Алексей предпочел подняться пешком, Денисов не вмешивался. На неосвещенных лестничных площадках, у окон, стояли и сидели. Алексей с кем-то поздоровался, ему ответили. Пустая бутылка, которую Денисов задел, завертелась со скрежетом.
— А-а-а-а-а-а! — где-то выше отчаянно закричал певец, воздух вокруг задрожал.
— «Панасоник», — шепнул Алексей. — Отличная машина.
Обитая коленкором дверь оказалась открытой. Они вошли.
В полутьме квартиры двигались танцующие — длинноволосые, молчаливые. Из установленных по углам динамиков доносились оглушающие удары музыкальных авангардистов. Стараясь никого не задеть, Алексей и Денисов прошли в темноту комнаты. Алексея знали все. Никто не обратил на них внимания.
Во второй комнате на кушетке против двери молча полусидели, полулежали трое гостей. Дверь на балкон была открыта, морозный воздух стекал на паркет. Что-то напряженное почудилось Денисову в этом молчании по соседству с бешеным гулким стереозвуком, наполняющим квартиру.
В углу, за балконной дверью, выстроилась батарея пустых бутылок. Сбоку, у кушетки, спала собака.
Танцевали под песню «Мани, мани, мани», которую исполнял шведский квартет «АББА».
— …Потрясающая мелодия. Правда? — вполголоса сказал Алексей.
Им дали место на кушетке. Рядом с Денисовым оказалась девушка. Он почувствовал запах розового болгарского масла, ощутил хрупкость плеча. Девушка шепталась с худощавым юношей, полусидевшим по другую сторону ее. Денисов пригляделся. У обоих было развито чувство уюта. Денисов сразу определял людей, которым оно было присуще, потому что в его семье, сколько он помнил, телу давался только необходимый прожиточный минимум — раскладушка, матрац, подушка.
